Никто не выйдет отсюда живым - Хопкинс Джерри. Страница 42

Интервью PBS было у Джима первым после Майами. Второе случилось меньше, чем через неделю – лос-анджелесскому корреспонденту для публикации в издании, которое (как считал Джим) больше всего повредило его имиджу – в “Rolling Stone”. За две или три недели Джим четыре раза встречался с Джерри Хопкинсом и дал своё самое обширное и, возможно, самое глубокое интервью. Казалось, он очень хотел понравиться, хотел быть понятым. Хотя слова он произносил медленно, бережно – как ювелир берёт необработанные камни.

Как и ожидалось, он отказался говорить о Майами – по юридическим соображениям, как он сказал. Но, неожиданно, он говорил о своей семье, не глубоко, но честно и многообещающе то, чего он никогда бы раньше себе не позволил. Джерри спросил Джима, зачем он придумал свою прежнюю историю. Джим чуть подумал, прежде чем ответить, и сказал: “Я просто не хотел их впутывать. Если вы действительно хотите выяснить какие-то личные детали, то это довольно легко сделать. После нашего рождения остаются следы в документах, и так далее. Пожалуй, когда я говорил, что мои родители умерли – это была своеобразная шутка. У меня есть брат, но я не видел его больше года. Я не вижу никого из них. Я сказал сейчас об этом больше, чем когда-либо”.

Ответ давал не много информации, но сам факт, что Джим подтвердил существование своей семьи, многое говорил о пути, которым Джим пришёл к пониманию своей жизни в другом образе. Или, как сказал однажды в интервью Билл Сиддонз, “Джим использовал множество маленьких демонов, живущих у него внутри. Я не думаю, что у него там ещё много чего. Кажется, он вырабатывает их из самого себя”.

Некоторые из его ответов были тщательно отшлифованы: “Меня интересует кино, потому что для меня это ближайшее приближение к художественной форме, которое мы превращаем в действительный поток сознания, одновременно в жизни-мечте и в каждодневном восприятии мира ”. Другое определение он предложил в качестве ритуального: “Это чем-то сродни человеческой скульптуре. В некотором смысле это подобно искусству, потому что даёт форму энергии, и в некотором смысле это обычай, привычно повторяющееся действие или карнавал, имеющий определённое значение. Это охватывает всё. Это как игра”. И ещё такая мысль: “ логическое продолжение личности есть Бог”, а “логическое продолжение жизни в Америке быть президентом”.

В конце третьей встречи Джим как-то добродушно потянулся и уставился на Джерри, у которого, кажется, закончились вопросы.

Не хотите ли вы поговорить о моём пьянстве? – спросил Джим. Он улыбнулся и, сидя в кресле, изменил позу.

Ну да, конечно, – сказал Джерри. – У вас репутация…

– … человека, который любит напиваться пьяным, – закончил Джим. – Да, это правда, всё это правда. Напиваться пьяным – это… хм… напиваться пьяным – это когда вы целиком контролируете… путь наверх. Это ваш шанс, каждый раз, когда вы делаете маленький глоток. У вас много маленьких шансов.

Длинная пауза. Джерри ждал.

В этом, как я думаю, различие между самоубийством и медленной смертью.

Действительно ли Джим считал, что медленно приближал себя к смерти и не заботился об этом, потому что это было в духе той поэтической традиции, которой он был так очарован? Или он просто, ради драматического эффекта, предположил то, что станет его судьбой?

Джерри попытался это выяснить. Он спросил:

Что вы имеете в виду?

Джим мягко улыбнулся.

Я не знаю. Давайте дойдём до следующей двери и выпьем.

В конце последней встречи Джим сказал Джерри, что хотел бы прочесть длинную поэму, которая могла бы ответить на многие вопросы. Безымянная тогда, она будет позднее опубликована как “Американская молитва”. Как и во многих ранних его стихотворениях, и в некоторых из наиболее известных его песен, темой этой поэмы был надвигающийся американский апокалипсис, и здесь снова был перечень болезней середины века, очень личный и произнесённый часто с гневом.

