Погасить Черное Пламя - Гинзбург Мария. Страница 96

Ведьмы приземлились на длинной, овальной прогалине среди леса. Коруна огляделась. Вдоль прогалины шли хорошо заметные холмики. Из-за них поляна напоминала старое, давно заброшенное кладбище.

– Здесь было кладбище? – спросила девушка.

– Нет, – сказала Кертель рассеянно. – Кладбище ты еще увидишь. Здесь находились Малые Пасеки. Их разорили Чистильщики незадолго до бунта Детей Волоса.

– Так великая Разрушительница Пчела родилась здесь, – пробормотала Коруна с благоговением.

– Дальше пойдем пешком. Ступа при полете отталкивается от земли, и ей не снести двоих над мягким болотом, – сказала Кертель. – Переложи вещи в заплечные мешки.

Коруна выудила из ступы два пустых мешка и стала ловко укладывать вещи. Кертель молчала. Старая ведьма глядела в пустоту перед собой и думала о чем-то своем. Трубка ее давно потухла. Когда большая половина припасов перекочевала в мешки, Коруна увидела мужчину. Он вышел из-за холма. Девушка, скорее озадаченная, чем испуганная, открыла было рот, чтобы сказать об этом Кертель. Мужчина был высокого роста и одет явно не по сезону. На нем была только рубаха и штаны с эльфийским орнаментом. Да и волосы, заплетенные на висках в две косички, не оставляли сомнений в том, что перед ними сидх. На конце одной из косичек висел плоский серебряный двухлапый крюк.

И он был почти прозрачным, как дым, как туман.

Коруна закусила губу, чтобы не закричать. Вместо глаз и носа на голом черепе неожиданного гостя чернели провалы. От морока исходила удушливая волна боли и застарелого, нечеловеческого страдания. Призрак приблизился к Кертель и встал перед ней на колени. Коруна увидела ослепительно белую кость в полуистлевшей штанине, и как-то отстраненно удивилась тому, что не слышала скрипа костей, когда призрак опускался на колени.

Кертель сделала небрежный жест рукой, и морок исчез. Коруна ожидала, что рассыпавшиеся кости загрохочут, упав на землю. Но над рыхлым снегом лишь взметнулась черная змейка пыли – и исчезла.

Юная ведьма ощутила настоятельную потребность поговорить. Коруна скатала одеяло и пристегнула его к верху мешка.

– А у тебя был выбор, стать колдуньей или нет? – спросила она.

– Выбор – это непозволительная роскошь для того, у кого есть дар, – ответила Кертель. – Но ты знаешь, на самом деле это очень легко, когда от тебя ничего не зависит. Когда не нужно выбирать. Когда это просто невозможно. Есть дорога для тебя, и ты идешь по ней, ни о чем не задумываясь. Это может быть не самая приятная и хорошая дорога, но она есть. Обычным людям сложнее. Они не знают, ни что они могут, ни что они хотят. В юности нашими действиями управляет не голова, а низ живота… А к старости, вместо мудрости, приходит осознание пустоты и собственной никчемности.

– А если… мой дар, моя дорога… приведут меня ко злу? – задумчиво произнесла Коруна.

– Нет ни добра, ни зла, девочка, – спокойно ответила старая ведьма. – Оценить, к чему приведет твое действие в масштабах всего мира, сложно. Даже если предположить, что твой дар приведет тебя к таким важным решениям.

– Так как же быть?

– Попробуй просчитать ход событий и посмотреть, а что в итоге получишь ты, – сказала Кертель. – Если разрушений избежать нельзя, пусть они будут минимальными. Но гораздо лучше, если ты в итоге получишь что-то для себя. Неважно, что это будет – горсть золота, жизнь человека, или что-то еще. Но это будет твоя чистая выгода. То, что ты сможешь взять в руки и сказать: «Вот почему я так поступила».

– Я запомню, – пробормотала Коруна.

– А меня вот этому никто не научил, – вздохнула Кертель. – Не сказал – «подумай о себе»…

Коруна помогла наставнице закинуть мешок за спину, взяла свою ношу. Ведьмы двинулись по тропинке между голыми ясенями, пробились сквозь колючие заросли орешника. Коруна и Кертель миновали лес полусгнивших, обвалившихся деревянных стрел – это и было обещанное Кертель кладбище. На развилке Коруна увидела старинный, могучий дуб. С западной стороны в ствол была вбита пожелтевшая от времени медвежья челюсть. Туда они и направились. За дубом лес как-то сразу кончился, и Коруна впервые в жизни увидела заметенную снегом, искрящуюся на солнце белую пустоту зимнего Гниловрана. Прищурившись, она разглядела верстах в трех от них медленно бредущее змеедерево. Чуть ближе чернели чудовищные челюсти близнещипцев. Девушка поежилась.

