Демонический Любовник (ЛП) - Форчун Дион. Страница 19

– Влюбленный человек способен на все, – ответил журналист и Лукас вздрогнул, как если бы его коснулись раскаленным металлом. Эти слова, или же презрительная усмешка, с которой они были произнесены, казалось, оживили его; еще некоторое время он постоял так, как если

бы готовился к взлету, а затем его рука потянулась к заднему карману и собравшиеся обнаружили перед собой дуло револьвера.

– Если вам нужен я, то попробуйте заполучить меня, – прорычал он, – Перестрелка – это игра, для которой требуются двое.

И он медленно попятился к двери, глядя на них поверх блестящего дула револьвера.

– Уберите оружие, Мистер Лукас, – холодно сказал председатель. – Мы не станем применять физическую силу.

Лукас захлопнул за собой дверь и повернул ключ. Комната ложи находилась на расстоянии от дома и обители Эшлоттов в подвале. Прошло бы некоторое время, прежде чем братья смогли бы выбраться. Он бросился по длинному плиточному коридору в кабинет, схватил бумаги из личного сейфа и помчался наверх в свою спальню. Там он собрал столько вещей, сколько могло поместиться в вещевой мешок; затем он снова помчался вниз.

Грохот у двери в конце коридора указывал на то, что он спустился как раз вовремя, и, схватив охапку писем, которые выпали из ящика на коврик в прихожей, он покинул старый дом в Блумсбери Сквер, в котором так долго жил и в котором свершалась работа всей его жизни. Перед ним открывался новый жизненный путь; что он принесет ему, он не знал, и никогда еще ни один человек так основательно не сжигал за собой мосты.

Вскоре он уже снова мчался по той же дороге, по которой увозил Веронику между заходом Луны и восходом Солнца этого богатого событиями дня, дороге, по которой он уже возвращался между восходом и полуднем; возбуждение от произошедшего придавало ему сил и он не чувствовал усталости, но стоило ему выбраться из плотного Лондонского потока машин на простор загородных дорог и получить время на размышления, как до него тут же дошло осознание собственного положения. Во-первых, он потерял работу и него быть крайне мало шансов получить хоть какую-то другую, не имея рекомендаций. Он ухмыльнулся при мысли о выражении на лицах братьев, если бы их попросили о рекомендациях или спросили о причине увольнения. Не то, чтобы у него не было ни гроша; у него была небольшая сумма в банке, но, как он отметил, вдвоем они не протянули бы долго на эти деньги; у Вероники не было ничего, кроме того, было на ней, а он имел лишь немногим больше. Может быть, они и могли бы до бесконечности «отсиживаться» в рыболовном домике генерала и он даже смог бы что-то заработать благодаря своей ручке, но этого в лучшем случае хватило бы им на пропитание.

Лукас не был склонен к интроспекции; если бы был, то он бы понял, что с имеющимися у него ресурсами он один протянул бы в два раза дольше, чем вдвоем; он не посмел бы использовать Веронику снова и не было ни одной причины, почему он не мог бы порвать с ней; никто не обязан держать секретаря, который ему не требуется; но как бы то ни было, ему не приходило в голову отказаться от ее. Впервые в жизни странная природа этого человека создала связь; у него пока не было времени все обдумать, но слова журналиста «Влюбленный человек способен на все» породила в нем некую вспышку само-разоблачения. Был ли он влюблен в Веронику? Вряд ли он мог ответить себе на этот вопрос; он знал только, что он возвращался к ней, словно бы ведомый инстинктом почтовый голубь, так быстро, как только

мог ехать его мотоцикл. Она была единственным близким ему созданием среди чужого и враждебного мира; лишившись Вероники, он был бы совершенно одинок, и за Веронику он отчаянно цеплялся.

