Ангелы-хранители - Кунц Дин Рей. Страница 52

— Было очень много неудачных экспериментов, — сказал Лем. — Рождались физические уроды, которых приходилось уничтожать. Рождались мертвые щенки. Щенки, которые внешне выглядели нормальными, но отставали в умственном развитии. Вэтерби занимался также генетическим скрещиванием различных видов животных, так что можешь себе вообразить, какие непривлекательные варианты возникали.

Уолт смотрел прямо перед собой на ставшее совершенно непрозрачным лобовое стекло.

— Генетическое скрещивание? Что ты имеешь в виду?

— Видишь ли, он отделял генетические доминанты интеллекта в видах, которые по своей природе умнее ретриверов.

— Обезьяны, что ли? Они ведь считаются умнее собак, так ведь?

— Ну да… обезьяны… и люди.

— Господи помилуй, — сказал Уолт.

Лем направил отражатель вентилятора себе в лицо.

— Вэтерби внедрял этот чужой генетический материал в генетический код ретриверов и одновременно убирал некоторые гены в самой собаке, которые, как он считал, ограничивают ее умственные способности.

Уолт подскочил.

— Но это невозможно! Этот, как ты говоришь, генетический материал невозможно внедрять от одного вида другому!

— В природе это происходит постоянно, — сказал Лем. — Генетический материал переносится от одного вида к другому. И носителем в данном случае является вирус. Ну, скажем, в резус-мартышках живет какой-нибудь вирус. В организме обезьяны этот вирус набирается генетического материала из живых клеток. И эти обезьяньи гены становятся частью самого вируса. Позже, когда вирус поражает человеческий организм, он способен оставить в нем генетический материал обезьян. Возьмем, например, вирус СПИДа. Существует мнение, что некоторые обезьяны и люди годами были носителями этого вируса, но не заболевали самой болезнью; я хочу сказать, стали чистыми носителями. Но потом что-то случилось с обезьянами — какое-то негативное генетическое изменение, которое сделало их не только носителями, но и жертвами вируса СПИДа. Обезьяны начали умирать от самой болезни. Потом, когда вирус попал в человеческий организм, он привнес с собой новый генетический материал, способствующий заболеванию, и вскоре люди уже стали заражать друг друга. Примерно так обстоят дела в природе. А в лаборатории это можно воспроизвести еще более наглядно.

Глядя на запотевшее боковое стекло, Уолт сказал:

— Итак, Вэтерби удалось создать собаку с человеческим интеллектом?

— Это был долгий, медленный процесс, но постепенно приходил успех. И вот меньше года назад родился щенок-вундеркинд.

— Он думает так же, как человек?

— Возможно, не так же, но то же.

— И на вид это обычная собака?

— Так этого требовал Пентагон. Что, я думаю, сильно затруднило работу Вэтерби. Ведь ясно: размер мозга имеет отношение к умственным способностям, и Вэтерби, конечно, намного раньше добился бы успеха, если бы создал ретривера с мозгом большего размера. Но это привело бы и к увеличению черепа, поэтому собака имела бы необычный вид.

К этому моменту в машине запотели все стекла, но ни Уолт, ни Лем не пытались их протереть. Не видя того, что происходит за пределами теплого, влажного салона автомобиля, они чувствовали себя отрезанными от внешнего мира как во времени, так и в пространстве — в состоянии, странным образом настраивающем на размышления об удивительных и возмутительных вещах, на которые способна генная инженерия.

Уолт сказал:

— Пентагону была нужна собака, которая выглядела бы обычно, но могла думать, как человек. Зачем?

— Представь, какие возможности открываются для шпионажа, — сказал Лем. — Во время войны она может спокойно разгуливать по вражеской территории, подсчитывая количество вооружений и личного состава. Эти умные животные, с которыми возможен контакт, возвращаются назад и рассказывают все, что они видели и слышали.

— Рассказывают? Ты хочешь сказать, что собак можно научить разговаривать? Лем, ты шутишь!

