Лицо в зеркале - Кунц Дин Рей. Страница 73

— Ты называешь свой правый кулак Буллуинклом.

— Да, а левый — Рокки [64]. Рокки мне в тот раз не потребовался. Буллуинкл врезал ему так сильно, что у него выскочил глаз. Я, конечно, этого не ожидал, но все равно успел его поймать. Стеклянный глаз. Панк отключился, а глаз я сохранил, сделал из него медальон.

— Потрясающий медальон.

— Стеклянные глаза на самом деле не стекло, знаешь ли. Это тонкая пластиковая оболочка, на которой изнутри рисуется радужка. Крутая штучка.

— Крутая, — согласился Корки.

— У меня есть друг-художник, который и сделал стеклянную оправу, чтобы предохранить глаз от разрушения. Вот и вся история. А теперь давай мои двадцать «штук».

Корки протянул ему деньги, завернутые в пластиковый пакет.

Как и в первую из их предыдущих встреч, когда Корки вручил Хокенберри двадцать тысяч аванса, тот повернулся к Корки спиной и понес пакет к кухонному столу, чтобы пересчитать хрустящие сотенные.

Корки трижды выстрелил ему в спину.

Когда Хокенберри рухнул на пол, бунгало содрогнулось.

Шума от падения здоровяка было куда больше, чем от выстрелов, потому что на ствол пистолета Корки навернул глушитель, приобретенный у одного анархиста, связанного с агрессивной группой леваков, которые изготовляли глушители для собственных нужд и продавали надежным людям. Так что выстрелы не услышали бы и в соседней комнате.

Из этого же пистолета он прострелил ногу матери Рольфа Райнерда.

Учитывая габариты Хокенберри, Корки не решился воспользоваться заточкой.

Он приблизился к здоровяку и выстрелил еще три раза, чтобы гарантировать, что ни Рокки, ни Буллуинкл более никого не ударят.

Глава 52

Из обоих окон открывался вид на низкое серо-черное небо и город, заливаемый дождем.

Большинство архивных комнат больницы Госпожи Ангелов были разделены высокими рядами стеллажей на длинные пролеты. Около окон оставлялась свободная зона, где стояли компьютеры. В этой комнате компьютеров было четыре, на двух работали.

Доктор О'Брайен сел за свободный компьютер, включил его. Этан, пододвинув стул, устроился рядом.

Врач вставил в компьютер ди-ви-ди со словами:

— Три дня тому назад у мистера Уистлера возникли проблемы с дыханием. Ему потребовался аппарат искусственного дыхания, и мы перевели его в палату интенсивной терапии (ПИТ).

На экране появилась надпись: «УИСТЛЕР, ДУНКАН ЮДЖИН», вместе с регистрационным номером и другой важной информацией, касающейся личности пациента.

— Пока он находился в ПИТ, проводился постоянный мониторинг частоты его дыхания, сердцебиения, функций мозга, и вся телеметрическая информация поступала на объединенный сестринский пост. Это стандартная процедура, — мышкой он кликнул несколько иконок. — Остальное относительно новое. Система цифровой записи информации, собираемой средствами мониторинга во время пребывания пациента в ПИТ. Для последующего исследования.

Этан предположил, что в больнице сохраняли эту информацию, чтобы с ее помощью защищаться в суде от необоснованных исков.

— Вот ЭЭГ Уистлера, снятая при его поступлении и ПИТ в двадцать минут пятого пополудни в прошлую пятницу.

Невидимый карандаш вычерчивал слева направо бесконечный график.

— Это электрические импульсы мозга, измеренные в микровольтах.

Монотонные пики и впадины характеризовали мозговую деятельность Данни. Пики были низкими и широкими, впадины относительно остроконечными и узкими.

— Дельта-волны — типичный рисунок для нормального сна, — объяснял О'Брайен. — Это дельта-волны, но они не свидетельствуют об обычном ночном сне. Здесь пики гораздо шире и ниже, чем для ординарных дельта-волн, с более плавным переходом во впадины. Электрические импульсы более редкие, слабые. Так работал мозг мистера Уистлера, когда он пребывал в глубокой коме. С этим понятно. А теперь давайте перескочим к вечеру накануне его смерти.

