Трибьют - Робертс Нора. Страница 11

— Старик Макгоуэн нанимал моего отца, чтобы штукатурить эти самые стены в 1922 году, — сказал Добби Силле, стоя на своих коротких кривых ногах в центре гостиной деревенского дома. — Мне было около шести лет, и я приходил сюда и помогал замешивать штукатурку. Никогда раньше не видел такого большого дома.

— Хорошая работа.

— Он гордился своей профессией и учил меня тому же. Миз[8] Харди наняла меня, чтобы кое-что подправить и оштукатурить заново в тех местах, где она делала перепланировку. Это было, кажется, лет тридцать пять назад.

Лицо Добби напоминало Силле тонкую коричневую бумагу, которую сначала скомкали, а затем небрежно расправили. Когда он улыбался, его морщины становились глубже.

— Никогда не встречал такой женщины, как она. Ангел. Такая добрая и никогда не важничала, как все кинозвезды. Подписала мне одну свою пластинку, когда я набрался смелости и попросил. Моя жена после этого не позволяла крутить ее. Повесила в рамке на стену и купила новую, чтобы слушать. Она до сих пор висит в гостиной.

— Я рада, что нашла вас, чтобы сохранить традицию.

— Думаю, не так уж это было трудно. В дни миз Харди многие люди, даже с ее доходами, пользовались гипсокартоном, — его карие глаза остановились на Силле. — Большинство и сейчас это делают, вместо того чтобы сохранять то, что было.

— Я не могу сохранить все, мистер Добби. Что-то нужно изменить, а что-то просто выбросить. Но я намерена сохранить все, что возможно, — она провела пальцем по длинной трещине на стене гостиной. — Мне кажется, этот дом заслужил такое уважение с моей стороны.

— Уважение, — кивнул он, явно довольный. — Подходящий способ взглянуть на это дело. Хорошо, что хозяин здесь опять Макгоуэн, да еще потомок миз Харди. Мы с внуком постараемся для вас.

— Не сомневаюсь.

Они скрепили договор рукопожатием, и она подумала, что на этом же самом месте его отец пожимал руку ее прадеду. И здесь же Дженет Харди подписала альбом, который оказался в рамке на стене.

Затем Силла уехала на встречу с местным краснодеревщиком. Уважение уважением, но от старых металлических шкафчиков на кухне следовало избавиться. Она собиралась почистить их, покрасить заново и использовать в помещении, сочетающем функции прихожей и прачечной.

Вернувшись домой, на досках, временно сложенных перед входной дверью, она обнаружила открытую бутылку каберне с декоративной пробкой в виде головы инопланетянина, светящейся в темноте, и штопор.

Под бутылкой лежала записка:

Простите, что не принес все это вам раньше, но Спок, привязанный к моему письменному столу, недавно убежал, а вас не оказалось дома. Можно эгоистично выпить все это самой, а можно в один из ближайших вечеров пригласить умирающего от жажды соседа.

Форд.

Развеселившись, Силла решила, что так и поступит — в один из ближайших вечеров. Оглянувшись, она вдруг почувствовала легкое разочарование, не увидев его на своем крыльце — то есть веранде, поправила себя она. И это разочарование еще раз напомнило ей, что нужно соблюдать осторожность, распивая бутылку вина с пижонами, живущими через дорогу.

Размышляя о Форде, Силла вспомнила его студию — просторную и светлую. Было бы здорово иметь такой же большой и светлый кабинет. Если она осуществит свои далекоидущие планы и начнет заниматься реконструкцией, переделкой и ремонтом домов, то ей понадобится красивый и удобный домашний офис.

Спальня на втором этаже, которую она собиралась переделать под кабинет, прекрасно подойдет для этой цели. Но, ставя вино на старый кухонный стол (внесенный в завтрашний список для мытья и разборки), она подумала, что проектируемый кабинет мал, тесен и не очень удобен.

Можно снести стену между второй и третьей спальней, подумала она. Но такого света и такого вида, который она нарисовала в своем воображении, все равно не получится.

Силла бродила по второму этажу, составляла планы, прикидывала, размышляла. Ей не хотелось, чтобы кабинет находился на жилом этаже дома. Она не хотела жить на работе, если можно так выразиться. Ах, если бы она не видела изумительную студию Форда, переделанная в кабинет спальня ее вполне бы устроила.

