Наследницы - Мареева Марина Евгеньевна. Страница 12

Саша внимательно изучила план-схему. Казалось, она оттягивает момент, когда впервые воочию увидит работы отца. В основном она знала их по фотографиям в журналах, газетах, по телесюжетам. Лишь однажды она была на его выставке, но было это очень и очень давно. Согласно плану-схеме, в галерее было пять залов. Каждый представлял какой-то один период жизни и творчества художника.

Посетителей было мало. Саша пересекла первый зал, второй. Они еще не были окончательно оформлены. Распакованные и еще не распакованные картины стояли вдоль стен. Мимо нее с командой телевизионщиков прошла Вера: «Предлагаю начать с пятого зала, там последние работы отца. И всё уже на своих местах».

Третий зал представлял собой настоящий цветник Десятки, сотни цветов всевозможных оттенков и форм приветливо «смотрели» на Сашу. Она невольно втянула носом воздух в надежде ощутить их аромат. В следующем зале были портреты. Саша огляделась по сторонам. Кроме нее, в зале ни души, она была один на один с людьми, которых отец знал, любил, уважал, которыми, может, восхищался. Многих она не знала, но некоторые были знакомы: Ираида Антоновна, великолепная Пра, Анни Жирардо, Валерий Ободзинский, Екатерина Васильева, Елена Образцова, Михаил Жванецкий, Аркадий Арканов, Марина Цветаева, Ариадна Эфрон, Александр Тимофеевский, Маргарет Тэтчер…

Саша не видела, как в зал вошла Вера. Лишь услышав какой-то шум, поняла, что она уже не одна. Резко обернулась. На какое-то мгновение их взгляды встретились. Саша быстро отвернулась.

— Вам нравятся работы моего отца? — Вера медленно двинулась в ее сторону.

— Да, — не повернув головы, ответила Саша, — мне нравятся работы моего отца.

— Спасибо, — дежурно поблагодарила Вера, повернулась, чтобы уйти, сделала несколько шагов, потом резко обернулась и испытующе посмотрела на молодую женщину. — Простите, вы не оговорились? Вашего отца?

— Нет, я не оговорилась. — Саша смотрела ей в глаза. — Меня зовут Александра Владимировна Иваницкая.

— Ах вот оно что. — Вера с интересом стала разглядывать свою визави. — Да, я знаю о вас. Когда-то в юности я даже просила отца познакомить нас.

— И он отказался?

— Да, он отказался, — по ее интонации трудно было определить, сожалеет Вера об этом или нет. — Значит, вы Александра Иваницкая.

— Мне что, паспорт показать?

— Зачем же, мы не на таможне.

Саша обвела взглядом зал.

— Да, вы неплохо зарабатываете на имени моего отца.

— Желтой прессы начитались?

— В руки не беру. Своими глазами вижу.

— А вас что, не устраивает цена билета? Поверьте, она почти символическая. А вы знаете, сколько я трачу на аренду помещения? Сколько стоит содержать штат? И сколько стоит моя крыша, извините за прозу жизни? Я ни копейки не зарабатываю на галерее. Наоборот, я трачу на нее свои деньги. Я по уши в долгах. И все это ради отца. И вообще, почему я должна здесь перед вами отчитываться?

Монолог Веры Саша выслушала спокойно, не выдав своего волнения.

— Кстати, относительно ваших денег. Насколько я знаю, через три недели будет оглашено отцовское завещание. Так вот, мне также известно, что нас с матерью в нем нет.

— Да-да, как интересно. Откуда вы знаете, если завещание еще не вскрыто?

— Да не важно откуда, — их разговор становился Саше все более неприятен, — знаю, и все.

— Я еще не знаю, а вы уже знаете. Интересная картинка вырисовывается!

— Ну, картинки — это по вашей части. А со своей стороны хочу предупредить: я буду бороться за свою долю наследства.

— Ради бога! Боритесь на здоровье! — Вера развела руки, приглашая Сашу к виртуальному барьеру. — Любимое русское занятие — бороться все равно за что.

— Что значит — все равно за что?! Я очень хорошо знаю за что, ради кого и ради чего буду бороться.

— Дашка, располагайся, я только коллегу провожу и мигом обратно. — Катя накинула пальто и выскочила за дверь.