Лему стало жалко своего друга, который с трудом представлял себе такие возможности. Современная наука движется вперед быстрыми темпами и каждый год делает столько революционных открытий, что для непосвященных обывателей стирается грань между наукой и волшебством. Только немногим из них понятно, что мир сегодняшний отличается от того, каким он станет через двадцать лет, так же, как 80-е годы XVIII века отличаются от 80-х годов века XX. За этими изменениями невозможно уследить, и когда это на мгновение удается — как в случае с Уолтом, — то человека одновременно охватывает восхищение и страх.

Лем сказал:

— Наверное, можно на генетическом уровне сделать так, что собака сможет разговаривать. Может быть, это даже не очень трудно — я не знаю. Но ведь надо будет создать ей другой голосовой аппарат, изменить язык и губы — а значит, изменить наружность весьма радикальным образом, что не подходит для целей Пентагона. Поэтому таким собакам не суждено разговаривать. Но общение, разумеется, будет иметь место с помощью какой-нибудь сложной знаковой системы.

— Ты так серьезно все это говоришь, — сказал Уолт. — Это же дурацкий розыгрыш, почему же ты не смеешься?

— Ты только подумай, — сказал Лем терпеливо, — в мирное время… представь, что президент Соединенных Штатов дарит ретривера-однолетку советскому руководителю. Пес живет в его доме, сидит у него в офисе и присутствует при разговорах высших партийных чиновников. Время от времени, скажем, раз в несколько недель или месяцев, собака выскальзывает из дома ночью, встречается с американским агентом в Москве и докладывает.

— Докладывает? Ты совсем рехнулся? — Уолт засмеялся, но смех его прозвучал довольно натужно, из чего Лем заключил, что скептицизм шерифа поколеблен, несмотря на внешнюю иронию.

— Я говорю тебе, это возможно, такая собака на самом деле создана в лабораторных условиях путем оплодотворения генетически измененной яйцеклетки генетически измененной спермой и вынашивания плода неродной матерью-самкой. После года содержания в лаборатории Банодайна утром семнадцатого мая эта собака убежала, проделав ряд сложных действий, против которых оказалась бессильна даже система сигнализации и охраны.

— И пес сейчас на свободе?

— Да.

— И он убивает…

— Нет, — сказал Лем. — Собака — абсолютно безвредное, доброе и чудесное животное. Я бывал в лаборатории у Вэтерби, когда тот работал с ретривером, и даже общался с псом в определенном смысле. Честно тебе говорю, Уолт, когда видишь это животное в действии, начинаешь понимать: еще не все потеряно.

Уолт недоуменно уставился на него.

Лему не хватало слов для того, чтобы выразить свои чувства. От нахлынувших эмоций у него стало тесно в груди.

— Ну, понимаешь… если мы, люди, можем делать такие поразительные вещи, создавать такие чудеса, значит, внутри нас есть что-то очень сокровенное и ценное, что бы там ни говорили разные пессимисты и пророки. Если мы создадим такое, значит, в нас присутствует божественное начало. Мы делаем не только смертоносное оружие, но еще и создаем жизнь. Если мы сможем поднять представителей какого-нибудь вида животных до нашего уровня, сумеем поделить мир с другими живыми существами… значит, изменятся и наша вера, и наша философия. Переродив ретривера, мы начали свое собственное перерождение. Подняв собаку на высший уровень сознания, мы поднимаемся сами.

— Господи, Лем, ты вроде как проповедь мне читаешь.

— Правда? Это потому, что у меня было больше времени подумать обо всем об этом, чем у тебя. Со временем и ты поймешь, о чем я здесь говорил. Ты ощутишь, что человечество движется в сторону добра — и оно этого заслуживает.

Уолт Гейнс долго смотрел на запотевшее стекло, как будто читая написанные на нем невидимые строки.

Затем он произнес:

— Может быть, все это верно. Может быть, мы и стоим на пороге нового мира. Но пока мы еще живем в прежнем мире и должны еще кое в чем разобраться. Если не собака убила моего человека, то кто?

— Той же ночью из Банодайна, кроме собаки, сбежало еще одно существо, — сказал Лем. Его эйфория угасла от необходимости признать обратную сторону проекта «Франциск». — Оно известно под кличкой Аутсайдер.