День между пятницей и воскресеньем - Лейк Ирина. Страница 69

— Вы хотите домой? Вас ждет ваша семья? — осторожно спросил Керим.

— Нет, — честно признался он. — Я очень хочу на улицу, хочу увидеть ваш сад. Я знаю, мне пока нельзя, надо еще подождать. Но мне кажется, у вас такой красивый сад, я лежу тут и все время себе его представляю. Так жалко, что мне пока нельзя там погулять.

Он сказал и тут же пожалел о своих словах. Потому что оба «янычара» тут же подскочили, и отодвинули стол, и побросали куда-то стулья, и подхватили его вместе с кроватью легко, как будто он ничего не весил, и прямо с кроватью и всеми подушками вытащили в сад. И тут он чуть не заплакал.

Сад и в самом деле был прекрасен. Если в раю есть сады, то их разбивает тот же садовник, что создавал этот сад. Настоящий оазис был не в райских кущах, а прямо тут, во дворе у дома Фериде. Старые деревья, изогнутые оливы, розовые кусты, инжир, сосны, лимоны и гранатовое дерево.

— Это еще наш дедушка сажал, — сказал Керим. — Мы очень ухаживаем. Специальный человек к нам ездит даже, дорого берет, но два раза в год зовем. Мама сад очень любит.

— У вас необыкновенная мама, — сказал Николай.

— Да. — братья кивнули и широко заулыбались, засияв от любви и от гордости.

Керим уселся прямо на землю у кровати с одной стороны, Кемаль — с другой.

— Мама нас одна растила, мама — всё для нас. Мама наш очень прекрасная.

— Анне, — добавил Керим и пояснил: — Мама по-турецкий.

— А отец? — спросил Николай. — Как по-турецки «папа»?

— Баба, — рассмеялся Кемаль. — Все русские смеются, когда говоришь.

— У вас есть дети? — спросил Керим.

— Есть. — Он кивнул. — Взрослые. Два сына и дочь. И внуки.

«Янычары» обрадовались и стали наперебой показывать ему фотографии своих детей в телефонах. Рассказывали про жен, про учебу, про работу и отель, о котором так мечтали, но он так и не случился. Оба загрустили, но потом опять был кофе, и пахлава, и орехи, и мед, и гранат, и лепешки, так и засиделись до самого вечера.

— Дядя Селим был сегодня, — сказал Кемаль, когда они уже собирались уходить.

— Да-да, спасибо ему! Он меня осмотрел. Честное слово, мне так неудобно, лечите меня, возитесь со мной.

— Дядя Селим сказал, вы очень маме понравился, — сказал Керим и вдруг посмотрел на Николая таким взглядом, что ему показалось, он сейчас провалится сквозь землю вместе с кроватью и всеми подушками.

— Вы — гость, вы тут в беду попадали, — продолжил Кемаль. — Мы помогаем. Это дар. Но если вы маму обижать…

— Я понял, — кивнул он. — Вы отрежете мне голову. И я бы точно так же поступил на вашем месте! Но я обещаю вам, что ни за что не обижу вашу маму. И никогда не сделаю ей больно.

— Не надо обещать, — тихо сказал Керим. — Клянись. Как мужчина клянись.

— Клянусь как мужчина. Никогда не обижать ни вас, ни вашу самую прекрасную на свете маму!

И они тут же просияли и осторожно полезли его обнимать. А он от облегчения осмелел и спросил:

— А ваша мама часто танцует?

— Танцует? — переспросил Кемаль.

— Да.

Оба брата задумались, а потом покачали головой.

— Нет, — сказал Керим. — Мама поет часто, смеется с нами часто, но танцевать… Я не видел никогда, что она танцевала. Ты видел, брат?

— Нет, — отозвался Кемаль. — Мама никогда не танцует. Я не видел.

Сыновья ушли, Фериде пошла в дом, гремела посудой, опять напевала, а он сидел в самом прекрасном саду, дышал сладким воздухом, слушал море, а потом полез под подушку и достал телефон, включил, посмотрел на экран. Еще три сообщения от банка и восемь пропущенных звонков от Леонида. Он вздохнул и нажал на «набрать». И то ли оттого, что он так долго пытался сдерживаться, то ли от всех накопившихся переживаний, то ли от обиды на Тамарочку, но, когда на той стороне он услышал голос, у него из глаз полились слезы.

— Сволочь! — выдохнул он в телефон. — Вот же ты сволочь! — И разрыдался.