— Вечеру воскресенья? — Да.

На экране часы мониторинга пролетели в течение минуты, необычные дельта-волны расплывались перед глазами, чуть подпрыгивали, но только чуть, потому что запись практически не менялась. В любой момент времени на экран выводилась одна и та же «картинка».

И действительно, что могло меняться день ото дня в мозгу пациента, пребывающего в коматозном состоянии?

— Событие, о котором я говорю, произошло за минуту до полуночи, в воскресенье, — уточнил О'Брайен.

Вызвал время записи. На экране появилось: 11:23:22, вечер воскресенья. О'Брайен вновь включил ускоренный просмотр, пока не добрался до 11:58:09.

— Остается меньше минуты. Этан наклонился вперед.

Струи дождя стучали по окнам, словно ветер в бессильной злобе выплевывал выбитые зубы.

Один из врачей, работавших на соседнем компьютере, вышел из комнаты.

Оставшаяся женщина что-то шептала в телефон. Мелодичным, напевным голосом, каким, возможно, оставлялись сообщения на автоответчике линии 24.

— Вот, — выдохнул О'Брайен.

В 11:59 ленивые пологие дельта-волны резко изменились: на ЭЭГ появились острые неравномерные пики и впадины.

— Это бета-волны, причем резкие бета-волны. Быстрая смена пиков и впадин свидетельствует о том, что пациент сконцентрирован на внешних раздражителях.

— Каких раздражителях? — спросил Этан.

— На чем-то, что он видит, слышит, чувствует.

— Внешних? Что он может видеть, слышать, чувствовать, пребывая в коме?

— Такие биотоки нехарактерны для коматозного состояния. Это биотоки человека, находящегося в сознании, бодрствующего, волнующегося.

— И это и есть машинный сбой?

— Здесь кое-кто думает, что это машинный сбой, но…

— Вы не согласны.

О'Брайен помолчал, глядя на экран.

— Знаете, давайте не будем забегать вперед. Когда дежурная медсестра увидела показания телеметрии, она поспешила к пациенту, думая, что он вышел из комы. Но он оставался в прежнем состоянии, ни на что не реагировал.

— Может, ему что-то снилось? — спросил Этан. О'Брайен энергично покачал головой.

— Биотоки тех, кому что-то снится, имеют характерные особенности и легко узнаются. Исследователи идентифицировали четыре фазы сна, и каждая имеет свой рисунок биотоков. Ни один не похож на этот.

Бета-волны поднимались все выше и опускались все ниже. Пики и ущелья теперь заканчивались острием, а не плато, сближались друг с другом, крутизна склонов резко возросла.

— Медсестра вызвала врача. Врач вызвал другого врача. Ни один не заметил каких-либо физических доказательств того, что Уистлер хоть на чуть-чуть вышел из глубокой комы. Аппарат искусственного дыхания по-прежнему нагнетал воздух в легкие. Сердце билось медленно, неровно. Однако, согласно ЭЭГ, мозг излучал бета-волны словно у бодрствующего, находящегося в сознании человека.

— Вы сказали, волнующегося.

— По некоторым признакам можно утверждать, что человек, мозг которого излучает такие бета-волны, волнуется, возбужден, более того, можно даже утверждать, что человек этот в ужасе.

— В ужасе?

— Именно так.

— Ночной кошмар? — предположил Этан.

— Ночной кошмар — разновидность того же сна. Он может вызвать резкий рисунок волн, но на экране мы сейчас видим совсем другое. Отнюдь не сон.

О'Брайен вновь перешел на ускоренный режим прокрутки телеметрии, проскочив за несколько секунд восемь минут.

Когда запись вернулась в режим реального времени, у Этана вырвалось: «Все вроде бы то же самое… но другое».

— Это тоже бета-волны находящегося в сознании человека и, по моему разумению, по-прежнему испуганного, хотя ужас уже сменился, скажем, глубокой озабоченностью.

Шипящий свист ветра-змея, когти дождя, скребущие по стеклу, казались идеальным аккомпанементом к видеоряду зазубренных пиков и ущелий на экране.

— Хотя общий рисунок говорит о том, что человек встревожен, — продолжал О'Брайен, — за группой высоких пиков следует, как вы сами можете убедиться, группа низких.