Ангелы-хранители - Кунц Дин Рей. Страница 62

Но в то же время его следовало бояться.

Пять убитых, у одного выпущены кишки, у других оторваны головы.

О невинных жертвах нельзя было забывать ни на минуту. Ни привязанность к Микки Маусу, ни любовь к красоте не могли служить оправданием таких зверств.

Но Господи Иисусе…

У Аутсайдера хватало интеллекта осознать важность и преимущества цивилизации и стремиться к тому, чтобы найти себе место в ней и оправдать свое существование. В то же время ему привили неистовую тягу к насилию, инстинкт убийцы, которому нет равных в природе, поскольку его создали для роли убийцы на длинном невидимом поводке, эдакую живую военную машину. Независимо от того, как долго Аутсайдер жил в мирном одиночестве этой пещеры, независимо от того, сколько дней или недель подавлял в себе желание убивать, он не мог изменить себя. Сопротивление внутри его будет расти до тех пор, пока Аутсайдер не прекратит сдерживаться, пока убийства небольших животных не перестанут приносить ему психологическое облегчение, и тогда он выйдет на поиски более крупной и более интересной жертвы. Аутсайдер может проклинать себя за кровожадность, может страстно желать преобразиться в существо, способное жить в гармонии с окружающим миром, но он бессилен изменить свою суть. Всего несколько часов назад Лем размышлял о том, как сложно пересмотреть свои принципы, привитые тебе еще отцом, как трудно любому человеку изменить свою жизнь, но это все же реально, если обладаешь решительностью, силой воли и временем. Для Аутсайдера, однако, это было невозможно: убийство в нем заложено генетически, накрепко заперто, так что он не мог надеяться на изменение или спасение.

— Что, черт возьми, все это значит? — осведомился Бокнер, который больше не мог справляться со своим любопытством.

— Поверьте мне, — ответил Лем, — вам лучше ничего не знать.

— Но что же было в этой пещере? — спросил Бокнер.

Лем только покачал головой. Ему крупно повезло, что убийство произошло в национальном заповеднике. Это была федеральная территория, а значит, УНБ будет гораздо проще взять на себя расследование.

Клифф Соамс все еще вертел в руках осколок зеркала, задумчиво глядя на него.

Бросив прощальный взгляд на мрачную пещеру, Лем Джонсон пообещал себе и своему опасному противнику: «Когда я найду тебя, я даже не подумаю брать тебя живым; никаких сетей и усыпляющих выстрелов, как того хотят ученые и военные; я тебя пристрелю».

Это не просто самое безопасное решение. Это будет актом сострадания и милосердия.

4

К первому августа Нора распродала всю обстановку и другие вещи, принадлежавшие тете Виолетте. Она просто позвонила агенту по продаже антикварной и подержанной мебели, и он предложил скупить все ее вещи по одной цене, на что та с радостью согласилась. Себе Нора оставила только посуду и серебро, и за исключением ее спальни в доме были одни голые стены. Дом казался очищенным, продезинфицированным, как если бы из него изгнали духов. Теперь, когда злые чары рассеялись, она знала, что у нее есть силы все здесь переделать. Но Нора больше не хотела жить в этом доме, позвонила агенту по продаже недвижимости и попросила продать его.

Она также избавилась от всей своей старой одежды, и теперь у нее был совершенно новый гардероб, состоящий из слаксов и юбок, блузок, джинсов и платьев, как у любой другой женщины. Изредка, правда, Нора по-прежнему чувствовала себя не в своей тарелке, когда надевала что-то яркое, но каждый раз подавляла в себе желание вырядиться во что-либо темное и бесформенное.

У нее все еще не хватало смелости выставить свои картины на суд зрителей, чтобы узнать их истинную цену. Тревис изредка — и, как ему казалось, мягко напоминал ей об этом, но Нора не была готова положить на наковальню свое хрупкое «я» и дать другим возможность ударить по нему молотом. Скоро, но не сейчас.

Иногда, смотря на себя в зеркало или замечая свое отражение в освещенной солнцем витрине, она сознавала, что действительно была симпатичной. Может быть, не красавицей, не такой великолепной, как какая-нибудь кинозвезда, но вполне симпатичной. Однако Нора никак не могла привыкнуть к новому восприятию собственной внешности и через несколько дней опять поражалась привлекательности своего лица, глядящего на нее из зеркала.

