Трибьют - Робертс Нора. Страница 30

— Ерунда, — эти слова прозвучали беззаботно, но, кажется, успокаивали Силлу лучше, чем сочувствие. — Вы слишком умны, чтобы в это верить.

— Это совсем неважно, что я знаю, что это неправда. Но когда тебе все время говорят, что ты неудачница, ты начинаешь в это верить. Это проклятое шоу стало моей семьей, а потом — бац! Все закончилось. Я ничего не могла вернуть — ни работу, ни семью. Затем должны были быть концерты, шоу в прямом эфире, но я не могла! Страх перед выходом на сцену, приступы паники. Я не хотела принимать таблетки.

— Какие таблетки?

— Господи, — она вытирала руками щеки, радуясь, что слезы уже не текут. Спок осторожно вернулся и положил к ее ногам пожеванного плюшевого медведя. — Мой менеджер, моя мать, другие люди. Говорили, что мне нужно что-то, что снимет волнение, чтобы я могла выйти на сцену. Чтобы я продолжала зарабатывать деньги, а мое имя оставалось на слуху. Но я не хотела, не могла. Поэтому были плохие фильмы, ужасная пресса — а потом вообще никакой прессы, что в некотором смысле еще хуже. И Стив.

Она взволнованно ходила по комнате, размахивая руками.

— Едва мне исполнилось восемнадцать, я выскочила замуж за человека, который меня любил, который обо мне заботился, который меня понимал. Но я не справилась.

Я попробовала учиться в колледже, но возненавидела его. Я чувствовала себя тупицей. Я была не готова к жизни, и я не думала, что столько людей желает моего провала. И я провалилась. Я оправдала их ожидания. Я вылетела после первого же семестра. После этого был голос за кадром и унизительные второстепенные роли. Я начала писать сценарий, но и это у меня не получилось. Может, фотография? Нет, и тут меня ждала неудача. У меня были деньги. Благодаря Кэти, а также тому — об этом я узнала позже, — что отец обанкротился, чтобы юридически защитить мой доход до совершеннолетия.

Я лечилась у психиатра в четырнадцать. Я думала о самоубийстве в шестнадцать. Горячая ванна, розовые свечи, музыка, бритвенное лезвие. Только когда я залезла в ванну, то поняла, что это глупо. Я не хочу умирать. Я стала пробовать разные профессии. Может, я могу стать менеджером или заняться хореографией. Что угодно. Но все впустую. Я не умею доводить дело до конца.

— Подождите, — приказал Форд таким жестким и повелительным тоном, что она растерянно заморгала. — Вы были прелестным ребенком, прелестным талантливым ребенком на телевидении.

— Да уж.

— Помолчите минуту. Я не знаю точно, как там все устроено, но могу предположить, что сериал продолжал сниматься и после вас.

— Да, некоторое время.

— Но никому не было дело до ребенка, который вырос в этом сериале и который чувствовал, что его оторвали от семьи. Сделали сиротой.

— Да. Я правда так думала. Я знала, что это не так…

— Я бы застрелил всякого, кто заставляет четырнадцатилетнюю девочку принимать транквилизаторы, чтобы она выходила на сцену. Для меня тут нет полутонов. Но вы не должны называть все эти события поражениями. Простите, но они не подходят под это определение. На самом деле это чистая победа, — он продолжал говорить, а она во все глаза смотрела на него. — Колледж, сценарий, фотография, все остальное. Это не поражения. Силла, это попытки. Это поиск. Замужество оказалось ошибкой, но вы с бывшим мужем остались друзьями, настоящими друзьями. Разве это неудача? По мне, это огромный плюс. А как насчет домов в Калифорнии, которые вы реставрировали и продавали? Если на вашем пути встречаются трудности, их нужно просто преодолеть.

— Все в порядке, — она пригладила волосы и глубоко вдохнула. — На самом деле все хорошо. Простите меня. Простите. Не могу поверить, что я вывалила все это на вас. У меня с утра был нервный срыв, но я думала, что все уже прошло. Эти рисунки почему-то опять задели меня за живое.

Она наклонилась и погладила Спока, который жалобно смотрел на нее. Потом подняла истерзанного медвежонка.

— Какой ужас.

— Да. Он его немного потрепал. Но он приносит его только тем людям, которых любит.