Преодоленное расстояние начало сказываться на нем, и он выглядел очень утомленным, когда смотрел вниз с гребня холмов на долину Бекерин, раскинувшуюся внизу под полуденным солнцем. Когда он достиг неровной, проделанной телегой колеи, идущей вдоль берега, все, что он мог, это твердо удерживать мотоцикл, а когда он слез с него у передней двери старого дома, он едва мог стоять на ногах. Зная, что звонить в колокольчик бесполезно, он прошел вокруг, через кусты, к лужайке, на которую выходили окна единственной жилой комнаты в этом месте, и Вероника, сидевшая за чаем, подняла глаза и увидела мужчину, идущего по траве нетвердой походкой и стучащегося в застекленную дверь, чтобы его впустили. Она вскочила и открыла ему, и он молча переступил порог и плюхнулся в кресло у стола. Она ничего не спросила, она никогда ничего не спрашивала; он был далеким, непостижимым созданием, на которое она не имела никаких прав, но ее женские инстинкты заставили ее налить ему чашку чая и удовлетворенно наблюдать за тем, как он пьет. Его лицо и одежда были покрыты пылью и он как никогда более походил на статую некоего падшего Египетского короля в забытой могиле, поглощенной песками пустыни.

«Чувства», которые он вызывал, странным образом изменились; он больше не казался ни властным, ни отрешенным; мистическая сила, которую он, казалось, всегда излучал, исчезла, и он выглядел просто очень уставшим мужчиной, и каким-то непостижимым образом он теперь был намного сильнее с ней связан. Он пил, но не стал есть; и когда третья чашка чая отодвинулась от его покрытых пылью губ, он с трудом поднялся на ноги и положил руку Веронике на плечо.

– Я немного посплю, малышка; я совершенно вымотан. Присмотрите за мной. Не оставляйте меня одного.

И он упал, как был, в запыленной одежде, на широкую кожаную софу, стоявшую возле камина.

Он не объяснил ей, почему она должна была присматривать за ним, пока он спит, ему было бы трудно объяснить это даже себе самому, но он чувствовал огромное отвращение при мысли о том, чтобы остаться в одиночестве; но было ли это вызвано страхом перед Темным Лучом и его атакой, затмившим его разум, или же он, впервые открыв для себя важность партнерства, наслаждался им, как новоиспеченные богачи наслаждаются роскошью, он не смог бы сказать.

Вероника наблюдала за тем, как тускнеет золотой полуденный свет, а затем шарканье в коридоре возвестило о приходе старой смотрительницы с ужином. Когда она увидела спящего на софе Лукаса, она пробормотала что-то неразборчивое и ушла за второй тарелкой; она, казалось, вполне смирилась с их присутствием в доме, за который несла ответственность.

Разбуженный ее перемещениями, Лукас проснулся и пошел смыть с себя пыль. Когда он снимал свое мотоциклетное облачение, он почувствовал что-то большое в своем кармане и вытащил кипу писем, которую схватил, когда покидал дом. Два письма были для Эшлоттов, остальные – для Братства, и одно было адресовано лично ему. Письма Эшлоттов он разорвал и бросил в камин, он не посмел бы рискнуть отправить их им, его безопасность в значительной степени зависела от неведения братьев о его местонахождении, ибо сложно сфокусировать оккультную силу, если не имеешь представления о том, в какую точку

пространства ее нужно направить. Письма для Братства он бегло прочел из чистого любопытства; их отправителям придется долго ждать ответа; наконец, он открыл письмо, адресованное лично ему. Оно было написано кратко и по существу, и без лишних предисловий информировало его о том, что генерал Соуберри мирно ушел из жизни в своем доме в Уокинг рано утром предыдущего дня, и что он является его главным наследником. Лукас издал долгий свист, почти переходящий в боевой клич. Какая поразительная удача, и как раз тогда, когда он нуждался в этом. Если в остальных его делах все будет настолько же удачно, то он отлично выкарабкается. Он положил письмо в карман и спустился к ужину, дружески погладив Веронику по спине, садясь за стол. Он болтал с ней на протяжении всей трапезы и она, как обычно, отвечала ему коротко и односложно, и он пообещал себе, что вскоре разбудит ее и сделает ее живым человеческим существом, и он предвкушал решение этой проблемы также, как мог бы предвкушать решение какой-либо сложной математической задачи или исправление дефекта в своем мотоцикле; Лукас и сам все еще был не совсем человеком, хотя и делал успехи в этом направлении.