Лицо в зеркале - Кунц Дин Рей. Страница 68

С эффективностью и мягкостью, которыми восхитилась бы Мэри Нун, Корки закончил манипуляции с капельницей Вонючего сырного парня.

Парализующее средство, которое лишало Вонючку возможности двигаться, не вгоняло его в сон и оставляло разум ясным. Так что у него был целый день, чтобы пострадать из-за мучительной смерти жены и дочери.

— Теперь мне нужно избавиться от тел Ракель и Эмили, — лгал Корки с убедительностью, которая так нравилась ему самому. — Я бы скормил их свиньям, если б знал, где поблизости есть свиноферма.

Он вспомнил недавно мелькнувшую в новостях историю о молодой блондинке, чье тело сбросили в пруд для нечистот. Позаимствовав подробности из статей и телерепортажей, он поведал Вонючке о прудах, заполненных отходами человеческой жизнедеятельности, где предстояло найти последний приют его любимым.

Однако до инфаркта вновь не дошло.

Поздно вечером, вернувшись с Эльфриком Манхеймом, Корки намеревался представить мальчика этому высохшему скелету, чтобы тот заранее увидел, что его ждет. Впрочем, страдания Эльфрика несколько отличались бы от тех, что выпали на долю когда-то самоуверенного любителя Диккенса, Эмилии Дикинсон, Толстого и Твена. И если этот упрямец не умер бы днем от сердечного приступа, Корки убил бы его до полуночи.

Оставив Вонючку наедине с мыслями, которые могли занимать рассудок традициониста в сложившихся обстоятельствах, Корки надел просторный желтый дождевик, запер свое жилище и выехал в декабрьский день на «БМВ».

Новый атмосферный фронт уже вплотную придвинулся к городу. Полчища черных облаков простирались от горизонта до горизонта. Скорее всего, на этот раз не могло обойтись без раскатов грома и сверкания молний.

Уже пошел мелкий дождь, прокладывающий дорогу ливню, водопаду, потопу.

Глава 49

Защищенный деревом ангелов и фотографией незнакомой миловидной женщины, Фрик проснулся живым и невредимым, и душа и тело остались неприкосновенными.

Огромный купол из цветного стекла над центральной частью библиотеки осветился зарей, но слабый серый утренний свет едва пробивался сквозь стекло.

Несколько мгновений Фрик смотрел на фотографию воображаемой матери, потом сложил ее и сунул в задний карман джинсов.

Поднялся с кресла. Потянулся, зевнул. Еще раз удивился, что все еще жив.

В глубине библиотеки отодвинул стул, которым припер дверь в туалет. Однако не стал входить в помещение с зеркалами, чтобы использовать его по назначению.

Вместо этого быстро огляделся, чтобы убедиться, что его никто не видит, и облегчился на ту самую пальму, которую начал убивать прошлым вечером. Столь простое решение проблемы ему понравилось, чего нельзя было сказать о дереве.

Фрик не мог припомнить ни одного туалета, в который мог бы попасть, не проходя мимо раковин с зеркалами.

Какое-то время он мог справлять естественные потребности этим нетрадиционным способом — во всяком случае, пока оставалась возможность проделывать все стоя. Сложности возникли бы, когда насущной стала бы необходимость присесть.

Если бы дождь закончился, а он не заканчивался, Фрик мог бы рискнуть совершить марш-бросок к кедровой роще за розовым садом. И там проделать то же самое, что делают медведи в лесу, причем подразумевалась отнюдь не зимняя спячка или кража меда у пчел.

Охранники увидели бы, как он вошел в кедровую рощу и вышел из нее. В самой роще камеры наблюдения отсутствовали.

Если бы кто спросил, чего это его потянуло в лес во время дождя, он бы без запинки ответил, что наблюдал за птицами. А потому напомнил себе, что с собой нужно будет захватить бинокль.

Никто бы не усомнился в его истории. Люди ожидали, что такой недомерок, как он, будет наблюдать за птицами, изучать математику, строить модели монстров, тайком читать мужские журналы по бодибилдингу, коллекционировать, среди прочего, все свои страхи.

Покончив с разработкой туалетной стратегии, Фрик подключил библиотечный телефон. Ожидал, что по его линии немедленно начнется трезвон, но телефон молчал.