– Не бойся, они нас не тронут, – сказала Кертель. – Они одурели от тепла и не могут бегать.

Старая ведьма ступила на ледяной панцирь трясины. Коруна вздохнула и последовала за ней.

Проводив заговорщиков в замок, Лакгаэр постоял немного на террасе один. Лайтонд не взял с собой Аннвиля, парнишка обиделся и провожать гостей не пришел. Старый эльф смотрел, как бьются о гальку внизу серые, сердитые волны. Ему очень хотелось верить, очень хотелось надеяться… Но скользкий, противный червячок, от которого он не мог избавиться уже несколько веков, потихоньку грыз его внутренности. Лакгаэр был достаточно смел, чтобы хотя бы наедине с собой признаться – он трус. Самый обыкновенный, дрожащий трус. Впрочем, когда-то он был смелым. Эти времена помнил не только сам Лакгаэр, тому существовали даже документальные свидетельства. В летописи людей его занесли как «Безумного Осквернителя», а эльфы звали его просто – Мстителем.

А потом Лакгаэр узнал то, чего не пожелал бы знать и врагу.

То, что узнает металл, когда его перекалят – перед тем, как рассыпаться в прах к неописуемому горю кузнеца.

Старый эльф зябко потер ногу. Она почему-то вдруг заныла, от сырости, скорее всего. Лакгаэр стал подниматься по лестнице. Из-за поворота на него налетел желто-красный вихрь, едва не уронив. Старый эльф не сразу узнал хрупкую, ладно скроенную девушку в алом платье и желтой куртке. Как и все остальные, Лакгаэр привык видеть ее в бесформенном свитере и полушубке. Но когда хозяин дворца разглядел, кто перед ним, сердце у него оборвалось.

– Извините, – буркнула Глиргвай и нацелилась обойти старого эльфа.

Припухшие со сна, ее глаза походили на щелочки. Девушка поднялась с кровати не больше пяти минут назад. Точнее, не поднялась, а вскочила, судя по небрежно завязанному поясу и криво застегнутой куртке. Лакгаэр увидел розовые полосочки на ее щеке, и темно-розовое пятно в основании шеи, у самого уха. Старый эльф отвел глаза, взялся за полы куртки девушки и принялся перестегивать крючки. Теперь он заметил на девушке кольчугу, такую же красную, как и платье. На плечах кольчуги свернулись змеи.

– Ах, оставьте… – поморщилась Глиргвай, но вырываться не стала. – Они давно телепортировались?

– Минут десять как.

Партизанка выругалась. Лагкаэр с трудом и ужасом понял, что она говорит на мандречи. Ему оказались знакомы только два корня из пяти, которыми воспользовалась девушка для выражения своих чувств. В отличие от тэлерина, мандречь была богата ругательствами, и они были точными, очень грубыми, и довольно витиеватыми.

– А зачем ты идешь? – спросил Лакгаэр, покончив с ее курткой. – Может, останешься? Что тебе там делать, они справятся – или не справятся – без тебя….

Глиргвай молча смотрела на старого эльфа. Девушка задыхалась от бешенства и немоты, неспособности высказаться. Глиргвай видела все мысли Лакгаэра о ней. Юная вертихвостка, романтичная любительница секса и приключений, страстно желающая доказать, что она ничуть не хуже мужчин и даже превосходит их. Желающая показать всем, что она – сама необычная девушка в мире. Аннвиль спас ее, дуру, можно сказать, ан нет…

Тэлери последний раз воевали шестьсот лет назад, но и тогда под знаменами собирались только мужчины. Женщины оставались дома, тосковать и переживать в тепле и безопасности. Никогда эльфки тэлери не дрались наравне с мужчинами, так что та Глиргвай, которую видел перед собой Лагкаэр, не имела ничего общего с ней – настоящей. Лакгаэр и представить себе не мог, насколько Глиргвай далека от обычных подростковых порывов, несмотря на свой юный возраст. А вот ей хватило краткого мига, чтобы понять – эту твердую картину мира не перешибить.