Время жить (трилогия) (СИ) - Тарнавская Мила. Страница 59

И танки идут вперед, не маскируясь и даже не скрываясь. А зачем им скрываться? Силе не надо прятаться. Все равно, исход известен.

Командующего обороной Ворот маршала Моностиу охватывает чувство, похожее на дежа-вю. Ведь это уже было, было когда-то давно, больше двадцати лет назад, когда на Ворота так же надвигались ряды вражеских танков, а за ними, одна за другой, ползли редкие цепи картагонарской пехоты.

И его командный пункт – все тот же подземный, вернее, подскальный бункер. Телефоны, штабные офицеры, планшеты из плексигласа… и ряды перископов, из-за чего зал напоминает командный отсек подводной лодки. Адъютант прибегает с очередным донесением, но маршал, молча отстранив его, приникает к массивному наглазнику. Карты сданы, все остальное уже не имеет значения. Этот бой будет скоротечен, опыт трехлетнего противостояния в Воротах в нем почти бесполезен, импровизации неизбежны, да и видеть приближающегося противника, согласитесь, совершенно необходимо. И заставляет работать не только память, но и мысль.

Он до самого конца не верил, что пришельцы пойдут через Ворота. Ловушка была слишком очевидна; чтобы это понять, не надо было быть великим стратегом, хватило бы и одного взгляда на карту. Но они решились. Решились, зная, что для них подготовлена западня, и зная, что если их не удастся остановить здесь и сейчас, при самых благоприятных условиях, какие они могли предоставить защитникам, их уже не удастся остановить никогда и нигде…

Во время войны маршал прославился как мастер оборонительных сражений. Под его командованием были отбиты четыре штурма Ворот, он отстоял окруженный с трех сторон город Аррас, он защитил Гитшианский плацдарм, его войска, наконец, остановили последнее в той войне наступление картагонарцев на блокированный Тюйер. Маршал всегда понимал своего противника – это было одним из секретов его побед. Понимал и сейчас. Пришельцы представлялись ему в виде тупого бездумного тарана, упрямо и непреклонно пробивающего себе дорогу куда-то в бесконечность, не замечающего препятствий, не жалеющего себя и не опасающегося противника.

Тупого. Вот самое подходящее слово. Что-то мешает считать их фантастические, обходящиеся без экипажа боевые машины полностью автономными и автоматическими, но пришельцы в бою действуют шаблонно, без выдумки, тупо полагаясь на свою сверхсилу и применяя одни и те же приемы. В Шуане им противостояли разрозненные учебные дивизии внутренних округов – резервисты и новобранцы, не имеющие ни тяжелого вооружения, ни боевого опыта, ни времени на подготовку. Такому противнику можно было позволить наносить первый удар, не опасаясь за последствия. Позволят ли они это сейчас? Ведь вся стратегия обороны основывается на одном-единственном предположении: пришельцы никогда не открывают огонь первыми.

– Разберите цели, командует старший-один. – Первый, седьмой, одиннадцатый, как только выйдем на гребень, ослепите их парочкой залпов. Остальным быть наготове. И пусть только какая-нибудь шавка попробует на нас тявкнуть…

Операторы смеются. Это уж точно, мало не покажется.

– Подходят, подходят, – шелестит в тиши командного пункта.

Еще несколько минут, и танки противника поднимутся на невысокий гребень, обрывающийся пологим спуском на сухую глинистую землю перешейка. Маршал обводит взглядом связистов и штабных и слегка кивает. Лишние команды здесь не нужны. Все и так знают свою задачу. Рации оживают, и эфир забивается морзянкой.

