Ты – всё (СИ) - Тодорова Елена. Страница 28

А то, что больно на физике – перетерплю. Как обычно.

Не разрываем зрительный контакт. Помимо нашей воли идут какие-то помехи. Когда моргаем… Она… Следом я… В одну сцепку из трех мелькает моя Зая.

Вот что заставляет сердце ускоряться. Нестись, словно бешеное. И разрываться, будто больное. Взглядом не выдаю. Не должен. Но, если бы Ю коснулась груди, все бы поняла.

– Что тебе надо?! Чего ты добиваешься?! – заряжает не-Зая свирепо.

На драйве. На скорости. На полной, сука, мощности.

По оголенным проводам моих нервов.

Глядя на нее, едва не стираю зубы в порошок.

Вовремя приходит седативная мысль: это я Филатову так раскачал.

Седативная, но не обезболивающая.

– Что ты молчишь?! Я спрашиваю! Я, блядь, спрашиваю, Ян! – с криками долбит меня кулаками в грудь. – Что тебе от меня надо?!

Не сразу справляюсь с фурией. Позволяю себе на мгновение охренеть. Новая Ю не только кусается и дерется. Она ругается матом и устраивает дебош прям под подъездом, где раньше громче шепота разговаривать боялась.

В одном из окон загорается свет. Но ей похрен. Даже когда «просыпается» ее квартира.

– Иди домой, – толкаю сипло, едва удается ее усмирить. Сам себя с трудом слышу. Еще ни хрена не сказал, а уже охрип, будто час орал. – Я сказал, иди домой, Ю, – против ее высокого, звенящего эмоциями голоса почти депрессивно звучу. Убито. Безжизненно. Равнодушно. Добавляю силы в свой ржавый тон, только чтобы взбодрить Ю: – Иди домой, блядь. Пока я тебя отпускаю.

Она замирает.

Полосуя меня взглядом, дышит поверхностно и отрывисто.

– Я-я…

Резко прикрываю веки, когда кажется, что выдаст, как раньше… Я-я-н.

Но нет. Минует.

Медленно поднимаю потяжелевшие и нездорово трепещущие ресницы, когда она, блядь, повторяет вопрос.

– Что значит, «пока я тебя отпускаю»?! Я тебе вещь, что ли?! Думаешь, что вот так вот легко запугаешь угрозами? Черта с два, Нечаев!

– Ю, – толкаю со свистом. Хорошо, что шлем приглушает. – Я тебя еще не пугал. А если уже боишься – делай выводы.

Пауза.

Она моргает. И снова Заю мою выпускает.

Пауза.

Спазмы за грудиной. Аварийный дозвон.

112… Обрывается. Не успеваю.

Один взмах ресниц, и влажное голубое небо набирает серости и тяжести грозового.

Сука… Я маньяк. Дух захватывает от ее красоты.

– Я-я… Это я… Я! Я не уйду, пока ты не скажешь, что тебе от меня нужно?!

Храбрится. Чувствую.

Злится, конечно. Но вместе с тем улавливаю запах ее страха. Я уже пробовал его. Для озверевшего меня это сейчас самое вкусное.

Скользнув пальцем по кожаному браслету, который закрыл часть татуировки у нее на запястье, намеренно голую кожу перебираю. Легко прочесываю, Ю тотчас вздрагивает.

– Хочу, чтобы ты отдала все, что забрала, – рублю приглушенно, но жестко, словно коллектор.

– Что?!

Мою, сука, жизнь. И все, что в ней должно быть.

– Я. ТЕБЕ. НИЧЕГО. НЕ ДОЛЖНА.

Да уж… Новой, мать ее, Юнии не нужны руки, чтобы меня ударить.

– Уверена?

– Конечно, уверена!

– Придется объяснять, значит.

– Пошел ты… – задыхается. Резко набирает воздух и снова атакует: – А где ты был, Нечаев? Где ты был?! Это что?.. Что это?!

Выдергивая руки, наверняка стирает кожу в кровь. А получив свободу, вдруг хватает висящую на моей шее пулю.

«Гранатовые пули… Гранат – камень любви и страсти…»

Это Ю когда-то выбрала для нас парные амулеты. Я даже носить эту ерунду не хотел. Надел тогда, чтобы ее не обидеть. А снять уже не смог. Точнее, снимал, но только для того, чтобы сделать из чертового куска граната настоящую пулю. Залил в металл.

Грубо перехватываю холодную кисть. Слишком жестко отрываю.

Не хочу не то чтобы рассматривала… Даже касалась.

