Мистер убийца - Кунц Дин Рей. Страница 92

Пейдж снова взялась за "моссберг".

Когда в голове у него немного прояснилось, Марти сказал:

– Не трать зря патроны. Пусть идет. Помоги мне встать.

С ее помощью он смог встать на ноги.

– Тебя сильно ранило? – с тревогой спросила она.

– Не смертельно. Давай войдем скорее внутрь, прежде чем он решит выстрелить в нас еще раз.

Он вошел за ней в церковь, где темнота была разбавлена проникающим светом их незакрытой двери и пустых глазниц окон;

Девочки плакали, Шарлотта громче Эмили, и Марти попытался успокоить их.

– Все хорошо. Со мной все в порядке, просто небольшая царапина. Все, что мне нужно, – это пластырь, знаете, с картинкой Снупи, и все будет прекрасно.

На самом же деле он почти не чувствовал левую руку. Он едва мог ею шевелить. Когда он напряг ее, он не смог даже сжать пальцы в кулак.

Пейдж расширила проем между дверью и косяком до восемнадцати дюймов и выглянула наружу, где ветер завывал с той же силой, чтобы понять, где Другой.

Пытаясь определить, насколько серьезно он ранен, Марти просунул правую руку внутрь своей лыжной куртки и осторожно обследовал левое плечо. Даже легкое прикосновение вызвало вспышку жгучей боли, которая заставила его заскрежетать зубами. Его шерстяной свитер был пропитан кровью.

– Уведи девочек поглубже в церковь, – требовательно прошептала Пейдж, хотя враг не мог ее услышать при таком ветре. – Идите до самого конца.

– Что ты хочешь сделать?

– Я дождусь его здесь.

Девочки запротестовали:

– Мамочка! Не надо! Мамочка, пойдем с нами, ну пожалуйста. Мамочка, пойдем!

– Со мной все будет в порядке, – ответила Пейдж. – Я не буду рисковать. Правда. Все будет отлично. Разве ты не понимаешь? Марти! Когда подонок почувствует, что ты уходишь дальше, он войдет в церковь. Он уверен, что мы держимся все вместе. – Говоря это, она вложила еще два патрона в магазин "моссберга", заменив два недавно использованных. – Он не ожидает, что я могу ждать его здесь.

Марти вспомнил такой спор раньше, еще в хижине, когда она хотела выйти наружу и спрятаться в камнях. Тогда ее план не сработал, но не потому, что он был плох. Другой проехал мимо нее в "джипе", очевидно не сознавая, что она лежала в засаде. Если бы он не решился на такой непредсказуемый шаг, как таран дома, она смогла бы подкрасться к нему и застрелить сзади.

Но тем не менее Марти не хотел оставлять ее одну около двери. Но на дебаты времени не было, потому что он подозревал, что его рана скоро начнет сказываться на его силах, которые еще у него оставались. Кроме того, у него не было другого, более лучшего плана.

В темноте он едва различал лицо Пейдж.

Он надеялся, что это был не последний раз, когда он смотрел на нее.

Он повел Шарлотту и Эмили вглубь церкви.

Там пахло пылью и сыростью, и глупыми идеалами, проповедовавшимися здесь несколько лет назад служителями культа, которые с готовностью отказывались от своей прежней жизни ради того, чтобы сесть на небесах по правую руку Господа Бога.

С северной стороны неугомонный ветер намел в церковь снега через разбитые окна. Если бы зима имела сердце, неживое и выдолбленное изо льда, оно было бы не более холодным, чем-то место, где они стояли. Даже смерть не была так холодна.

– У меня замерзли ноги, – сказала Эмили. Он ответил:

– Тиш-шше! Я знаю.

– У меня тоже, – шепотом сказала Шарлотта.

– Походите немного. Туда-сюда.

У всех у них не было ботинок, только кроссовки. Снег пропитал ткань, проник в каждую щель и превратился в лед. Марти прикинул, что пока нечего бояться мороза. Нужно время, чтобы температура понизилась. Вполне может случиться, что они и не доживут до его наступления.

