Погасить Черное Пламя - Гинзбург Мария. Страница 112
И заснула, совершенно обессиленная.
Стук повторился. Стучали сильно, но при этом как-то неуверенно.
Юная ведьма слезла с печи и двинулась к выходу. В сенях она накинула на себя полушубок.
– Кто там? – спросила Коруна.
Виски ломило, голову словно охватывал тяжелый обруч. Поспать ей удалось до ужаса мало. За дверью не ответили. Вместо этого там раздалось шипение, переходящее в свист. Коруна вздохнула, извлекла припрятанный в углу топор – идти за своим мечом было слишком далеко. Девушка прикрыла топор полой полушубка и открыла дверь.
Поляну заливал алый свет закатного солнца. Снег, весь в черных пятнах, был перемешан и истоптан. Две толстые осины, росшие из одного корня, были выворочены вместе с комлем. Видимо, черный дракон, свившийся кольцами на тесной прогалине, задел их своим хвостом, когда устраивался.
Дракон – а это он стучал – опустил лапу. На Коруну глянули огромные глаза, бордовые, как гранаты.
Девушка узнала его. И даже не удивилась. Коруна сглотнула.
– Перекинься, – сказала она. – Я не умею лечить драконов.
Над поляной задрожала разноцветная сфера. Юная ведьма стояла на крылечке и терпеливо ждала, кутаясь в полушубок. Топор, оттягивавший руку, она прислонила к стене.
Когда из разноцветного клубка силовых линий перед ней появился обнаженный Тенквисс, Коруне стало жарко. Маг дрожал от усталости, руки его были в крови, и не только руки. Тело Тенквисса не так давно кто-то использовал для написания саги. Сочинитель придерживался в основном строгих черно-синих тонов в освещении сюжета, но не чурался и ярких красных и желтых мазков. Поэт был охвачен вдохновением и жал на перо так, что брызги и замысловатые кляксы делали хвостатые эльфийские руны совершенно неудобочитаемыми, элементы одних накладывались на другие, стирая смысл. Но Коруна была опытным читателем. Перед ней была повесть о предательстве, о засаде, о беспощадной драке в ночи. На спине, скорее всего, нетерпеливого читателя ждало продолжение.
И несмотря на то, что Тенквисс был ужасен и жалок, никого и никогда в своей жизни Коруна не хотела сильнее, чем его в этот момент.
Девушка подставила магу плечо, и помогла войти в избушку. От Тенквисса неприятно пахло – кровью, гарью, и какой-то затхлой слизью, как это иногда бывает во влажных пещерах. Маг с трудом улыбнулся ей. Мышцы лица еще не вполне слушались его после перевоплощения, поскольку у драконов мимика совсем другая.
Коруна опустила глаза, и они вместе с магом направились в медблок избушки – отдельное помещение, занимавшее добрую половину пространства внутри. Здесь Кертель лечила охотников после неудачных встреч с дубокраком или медведем, принимала роды у станичниц и шестнадцать лет назад выходила обожженного Василия.
Так что место было вполне подходящим, чтобы принять раненного дракона.
Лайтонд несколько мгновений рассматривал синий фаллос с драконьими крылышками. Его можно было уже считать неким символом постоянства. Каждый раз, выныривая из череды видений, болезненных и безумных, эльф находил себя на мятом, сбитом стеганом одеяле, обшитом малиновым атласом, и видел неровную каменную стену с потеками, синий член с крылышками и бессмысленной подписью под ним.
Иногда он видел ласковую, но очень печальную эльфку. Он кормила его бульоном и почти не разговаривала. Сегодня Лайтонд вспомнил, что ее зовут Урсула, и что молчит она потому, что у нее сорван голос. А потом Лайтонд увидел Кулумита и окончательно понял, что именно этот островок, куда его время от времени выбрасывает буря расплаты за бездумное использование собственных способностей, и есть реальность. В пещере было тепло, чувствовался запах дыма из соседнего зала, и негромкий гул множества голосов. Верховный маг Фейре испытал невыразимое облегчение – он и не смел надеяться на столь удачный исход дела.
– Дракон убит? – хрипло спросил Лайтонд.
– Убит, убит… – ответила эльфка не менее хрипло и попыталась впихнуть в него ложечку бульона.
Но Верховный маг Фейре увернулся и вопросительно посмотрел на Кулумита. Тот сидел у входа в закуток и наблюдал за кормлением раненного.
– Прошла уже неделя, а Черное Пламя никто не видел, – ответил рыжий эльф. – Поешь, тебе надо набираться сил.