– Серебро? – выдыхает Ю, заставляя тонуть в своих глазах.

Тянет в эту чертову бездну. Тянет.

С трудом сглатываю. Напряженно втягиваю воздух.

Хорошо, что в «наморднике». Не увидит. Ни хрена не поймет.

– Титан, – хриплю агрессивно.

Можно сказать, рычу. Похрен.

Грудь так сдавливает, что кажется, вот-вот ребра лопнут.

– Титан?.. – повторяет растерянно.

Моргает.

Зая.

Моргает.

Не-Зая.

Моргает.

Зая.

Моргает.

Моргает.

Не-Зая.

Моргает.

Зая.

Сука… Что ей надо?!

Да, не выбросил этот ебучий кулон. Да, залил в титан. Да, ношу, не снимая.

– И зачем?..

– Что зачем?

– Зачем ты?.. Дай посмотреть!

– Ни хрена.

Прячу под рубашку, где и должна быть. Не желаю, чтобы верх, где оставил тот проклятый гранат, словно каплю крови, увидела.

– Зачем?! – снова пристает Ю, истязая своими чертовыми взглядами.

Возвращаю ей эту ярость.

– С пулей в сердце крепче спится.

Не дает забыть предательство.

Филатова не отвечает. Вообще никак не комментирует. Оттолкнув меня, молча соскакивает с байка.

Смотрю ей в след так напряженно, что не сразу замечаю, что из подъезда кто-то выходит.

– Это Нечаев? – протягивает отец Ю ошалевшим тоном.

Гондонистый директор гимназии, в которой нам с ней «повезло» вместе учиться.

Сука, потрясен как! Будто я из мертвых восстал. Хотя, по сути, так оно и было. Только им об этом знать необязательно.

Ответ Ю… Я бы назвал это апофеозом адской ночи.

– Нечаев! – буркает гарпия отцу. Не сбавляя ходу, добавляет: – И что теперь, блин?! Событие!

Я так хренею от открытия, что трясущийся раньше за одобрение родителей Заяц, теперь к ним же на старте такие узоры высекает, что даже не зацикливаюсь на сквозящем в ее тоне пренебрежение.

И да, блядь… Рядом с отцом она даже не притормаживает. Заходит в подъезд, оставляя нас с Николаевичем хуесосить друг друга взглядами.

17

Я на страже своей души.

© Юния Филатова

«С пулей в сердце крепче спится…»

Верчу эту фразу. Сбиваюсь со счета.

Первую ночь не сплю. Вторую – урывками. Третью – снова на вахте.

Я на страже своей души.

Нечаев уже пронесся там пожаром. Уничтожил защиту, которую я выстраивала годами. Разбередил старые чувства. Все, что мне нужно сейчас – загасить их снова. Спрятать. Прикопать. Выстоять.

Боль зажимает виски в тиски. Не помогают никакие лекарства.

Собираюсь на работу, как в последний путь – лучшее платье, новые туфли, шикарная укладка, сдержанный дневной мейкап. Учитывая внутреннее состояние, выгляжу прекрасно. Только улыбаться сил нет.

«С пулей в сердце крепче спится…»

Что он имел в виду? Действительно ли в титан закована та самая гранатовая пуля, которую я когда-то вынудила купить, чтобы носить как символ нашей любви? Зачем?

Нет, это невозможно.

Мне свою даже доставать страшно. А он носит?

Да нет… Нет же! В этом никакого смысла!

Мой «монстр» в коробке под кроватью. Заточила. Сейчас смотрю на небольшой просвет между покрывалом и полом, и жалею, что не выбросила.

Черт… Черт… Черт…

В этой проклятой, погребенной под пылью коробке не только кровавая пуля. Там фотографии, билеты из луна-парка, футболка Нечаева, фантики от чупа-чупсов, которые он мне носил…

Черт… Черт… Черт…

Когда внутреннее напряжение достигает пика, зло швыряю на туалетный столик карандаш для бровей. Со вздохом закрываю лицо руками. В образовавшейся темноте старательно выравниваю сердечный ритм. Пока специальным образом дышу, неосознанно прокручиваю недавний разговор.

– Приветствую всех членов на внеочередном созыве девочек Сукэбан!

Мои нервы расшатаны, но язык все равно не поворачивается, чтобы одернуть сестру и призвать к какой-то серьезности. Проще делать вид, что из всех собравшихся меня лично ничего не задевает.

«Банда Сукэбан, блядь…» – бьет разъяренной хрипотой по раскалывающимся вискам голос Нечаева, когда смотрю на то, как Мадина дает Рокси грудь.

Да уж…