Когда через несколько недель он держал в руках опубликованное интервью (на обложке красовался Джим в кожаных штанах и без рубашки – фото Пола Феррары) и увидел там же свою поэму, опубликованную, как он и просил, с копирайтом Джеймса Дугласа Моррисона, он чрезвычайно обрадовался.

Наконец-то, говорил он друзьям, – этот журнальчик начинает при встрече с настоящим талантом его узнавать.

К июлю был, наконец, составлен четвёртый альбом “Doors”. Целый год был потрачен на подготовку, но этот альбом стал самым разочаровывающим, а Джиму принадлежала только половина материала. Очевидно, его энергия была больше направлена к поэзии, чем к песням. По этой причине, а также потому, что Джим не хотел, чтобы их следующий сингл, “Скажи всем людям ”, приписали ему, на конверте был указан конкретный автор вместо традиционного “песни “Doors””.

Но, как и в предыдущих альбомах, в “Тихом параде” было несколько “строк Джима Моррисона ”, строк, которые, очевидно, были слишком таинственными и яркими, чтобы принадлежать кому-то ещё – в “Блюзе шамана” был образ: “Холодно скрежещущие челюсти серого медведя / Греются на твоих пятках”, а в “Тихом параде” монотонные стихи: “ Подземелья, детские кости / Зимние женщины растят камни / Неся детей к реке”, и последняя строка наталкивала на вопрос: купать или топить?

В “Лёгкой прогулке”, песне, которую Джим рассчитывал сделать синглом, были острые и доступные во всех отношениях стихи, но в последней строфе он не смог удержаться от поэтического выверта: “Королеве быть теперь моей невестой, / бушевать в моей темноте, / гордо владеть летом, / спокойно относиться к зиме. / Давай прогуляемся”.

Но везде лирический импульс был более слабым, чем на предыдущих альбомах, а использование “La Cienega Symphony” (как называл это Винс Тринор) – струнных инструментов из Лос -Анджелесской филармонии и духовых инструментов (на них играли некоторые из ведущих джазовых музыкантов) – затуманило когда-то прозрачный саунд “Doors”.

“Doors” приходилось искать работу. Новый альбом стоил 86.000 долларов, но гораздо хуже был продолжающийся экономический упадок, который Джим приписывал теперь “инциденту в Майами ”. Рэй вспоминает о 25 отменённых концертах, которые Джон определял тогда как “миллион долларов за выступления”.

Организаторы концертов в некоторых городах возбуждали судебные иски по поводу денег, потерянных ими из-за официальных запрещений концертов “Doors” местными “доброжелателями”. Хотя их последний сингл, “Дотронься до меня”, продававшийся до инцидента в Майами, шёл почти так же успешно, как и “Зажги мой огонь”, деньги были быстро потрачены на адвокатов, а последующие записи лежали мёртвым грузом, когда группа оказалась в “чёрных списках” на двадцати важнейших радиостанциях. Это, однако, продолжалось недолго, и, когда новая музыка ударила в лицо нации, уровень продаж записей восстановился.

Хотя “Дотронься до меня” была записана до инцидента в Майами, начало продажи как бы связало её появление с этим инцидентом. Последний освещался в новостях, а просьба “Дотронься до меня” штурмовала хит-парады – подростки невинно поглощали её, и фаны “Doors” гордились своей группой, несмотря на духовые и струнные, которые они считали бравадой.

В конце концов Билл Сиддонз получил хорошие новости.

Мы твёрдо договорились о нескольких выступлениях, – сказал он. – Чикаго и Миннеаполис 14 и 15 июня. Юджин, штат Орегон – 16-го. Поп-фестиваль в Сиэттле – 17-го.

Эй, – спокойно сказал Джим, отворачиваясь от офисного холодильника, держа в руке банку “Coors”, – я думаю, вы согласны: ни одного больше шоу на открытом воздухе.

Другие “Doors” безучастно посмотрели на Джима.

Это твёрдые выступления, Джим, – сказал Билл. – Нам действительно нужна работа. После Майами прошло три месяца. У нас долго не было концертов.

И как же нам удалось получить четыре подряд? Что обещает агентство? Оно обещает, что я не сниму штанов?

Мы должны дать обязательство, Джим. Пять тысяч долларов за концерт. Мы потеряем эти деньги, если шоу будет непристойным. Это записано в контрактах.