Тени расползлись по всему амвону, но это помещение было светлее, чем у входа. Двустрельчатая арка огибала окна, давным-давно освобожденные от стекол, которые располагались по обеим стенам и поднимались на две трети расстояния до сводчатого потолка. Они пропускали достаточно света, чтобы были видны ряды церковных скамеек, центральный проход, ведущий к перилам алтаря, хор и часть основного алтаря.

Самыми броскими в церкви были оскорбительные надписи, сделанные вандалами, которые нанесли краской непристойные слова на внутренние стены церкви с еще большим усердием, чем снаружи. Когда он увидел краску внутри церкви, то догадался, что она была люминесцентной. И правда, в сумерках церкви кривые надписи отсвечивали всеми цветами радуги: оранжевым и голубым, зеленым и желтым, от переплетались между собой, извивались и закручивались так, что могло показаться, что на стенах корчатся настоящие змеи.

Нервы Марти были напряжены в ожидании выстрелов.

У ограды алтаря отсутствовала калитка. – Идите дальше, – подтолкнул он девочек. Втроем они дошли до возвышения алтаря, откуда были убраны все культовые предметы. На задней стене висел тридцатифутовый крест из дерева, покрытый паутиной.

Левая рука у Марти висела, как плеть, но тем не менее ему казалось, что она очень распухла. Его подташнивало – от того ли, что потерял много крови, или от страха за Пейдж, а может, от непонятной таинственной церкви, он сам не знал.

Пейдж вжалась в стену около входной двери, которая вела в вестибюль, остававшийся темным, даже если дверь была открыта.

Выглядывая из проема между дверью и косяком, она видела едва заметное движение в сумеречном свете падавшего снега. Она то поднимала, то опускала пистолет. Каждый раз, когда ей казалось, что Другой появился, у нее перехватывало дыхание.

Ей не пришлось ждать долго. Он пришел через три-четыре минуты, не проявляя должной осторожности, чего Пейдж и ожидала от него. Очевидно, чувствуя, что Марти в глубине здания. Другой уверенно и смело вошел внутрь.

Как только он переступил порог и вырос на фоне спустившихся сумерек, она направила пистолет ему в грудь. Оружие дрожало в ее руках еще до того, как она нажала на курок, после чего пистолет вообще чуть не выпрыгнул из ее рук.

Она немедленно перезарядила его и выстрелила еще раз.

Она основательно ранила его первым выстрелом, но второй скорее причинил больше вреда косяку, чем ему самому, потому что тот отпрянул и выскочил из церкви.

Она знала, что тяжело ранила его, но недоумевая, что не услышала ни стонов, ни криков, она вышла на улицу, с большой надеждой и с не меньшей осторожностью, ожидая увидеть на ступенях его труп. Его там не было, но внутренне она и к этому тоже была готова. Однако его внезапное исчезновение было таким странным, что она обернулась и пробежала глазами здание церкви, как будто он мог вскарабкаться на отвесное здание с живостью паука.

Пейдж могла бы найти его по следам в снегу и попытаться догнать. Но она чувствовала, что он именно этого от нее ждет.

Испуганная, она вернулась в церковь.

Убить их, убить их всех, убить их сейчас.

Свинец. В горле, вошел глубоко в его плоть. С одной стороны горла. Твердые куски вонзились в левый висок. Левое ухо повреждено и кровоточит. Пуля прошлась по левой щеке и подбородку. Нижняя губа порвана. Зубы выбиты. Он выплевывает осколки. Очень больно, но глаза целы, он видит хорошо.

Пригнувшись, он торопливо исчезает за южной стороной церкви.

Сумерки такие ровные и серые, все кругом покрыто пеленой снега, что его фигура не отбрасывает тени. У него нет тени. Нет ни жены, ни детей, ни матери, ни отца, все ушло, украдено, использовано и выброшено, нет ни зеркала, чтобы посмотреть в него, нет никакого подтверждения тому, что он существует, нет тени. Только отпечатки ног на свежем снегу, которые все-таки говорят о том, что он существует, только следы ног и ненависть, как у Клода Рейнса из "Человека-невидимки", которого определяли по его следам и ярости.

Он лихорадочно ищет лазейку, торопливо осматривая каждое окно, мимо которого проходит.