Конец света с вариациями (сборник) - Трускиновская Далия Мейеровна. Страница 21

Когда движешься со скоростью воздушного потока – ты не слышишь ни свиста, ни рева. Вокруг тебя – безмолвие. Как описать это? Как поверят мне люди, которые будут жить после меня и захотят прочесть мои записи, и разузнать, что такое последний ураган и как спаслись те, кто спасся? Я летел, вращаясь то медленно, то быстро, в абсолютной тишине, а вокруг меня парили куски, обломки, осколки старого мира, асфальт и гранит, стальные балки, строительные леса, кухонные столы и стиральные машины, – и такие же несчастные, как я сам.

Впоследствии кто-то из выживших объяснил мне, что предметы разной массы летели на разной высоте, чем тяжелее – тем ближе к земле. Крупные фрагменты железобетонных строений не летели – катились; над ними – менее крупные; выше – мельче; наконец, люди летели вместе с предметами примерно схожей массы.

Когда меня подняло и стало вращать, я немедленно исторг из желудка все, что в нем было, после чего потерял сознание. Когда очнулся – рассудок отказался верить в происходящее. Я продолжал лететь и вращаться. Сквозь пелену – то ярко-багровую, но нежно-розовую – я различал вокруг мертвых и полумертвых людей, с неподвижными, искаженными ужасом лицами, с раскинутыми руками и ногами, с пальцами, судорожно пытающимися отыскать опору. Летели мертвые, летели разрезанные пополам, летели сломанные и скрученные в узлы. Целые тела летели чуть ниже, фрагменты тел – чуть выше. Еще выше и быстрее летели предметы размером с собаку, дальше – размером с баскетбольный мяч, затем – размером с сигаретную пачку и так далее.

Летели дамские туфли, лопаты и пакеты, гаечные ключи и гайки, компьютерные клавиатуры, одеяла и колодезные цепи, золотые слитки и флаконы собачьего шампуня, радиоприемники и хоккейные шлемы, расчески и церковные свечи, молотки и гвозди, машинки для стрижки овец и патронташи, и электрические провода любой толщины и всех цветов радуги, скрученные и спутанные в клубки, узлы и гирлянды.

Люди гибли на моих глазах по одному и тому же сценарию: один в панике хватал другого, затем вцеплялся третий, – и эта гроздь из трех тел мгновенно теряла скорость и опускалась ниже: туда, где неслись разорванные на части железнодорожные вагоны, глыбы бетона и асфальта.

Нет, я не отталкивал тех, кто пытался поймать меня. Но и сам не ловил других.

Выше всего прочего – и быстрее – летел мельчайший прах, листья и трава, водяная пыль.

Бесшумно вращался вокруг меня вещный мир цивилизации. Взорванный скарб.

Какие-то крупные штуки – мотороллеры или измочаленные куски древесных стволов, неожиданно подброшенные сильной воздушной струей, поднимались мимо меня или, наоборот, опускались вниз, по пути ударяясь друг о друга – или ударяя людей, убивая и калеча.

Беспомощный, я вращался во всех трех плоскостях, умоляя Бога послать мне быструю смерть, но в процессе мольбы почему то закрывал руками голову. Если Бог создал нас, то создал и наши рефлексы. Я желал смерти – а мое тело упрямо пыталось спастись. Не сам я спасся – меня спасло мое тело, бренная плоть сберегла мою душу.

Это продолжалось долго. Одни выжившие говорят о двух неделях, другие заявляют, что ураган длился не более суток. Я не думаю, что меня носило две недели; за такой срок я бы умер от жажды. Или, может быть, ужас парализовал все телесные процессы?

Ураган ослабевал постепенно, и все, что неслось над землей, упало в том же порядке: сначала большое и тяжелое, затем – меньше и мельче. Сначала упали камни, затем автомобили, затем люди. Все упавшие были погребены под толстым слоем более мелких предметов. Этим объясняется отсутствие трупного запаха: ураган сам заботливо похоронил человечество, укрыл мертвых многометровым одеялом из вещей, служивших им при жизни. Но были аномалии, необъяснимые феномены. Каждый выживший и был таким феноменом. Очевидно, внутри мощного воздушного потока существовали свои течения, восходящие и нисходящие струи, и одна из таких струй подняла меня вверх, когда вокруг уже опускались камешки, авторучки, сотовые телефоны, тарелки, мертвые птицы, собаки, коты и мыши, деревянные щепки и зажигалки, зубные щетки и шнурки, цветочные горшки и осколки цветочных горшков, брючные ремни и мусорные корзины, монеты и мыльницы, и еще тысячи тысяч обломков, кусков и обрывков.