Катина мастерская находилась в подвале жилого дома, тем не менее здесь было тепло и сухо. Катя получила это помещение не так давно благодаря благотворительному фонду Иваницкого, но быстро его обжила, превратив не Только в настоящую мастерскую, но и в маленькое, уютное гнездо. Иногда она тут жила по нескольку недель кряду, когда одолевала депрессия или было много работы. Иногда пускала друзей, знакомых. Дарья сама как-то тут жила целый месяц, когда в пух и прах поссорилась с предками.

Дарья забралась с ногами в свое любимое кресло возле электрического камина, вставила в розетку штепсель электрического самовара: «Вот сейчас как оборвет где-нибудь, — подумала она, — ни погреться, ни чайку попить. Беспомощная цивилизация». С тоской посмотрела на мешки с цементом. «Как же она их все-таки таскает? — За много лет, что Дарья дружила с Катей, она неоднократно слышала, но ни разу не видела, как та таскает мешки. — И слава богу, что не видела. Наверное, без слез не взглянешь. Хотя, с другой стороны, хорошая, должно быть, закалка — в тренажерный зал ходить не надо. Опять же экономия. А молодому бедному скульптору это и нужно». Она встала и огляделась. Что тут у Катьки новенького? На полке стоял полный комплект зверей восточного календаря. Каждый год Катя лепила в больших количествах звериный символ наступающего года и дарила друзьям. Дарья потянулась за драконом.

— Руки прочь от животных! — На пороге появилась Катя. — Это для потенциальных заказчиков, — она подошла к большой коробке, зашуршала бумагой, — твой у меня тут отдыхает. — Катя протянула подруге зеленую фигурку. — Поздравляю тебя с Новым годом!

— Спасибо. — Дарья сразу его полюбила. — Хороший зверюга, симпатичный.

— Вот пусть и год этот будет для тебя хорошим и симпатичным. Это же твой год!

— А ты знаешь, у меня теперь восемь твоих астрозверят, и это значит что?

— Что мы знакомы с тобой уже восемь лет, — догадалась Катя. — Пойдем отметим! Чайком, — она потянула подругу к столу, — с ликером.

Пока хозяйка заваривала чай и накрывала на стол, Дарья предалась воспоминаниям:

— Слушай, мы же с тобой познакомились, когда ты еще в Суриковском училась. Тебе там еще кликуху дали — Ленин — за то, что ты шибко примерная была: не пила, не курила, матом не ругалась, а только училась, училась и еще раз училась.

— А ты школу заканчивала и не могла определиться, куда поступать — то ли в Лингвистический, то ли на журфак.

— А ты знаешь, это твоя матушка посоветовала мне идти на журфак. И я ей за это благодарна. Кстати, как она поживает?

— Плохо, Дашка, Галина Серафимовна в полной отключке.

— Господи, что такое?!

— Ты уже знаешь, что Иваницкий умер?

— Конечно, знаю. Я экскурсию проводила, потом зашла… столько людей, цветов…

— Я разве тебе не рассказывала? Иваницкий — самый близкий друг матери, они со школы дружат… в смысле дружили. Она — его первая любовь, Владимир Григорьевич в нее во втором классе влюбился, а она в него — в третьем. Вот и считай, почти вся жизнь. Называл ее своим ангелом-хранителем. С тех пор как узнала о его смерти, плачет не переставая, говорит, что теперь ее очередь пришла, и курит, курит одну сигарету за другой. Жуть!

— Да-а… — Дарья с сочувствием посмотрела на Катю.

— Но парадокс в том, что на мою выставку в Доме актера привела его не мать, а Рукавишников-младший, ну который только что здесь был, ты же видела.

— Он что, сын того самого…

— Того самого, который памятник Достоевскому сделал, Высоцкого на Ваганьковском кладбище… А я с младшим Рукавишниковым училась в одной группе, он тоже скульптор.

— И что говорит?

— Говорит, что отец хочет делать памятник Иваницкому.

— Дай вспомнить, — Дарья потерла лоб, — как ты там говорила? Скульптора кормят надгробия. Я ничего не перепутала?

— Ничего не перепутала. Но он наверняка если возьмется делать, то не за деньги. Они же были друзьями.

— А ты делала надгробия?

— Ага.

— И где они?

— Где-где? На кладбище Одно на Троекуровском, другое на Ваганьковском.