Пятого августа в середине дня они с Тревисом сидели за кухонным столом и играли в «Скрэббл», [19] и Нора ощущала себя хорошенькой. Несколько минут назад в ванной, глядя в зеркало, она вновь пережила это откровение, и собственная внешность понравилась ей даже больше обычного. Сейчас, сидя за «Скрэб-блом», Нора чувствовала себя более жизнерадостной и счастливой, чем когда-либо прежде, — и более озорной. Она стала выдумывать несуществующие слова и затем яростно их защищала, когда Тревис начинал сомневаться в них.

— Дофнап? — нахмурился он. — Нет такого слова «дофнап».

— Это треугольная шапка, которую носят лесорубы, — ответила Нора.

— Лесорубы?

— Как Поль Баниан.

— Лесорубы носят вязаные шапочки, то, что мы называем тобганами, или круглые кожаные шапки с ушами.

— Я говорю не о том, в чем они ходят на работе, в лесу, — терпеливо объяснила Нора. — Дофнап. Так называются шапочки, которые они надевают на ночь.

Тревис рассмеялся и покачал головой.

— Ты меня разыгрываешь?

Нора смотрела на него абсолютно честными глазами.

— Нет. Это правда.

— Лесорубы спят в специальных шапочках?

— Да. Это и есть дофнап.

Сама мысль о том, что Нора может его разыгрывать, была ему в новинку, и он попался на удочку.

— Дофнап? Почему она так называется?

— Понятия не имею, — ответила Нора.

Эйнштейн лежал на брюхе на полу и читал роман.

Перейдя с удивительной быстротой от книжек-картинок к детской литературе вроде «Ветра среди ив», он посвящал чтению ежедневно по восемь-десять часов. Ему всегда не хватало книг. Пес стал настоящим библиоманом. Десять дней назад, когда увлеченность Эйнштейна чтением начала утомлять Нору, которой приходилось держать ему книги открытыми и переворачивать страницы, они постарались придумать что-то, чтобы Эйнштейн мог сам справляться с этим. В компании, поставляющей оборудование для больниц, Нора и Тревис нашли приспособление для пациентов с недействующими руками и ногами. Это была металлическая подставка, на которой закреплялась книга; механические руки с электроприводом, управляемые тремя кнопками, переворачивали страницы и удерживали книгу в открытом состоянии. Держа зубами ручку, человек мог управлять этим устройством; Эйнштейн тыкал в кнопку носом. Казалось, псу страшно понравилось приспособление. Сейчас он тихонько проворчал что-то по поводу прочитанного, нажал одну из кнопок и перевернул страницу.

Тревис составил слово «злой» и набрал кучу очков, использовав квадрат, удваивающий очки, и Нора из своих букв тут же составила слово «виндейка», набрав еще больше очков.

— Виндейка? — переспросил Тревис, в голосе которого звучало сомнение.

— Это национальное югославское блюдо, — объяснила она.

— Неужели?

— Да. В его состав входят ветчина и индейка, поэтому оно и называется…

Закончить Нора не смогла и расхохоталась.

Тревис рот раскрыл от изумления.

— Ты меня разыгрываешь. Ты меня разыгрываешь! Нора Девон, что с тобой происходит? Когда я познакомился с тобой, я сказал, что ты — чертовски мрачная и самая серьезная женщина из всех, кого я знаю.

— И самая пугливая.

— Нет, не пугливая.

— Пугливая, — настаивала она. — Ты подумал, что я пугливая.

— Ну хорошо, я подумал, что ты пуглива, как белка, и, наверное, у тебя дома весь чердак забит орехами.

Усмехнувшись, Нора сказала:

— Если бы мы с тетей Виолеттой жили на юге, мы были бы точь-в-точь герои Фолкнера, да?

— Еще более странными, чем у Фолкнера. А сейчас, вы только посмотрите! Выдумывает разные глупые слова и шутки, заставляет меня в них верить, так как мне и в голову не приходит, что Нора Девон способна на такое. Да, ты действительно изменилась за эти месяцы.