Тенквисс медленно, осторожно перекувырнулся через хвост. Тело уже повиновалось дракону, но он еще не был до конца в себе уверен, чтобы пользоваться им с прежней небрежной грацией. Дракон глянул вниз. С высоты двести метров фигурки всадников на дороге к станице казались не больше муравьев. Но то, что эти муравьи резко замедлили свое движение, было заметно и отсюда.
Тенквисс вытянулся во весь рост, качаясь в восходящих потоках воздуха, и принялся бездумно свивать и развивать хвост кольцами. Вряд ли кто-нибудь из сюрков разбирался в породах драконов и мог поведать военачальнику, что перед ними – линдворм. Воздушный змей, единственный среди своих собратьев не выдыхающий огня.
Хотя это уже мало заботило Тенквисса. Иногда для того, чтобы собраться с мыслями и трезво взглянуть на вещи, необходимо забраться на высоту двести метров. Он думал не о юной ведьме, спасшей ему жизнь. Коруна оказалась Хозяйкой Четырех Стихий, как Тенквисс и предполагал. Старая ведьма каким-то образом искривила ее каналы Чи, но дракон, в отличие от людей и эльфов видел не только Чи, протекающую по своим руслам, но и пустые, высохшие русла волшебной силы. Он понял, почему щит из Чи Кертель исчез в разгар битвы – старая ведьма покончила с собой и лишила дракона своей любви. Она же прокляла Коруну на невозможность любить. Юная ведьма и маг сошлись в неистовом танце любви в первый же день, когда он смог двигаться; и сразу после этого Коруна обрушилась на Тенквисса с такой жуткой бранью, которой он не слыхал за всю свою долгую жизнь.
Кертель хотела спасти Коруну от повторения своей судьбы, и метод, который выбрала старая ведьма, оказался действенным, хотя и жестоким.
Но все это было уже безразлично Тенквиссу, ибо он не чувствовал к Коруне ничего, кроме некоторой благодарности и легкого влечения, уже, впрочем, остывшего.
И благодарить за это надо было, как ни странно, эльфа, который ненавидел Тенквисса всей душой.
Маг нашел в вещах Кертель магическое зеркало, позволяющее внимательно исследовать собственную ауру. Тенквисс почувствовал тяжелый обруч на голове, едва вернулся в собственное тело. Бывший император Мандры не сомневался, что это злокозненные чары Лайтонда, и изыскивал способы снять магический обруч. Но, увидев, чем являлся обруч из Цин на самом деле, Тенквисс передумал.
Черная полоса, обхватывавшая голову мага, выбрасывала колючие шипы-щупальца всякий раз, когда в ауру мага вторгалось влияние извне – энергетический жгут из четырех сил Жизни, обернутый в мертвую силу. Тенквисс узнал эти жгуты. Излучать их мог только один объект в мире.
Эрустим.
Лайтонд разорвал пуповину, связывающую владельца Жезла Власти с артефактом. Тенквисс намеревался воспользоваться свободой, которой давно был лишен, и предоставить и Лайтонда, и юную Хозяйку Четырех Стихий, и всех остальных людей, чья жизнь оказалась переплетена с судьбой Эрустима, их собственной участи. Сам Тенквисс был уже по горло, до отрыжки сыт необходимостью решать судьбы мира.
Тенквисс переложился в потоках воздуха, забираясь на высоту.
Линдворм возвращался в Загорье, которое так опрометчиво покинул полтора века назад.
Зейнеддин приподнялся на стременах, чтобы лучше видеть. Его воины молчали.
В бледно-синем зимнем небе, чуть восточнее пути сюрков, в восходящих потоках воздуха медленно, словно сорванный лист, кружился дракон. Расстояние не позволяло определить его истинные размеры. Но Зейнеддин знал, что черная фигурка, которая отсюда кажется игрушечной, на самом деле принадлежит могучему и совсем не маленькому зверю, один из родственников которого чуть не сожрал Луну.
Младший сын Великого Бека не был трусом, но и идиотом он тоже не был, иначе бы он в двадцать лет не командовал сотней лучших разведчиков. Конечной целью сюрков была Кула, богатая, как старуха-процентщица, и прекрасная, как гурия. Самый короткий путь в бывшую столицу Мандры лежал между северным склоном Черных гор и краем Гниловранской трясины. Кулы надо было достичь как можно скорее – армия, застигнутая на этом узком перешейке, была беззащитна. Войска Великого Бека и так растянулась на марше, как огромная змея.