— Хорошо. — Она наклонилась и поцеловала Спока в нос: — Спасибо, малыш. На, возьми его.

Спок помахал хвостом, будто успокоившись, что кризис миновал, и понес медвежонка к себе на подстилку.

— И что же стало причиной нервного срыва?

Силла отошла к окну, отворачиваясь от Форда и от его рисунков. Солнце опустилось за горы, и их величественные пики были окружены красноватым сиянием. Вид гор — далеких и немного отчужденных — действовал на нее успокаивающе.

— Сегодня ко мне заезжала сводная сестра, Энжи. Счастливая, умная, прелестная. Красивая девочка, но не настолько, чтобы не оторвать глаз. Я всегда не особенно старалась поддерживать с ней отношения — да и с мачехой тоже. Открытки и подарки на Рождество и день рождения. Я даже не сразу ее узнала. Она постриглась, но причина не в этом. Просто поначалу я растерялась. Чувствовала себя скованно и неловко, а она нет, она просто болтала, радуясь встрече. Просто встрече — без всякого повода.

Силла вздохнула, недовольная собой. Большой капризный ребенок, подумала она. Просто не выносит, когда все хорошо.

— Я радовалась, что снесла ворота — как символ — и посадила деревья. Я нашла себя, пустила корни, смотрю в будущее, а встреча с ней заставила меня понять, что в отношениях с людьми я продолжаю скользить по поверхности, не углубляясь в суть отношений.

— Может, еще один шаг — и вы окажетесь на самой глубине.

Она удивленно оглянулась. Чертовски хорош, подумала она, в этой старой фуфайке, драных джинсах, с растрепанными волосами.

— Может быть. В общем, пока мы стояли и разговаривали, а я пыталась разобраться в себе, подъехал мистер Хеннесси. Я и раньше видела здесь его микроавтобус. Энжи его узнала. Вы знаете, что он ненавидит моего отца и его семью? — спросила она.

— Нет. Но все возможно. Он непростой человек, Силла.

— Это я поняла, когда подошла, чтобы поговорить с ним. Он винит меня и, как он выразился, таких, как я, в том, что случилось с его сыном. Дом проклят, я шлюха, как и моя бабушка, и так далее. Он даже плюнул в меня.

— Вот сволочь.

— Точно. А потом резко рванул с места, так что я потеряла равновесие и упала. Энжи хлопотала надо мной, как наседка.

— Нужно было вызвать копов. Они бы поговорили с ним.

— Посоветовали бы не плевать мне на ботинки? Лучше я позабочусь о том, чтобы у него больше не было такой возможности. Он плохо на меня действует: разговор с ним вылился в крупную истерику, в которую я втянула и вас.

— Я бы назвал эту истерику средней, и она показывает, что вы слишком строги к себе. Я ничего не понимаю в реконструкции домов, но знаю того, кто заправляет всем, что происходит через дорогу. Ее нельзя назвать неудачницей. Она умна и отважна и добивается своей цели. Возможно, она не обладает магической силой богини, но… — он постучал пальцем по одному из эскизов. — Это она. Это вы, Силла. Такой я вас вижу.

Он снял рисунок Брид, держащей двумя руками двусторонний молот. Красивое уверенное лицо, волевое и целеустремленное.

— Возьмите этот рисунок и повесьте его куда-нибудь. Если почувствуете, что нервы на пределе, взгляните на него. Это вы.

— Должна признаться, вы первый человек, который представляет меня в виде богини-воительницы.

— И не только в виде ее.

Силла оторвала взгляд от рисунка и посмотрела ему в глаза. Она почувствовала теснение в груди, но не такое, как бывает перед слезами. Как будто внутри ее что-то начинало раскрываться.

— Спасибо за рисунок и вообще за все. А в качестве благодарности…

Она повернулась и слегка приподняла блузку. Сердце Форда учащенно забилось, когда он увидел в самом низу поясницы татуировку в виде тройной спирали.

Он почувствовал, что возбуждение охватило не только его разум, но и тело.

— Кельтский символ женской силы. Дева, мать, старуха.

— Откуда вы знаете? — Она оглянулась на него, удивленно вскинув брови.

— Провел кое-какие исследования. — Он подошел ближе, чтобы рассмотреть татуировку. — Именно этот символ стоит первым в моем списке для Брид. Это судьба, черт возьми.