Минут через десять они уже перестали плакать и кричать друг на друга и смогли говорить нормально.

— Как ты мог меня бросить? Как ты мог? — повторял он. — Да ни одна гнида, ни одна паскуда так не сделает!

— Я же тебе объяснил! Ну, прости меня, Коля! Я, честное слово, собирался уже лететь тебя искать, я звонил в отель, там не смогли тебя найти, я места себе не находил!

— Я чуть не погиб! Ты понимаешь? Чуть не погиб!

— Хочешь, я прилечу?

— Не хочу!

— Где ты? Хотя бы скажи, где ты сейчас?

— Не скажу!

— Что с тобой случилось?

— Неважно.

— Ты в больнице?

— Какая тебе разница, тебе же наплевать!

— Мне не наплевать! Скажи, в какой ты больнице!

— Я не в больнице, я у людей, у очень хороших людей. И вот им на самом деле на меня не наплевать, в отличие от тебя!

— Коля, пожалуйста, я же попросил прощения, я жутко виноват перед тобой, но я не мог поступить иначе, понимаешь? Я нашел ее… Оказалось, она была в нашем же отеле.

— Кого?

— Лиду. Лидочку!

— Твою… Ты о какой Лидочке? Ту самую? — Он вдруг забыл, что должен был сердиться.

— Ну да.

— О которой нельзя было даже говорить?

— Ну да, да!

— Твоя юношеская любовь?

— Почему юношеская? Она у меня одна, одна на всю жизнь.

— У нас в отеле? Она была там? Да так не бывает!

— Бывает, представь себе! Вот поэтому я за ней и помчался и бросил тебя, за что мне, конечно, никогда не будет прощения. Она уже уезжала в аэропорт, и я поехал с ней. Я же не мог не поехать, не мог ее отпустить. Понимаешь?

— И где она теперь? Вы вместе? Ты с ней?

— Да.

— Вот это да! Ах ты, жучара!

— Я ее нашел, Коля, понимаешь? Я с ней! Я ее нашел!

— И как? Как она-то? Счастлива? Вы счастливы?

Леонид вдруг замолчал, а потом вздохнул.

— Да в том-то все и дело. Она не знает, что я ее нашел…

Лидочка. Сейчас

— Добрый вечер, Лидия Андреевна, — сказал он. — Вы позволите мне войти?

— Да-да, — осторожно сказала она.

Лидочка сидела в кресле у окна, закутавшись в плед, волосы аккуратно причесаны, на губах помада, он сразу заметил, что она подкрасила губы. Для него?

— Я Николай, — начал он, но она тут же перебила его:

— Разумеется, я вас помню. Простите за мой домашний вид, я не была настроена принимать гостей, но мне сказали, вы ждете меня уже давно. Так что я сделала исключение. Хотя я сегодня как-то не очень…

— Я очень благодарен вам. Вы ведь так устали, — подсказал Леонид.

— Возможно. — Она прищурилась. — А откуда вам знать? Присаживайтесь, кстати, если желаете. Вон туда, на тот стул, там удобно. Я вижу, вам трудно стоять, у вас трость. Или это просто трость для шарма?

— Благодарю вас. — Он опустился на стул, пристроил трость у стола. — Я травмировал ногу, поэтому пока пользуюсь тростью. Откуда я знаю, что вы устали? Ну, как же, у нас ведь с вами был такой утомительный день.

— У нас? У меня с вами? — Она удивилась.

— Конечно.

— Вы хотите сказать, что мы провели сегодняшний день вместе?

— Да-да.

— И чем же мы занимались, позвольте вас спросить?

— Мы гуляли. Да, сначала мы отправились гулять.

— Гуляли? — Она приподняла одну бровь. — И где же?

— Мы долго не могли решить, на улице собирался дождь, и мы не знали, стоит ли отправиться на прогулку, или лучше остаться дома, но мы рискнули. И не прогадали. Мы поехали в центр города.

— На чем?

— На моей машине. У меня большая машина.

— «Волга»?

— Да.

— Черная?

— Да.

— А какого цвета шторки сзади?

— Бежевые.

— Хм, могли бы и не говорить, я прекрасно помню вашу машину.

Она улыбнулась, и у него отлегло — он затеял эту игру на свой страх и риск. С таким же успехом она могла рассердиться на него и выставить за дверь, но ей стало интересно, а значит, свою первую маленькую победу он почти одержал. Теперь главное было — не сдаваться и продолжать.