Я довольно легко выбрался из-под слоя мелких частиц. Вокруг висели серые сумерки: оседала пыль. Подавляющее большинство из нас до сих пор выкашливают из легких серую слизь. Мы все дышали пылью в первые дни новой жизни.

Наверное, мы все умрем скоро. Но сегодня я – и мои собратья – еще можем передвигаться, еще можем думать и разговаривать. Я еще могу корябать бумагу, и у меня даже есть нож, я чиню им карандаш и пишу.

Солнце выглянуло на второй день. С третьей попытки я сел, с пятой попытки – воздвигся вертикально. Вокруг меня простиралась плоская серо-коричневая равнина. От слабости я не мог идти, но надо было двигаться, и я пополз, думая о том, как найти еду и воду.

Мне снова повезло.

Прежде чем продолжить, я объясню, что такое «пищевая поляна». Предположим, что ураган разрушает большой продуктовый магазин, или склад, или что-то в этом роде. В воздух поднимаются консервы, упаковки с хлебом, бутыли с питьевой водой. Ураган несет облако из банок и бутылок. Все упаковки – примерно одинакового веса и объема. Меньшая часть рассеивается, большая – падает, покрывая пространство в несколько сотен квадратных метров. Если вы в первые дни новой истории оказались поблизости от такого места – вы и есть выживший.

Все мы были обессилены и измучены. Никто не мог ходить. Полуслепые, оглохшие, изломанные и ободранные, мы были способны только ползти, подобно червям, погружая руки по локоть в остатки, обломки, обрывки и осколки. Те, кто попал на «пищевую поляну», кто откопал уцелевшую пластиковую флягу с водой, пакет с сушеной рыбой, или замороженными овощами – тот сумел в конце концов восстановить силы.

Утолив жажду и насытившись, я получил энергию и всю ее потратил на то, чтоб выкопать новую воду и пищу.

Впоследствии «пищевые поляны» мы угадывали по запаху гниющего мяса и по огромным роям мух, – сначала черных, маленьких, а потом огромных, навозных.

Понятно, что день ото дня субстанция под моими ногами – назвать ее «землей», или «почвой», было бы наивной глупостью – постепенно превращалась именно в навоз.

Однако я забегаю вперед.

Вечером второго дня я откопал зажигалку, зажег свой первый костер, и на огонь ко мне из мрака вышел человек. Я не испугался. Незнакомец не мог причинить мне вреда. Мы оба едва двигались. Я протянул ему бутылку алкоголя. До урагана, как помнят многие, алкоголь часто продавался в бутылях прочного стекла; я нашел несколько целых емкостей и одну даже вылил на себя, обтерся, чтоб избежать попадания заразы в мелкие раны, ссадины и царапины. Человек сказал, что ничего не помнит. Своего имени не назвал. Выпил ровно половину бутыли и уснул. Утром я обнаружил его мертвым. Впоследствии я встретил еще несколько таких же несчастных: внешне крепкие, они имели разнообразные внутренние ушибы, кровоизлияния; нервный шок придавал им сил, они могли ходить, разговаривать и даже шутить – а потом внезапно умирали. Когда тот, первый незнакомец умер, я ощутил раздражение. Мне хотелось поговорить с ним, обсудить произошедшее. Выкапывая могилу, я ругал его. И с тех пор взял за правило сразу же, после первой приветственной фразы, подробно расспрашивать каждого выжившего обо всем, что он помнит, а главное – о возможных причинах урагана.

Могила получилась мелкая, я рыл руками, осторожно откидывая прочь тряпки, микросхемы, теннисные мячики, наручные часы, обрывки глянцевых журнальных страниц, снова электрические провода – и затем кое-как присыпал погибшего.

Я бы не назвал это «преданием земле». Я был назвал это «прах к праху».

Второй выживший был безумцем. Я не сразу это понял. Он сообщил свое имя: Адам. В отличие от первого он говорил не переставая. Шепелявя разбитым ртом и глядя на меня единственным глазом (на месте второго зияла дыра), он сказал, что ураганы рождаются над океанами, когда из-за разности температур воздух приходит в движение и начинает закручиваться в гигантские воронки. Таким образом, если ураган был достаточно силен, чтоб сровнять с землей города – значит, он должен был вытянуть из океанов невообразимые массы воды, поднять эту воду в верхние слои атмосферы и затем обрушить нам на головы. Если этого не произошло – значит, океаны уцелели. И тогда, продолжал Адам, надо подготовить запасы пресной воды и пищи – и идти к океанам, как бы ни был далек путь. Океан – это рыба, ею можно питаться. Оставаться в глубине материка нельзя. Когда солнце нагреет землю, начнется гниение. Миллионы погибших людей и животных, сотни тысяч тонн органики станут разлагаться, все вокруг нас обратится в смрадный гумус, и выжившие умрут от болезней. Надо идти к океану.