С другой стороны, если ее бизнес наберет обороты, она сможет пристроить крытую галерею с южной стороны, и…

— Постой-ка, — сказала Силла сама себе.

Она быстро поднялась по ступенькам и пошла по коридору к двери на чердак. Дверь сердито заскрипела, протестуя, но Силла щелкнула выключателем, и голая лампочка осветила узкую лестницу.

Взглянув на пыльные ступени, Силла вернулась за блокнотом и фонарем — на всякий случай.

Убрать чердак. Установить новые плафоны.

Она вновь поднялась наверх и зажгла лампочку.

— Так. Интересно.

Перед ней было длинное и широкое помещение под крышей, все в пыли и паутине. Многообещающее, подумала она. Чердак стоял последним в списке мест, нуждающихся в уборке и ремонте, но в голове у нее уже «зажглась лампочка» — одновременно с той, что висела над головой.

Чердак был огромным, с открытыми стропилами на потолке, достаточно высоким, чтобы здесь можно было стоять во весь рост, и скошенным по бокам. В обоих концах чердака имелось по маленькому окошку, но их можно увеличить. Нужно увеличить.

Коробки, сундуки, обшарпанный комод, старая мебель, ветхие торшеры с пожелтевшими абажурами — все это было покрыто пылью. Призраки прошлого. Книги — наверное, полные жучков — и старые пластинки, скорее всего, покоробившиеся за десятилетия летней жары, заполняли древний книжный шкаф с открытыми дверцами.

Силла вспомнила, что уже заходила сюда — посмотрела, поморщилась и решила отложить чердак «на потом».

Теперь все изменилось.

Разобрать хлам, думала она, торопливо делая пометки в блокноте. Выбросить мусор. Все вымыть. Отремонтировать перила и ступени лестницы. Расширить проемы для окон. Сделать вход снаружи — а это значит, что нужна внешняя лестница и, возможно, двери в стиле атриума. Очистить и заново выкрасить стропила. Проводка, отопление. И трубы тоже, потому что здесь достаточно места для сидячей ванны. Может быть, сделать окна, выходящие на крышу?

Черт возьми. Она увеличила бюджет на целую «тонну».

Но разве это не здорово?

Усевшись по-турецки на пыльном полу, она целый час с удовольствием перебирала разнообразные возможности и идеи.

Интересно, какие из сложенных на чердаке вещей принадлежали ее прадеду? Неужели он сам или его дочь или сын пользовались этим старым белым тазиком и кувшином для умывания? Или качали плачущего младенца в этой потрескавшейся колыбели?

Кто читал эти книги, слушал эту музыку и складывал коробки, в одной из которых она нашла спутанную елочную гирлянду, старомодную, с пузатыми разноцветными лампочками.

Выбросить, подарить или сохранить, размышляла она. Нужно рассортировать вещи. В других коробках обнаружились еще елочные украшения и обрезки ткани, которые, наверное, кто-то хранил в надежде что-нибудь из них сшить. Она нашла три старых тостера с испорченными шнурами — вероятно, это постарались мыши, — разбитые фарфоровые светильники, треснутые чайные чашки. Чего только не хранят люди.

Обнаружив четыре мышеловки, к счастью, пустые, Силла поняла, что здесь есть мыши. Движимая любопытством — все равно она уже порядком испачкалась, — она присела на корточки и вытащила из ниши несколько книг. Некоторые еще можно спасти, подумала она.

Интересно, кто читал Зейна Грея? Кто наслаждался текстами Фрэнка Йерби и Мэри Стюарт? Силла сложила книги в стопку и стала вытаскивать другие. Стейнбек и Эдгар Райс Берроуз, Дэшил Хэммет и Лаура Инголлс Уайлдер.

Она потянула экземпляр «Великого Гэтсби» и почувствовала, как ее пальцы проваливаются сквозь обложку. Опасаясь, что страницы просто сгнили, она осторожно вытащила и раскрыла книгу. Внутри в обрамлении неровных краев вырезанных страниц лежала стопка писем, перевязанная выцветшей красной ленточкой.

— Труди Гамильтон, — прочла Силла. — Вот те на!

Она села на пол, положив раскрытую книгу на колени и прижав кончики пальцев к губам. Письма к ее бабушке, отправленные на имя, которым она не пользовалась с самого детства.