Он отодвинул кресло от рождественской ели, вернул его на прежнее место. Выключив все люстры и лампы, вышел из библиотеки.

Когда закрывал дверь, несколько ангелов мягко поблескивали в слабом утреннем свете, просачивающемся сквозь купол.

До пришествия Молоха оставалось совсем ничего.

К пришествию следовало подготовиться.

Он спустился по парадной лестнице, вокруг ротонды, по коридору направился на кухню. По пути гасил все лампы, которые зажигал и оставлял зажженными ночью.

Ранним утром тишина в доме была еще более пронзительной, чем глубокой ночью, отчего он казался идеальным прибежищем для призраков всех мастей.

В кухне, проходя мимо окна, Фрик заметил, что дождь заметно поутих, и бросил короткий взгляд на кедровую рощу. В этот момент, однако, он еще не испытывал потребности понаблюдать за птичками.

Обычно Фрик не приходил на кухню в те дни, когда там хозяйничал мистер Хэчетт, дьявольский шеф-повар. Здесь находилось логово зверя, где множество духовок не могли не навести на мысль о Гансе и Гретель, где поневоле вспоминалось о том, что большая скалка может стать большой дубинкой, где никто бы не удивился, обнаружив на мясницких ножах, тесаках и вилках для мяса гравировку: «СОБСТВЕННОСТЬ МОТЕЛЯ БЕЙТСА» [48].

В это утро Фрик чувствовал себя в безопасности, поскольку мистер Хэчетт, выпускник школы кулинарных искусств «Кордон Блу», а недавно освобожденный из столь же престижной психиатрической лечебницы, не приходил так рано, чтобы приготовить завтрак для членов семьи или обслуживающего персонала. Свой день он начинал с посещения фермерского рынка и специализированных магазинов, где выбирал и договаривался о доставке фруктов, овощей, мяса, деликатесов и, несомненно, ядов, которыми собирался сдобрить блюда праздничных обедов. Мистер Хэчетт мог прибыть в Палаццо Роспо ближе к полудню.

Пусть и маленького роста, Фрик доставал до кранов кухонной раковины. Регулировал температуру воды, пока не добился нужной, теплой, но не горячей.

Если бы на кухне было зеркало, он бы не решился принять ванну. Человек особенно уязвим, когда принимает ванну, совершенно беззащитен.

Стальные поверхности шести холодильников и множества духовок были матовыми, а не полированными. Они не могли служить зеркалами и, соответственно, средствами перемещения для призраков, как добрых, так и злых.

Фрик снял рубашку и майку, но не более того. Он не был эксгибиционистом. А если бы и был, кухня не то место, где можно демонстрировать свои достоинства. Воспользовавшись бумажными полотенцами, которые заменили мочалку, и жидким мылом с запахом лимона, он вымыл руки и верхнюю половину тела, уделив особое внимание подмышкам. Насухо вытерся другими бумажными полотенцами, благо их хватало.

Едва выключил воду и вытерся, как услышал чьи-то шаги. И приближались они не со стороны коридора, а слышались из кладовой, где хранилась хрустальная и фарфоровая посуда и столовые приборы.

Схватив рубашку и майку, Фрик упал на пол и пополз подальше от двери кладовой, за угол ближайшего из трех, центральных островков с гранитной поверхностью. На этом островке стояли четыре глубоких контейнера для жарки картофеля-фри, и большущий гриль. Если бы улыбающийся мистер Хэчетт нашел его там, то тут же освежевал, разделал, зажарил в масле и съел еще до того, как Палаццо Роспо успел проснуться, так что остальные обитатели особняка даже не узнали бы, какой оригинальный завтрак приготовил себе этот инопланетный гурман.

Но, выглянув из-за угла островка, Фрик увидел не мистера Хэчетта, а миссис Макби. И понял, что погиб.

Миссис Макби уже оделась к утренней поездке в Санта-Барбару. Она пересекла кухню, направляясь в свой кабинет. Вошла, оставив дверь открытой.

Она могла учуять Фрика. Учуять, услышать, как-то почувствовать его присутствие. Она могла заметить воду в раковине, открыла бы мусорный контейнер, обнаружила бы там влажные полотенца и мгновенно бы поняла, что он сделал и где сейчас прячется.