Позиция – малюсенький пятачок в скалах. Услышав сигнал, старший лейтенант Альдо Моностиу бросает вниз рубильник, замыкая цепь, и его реактивная установка со страшным воем начинает выплевывать снаряд за снарядом. Проворно спускаясь по металлическим скобам вслед за солдатами расчета в узкую щель-укрытие, он успевает подумать, что отец, очевидно, знает, что он здесь, и теперь он, наверное, перестанет постоянно напоминать ему, что, мол, в его годы был уже подполковником. Если, конечно, оба они останутся живы…

Воздух наполняется грохотом, свистом и воем. С позиций в скалах ведут огонь по пришельцам несколько батарей реактивных минометов. Из-за Ворот ухают крупнокалиберные гаубицы. Чуть с опозданием вступают в бой линкоры "Шилги" и "Акес" и шесть крейсеров, засыпающие указанный на картах квадрат снарядами главного калибра. Немного поодаль – дряхлая, еще довоенной постройки авиаматка "Морской Орел", оснащенная катапультами для запуска трех десятков легких самолетов: когда-то – гидропланов-торпедоносцев, потом – беспилотных мишеней, а сейчас – снова боевых истребителей, ведомых опытными пилотами и вооруженных установками для запуска реактивных снарядов.

Еще должно быть воздушное прикрытие, но его не будет. Три аэродрома, на которых тайно сосредоточено свыше двухсот истребителей, разбомблены пришельцами на рассвете. Это не слишком понижает шансы на успех, меланхолично думает маршал Моностиу, но может негативно сказаться на шансах на выживание. И без того не слишком высоких.

Конечно, командир понимал, что филиты постараются остановить его танки всеми возможными средствами. В конце концов, выявить эти средства и было его основной задачей. Не ожидал он только того, что они окажутся такими мощными.

Особенно поразили его корабли. Впоследствии, еще раз внимательно просмотрев запись боя, он с ужасом будут смотреть, как снаряды главного калибра линкоров разносят его хваленые танки в мелкие дребезги, и тихо порадуется, что их огонь окажется не слишком продолжительным.

Возможно, маршал Моностиу правильно подозревал суперофицера-один Пээла в недостатке воображения, но мгновенно принимать правильные решения в боевой обстановке командир умел. Не сплоховали и операторы, поспешным отступлением выведя танки из-под огня кораблей и бросившие беспилотники на штурмовку гаубичных батарей. Одновременно на танках заработали зенитные установки, готовые встретить самолеты, запущенные с "Морского Орла".

В это же время одна девятка "Молний" проносится над скалами, обрабатывая ракетами все подозрительные места. Вторая – обрушивается на корабли. На самолеты противника "Молнии" на этот раз не отвлекаются – для этого их слишком мало. Но для других целей – вполне достаточно.

– Какому идиоту пришло в голову белить потолок на КП? – маршал безуспешно пытается стряхнуть известку сначала со своего мундира, а затем с фуражки.

Одно дело – предвидеть ответный удар и совсем другое – попасть под него. Даже под краешек. В перископы ничего не разглядеть – всю скальную гряду заволокло дымом. Не дымом – пылью. Облака пыли, тучи пыли, завеса пыли. И щебень осыпей.

И сердце вдруг начинает частить, сбиваясь с ритма. А в голове стучит, словно сошедший с ума метроном, – Аль-до, Аль-до, Аль-до…

И может быть, уже поздно сожалеть, что он слишком жестоко относился к сыну, отказывая ему в собственной судьбе и видя в нем только копию самого себя, притом, улучшенную копию…

Нет, командир не имеет права быть отцом. Пыль еще висит в воздухе, она будет висеть еще несколько часов, но самые крупные частицы уже осели, и в визире уже можно что-то различить.

Реактивные установки молчат. Неподвижные, требующие нескольких минут на перезарядку, они и были рассчитаны всего на один залп, и хорошо, что пришельцы этого не поняли. Но может быть, укрытие…

Стоп. Батареи тоже молчат, а это намного хуже. Правда, почти все вражеские ударные беспилотники тоже лежат на изрытой взрывами земле рядом с искореженными орудиями с мертвыми расчетами, но маршал этого не видит. Не видит он и самолетов. Половина их недвижными грудами металла тлеет на земле – тлеет, поскольку самолеты в целях максимального облегчения имели запас горючего всего на несколько минут и, выпустив снаряды по танкам, должны были немедленно садиться прямо на воду по другую сторону перешейка. Что более удачливая половина и сделала.