Последний Завет - Ле Руа Филипп. Страница 25
– Ла-адно.
Они проехали по берегу туда и обратно. Натан обращал внимание девочки на любые детали причудливой архитектуры плавучего города. Джесси не узнавала ничего, что могло бы послужить им приметой. Она даже снова задремала. Натан несколько раз повторял проезды и наконец решил сделать обход пешком. Он оставил Томми храпеть в «форде» на заднем сиденье и посадил девочку себе на плечи. Джесси приникла к его голове. И вдруг он почувствовал, что она напряглась.
– Стоп!
Ее палец показывал направление.
– Там! Музыка!
То были звуки, издаваемые под ветром эоловым органом из металлических труб.
– У папы это тоже было слышно.
Район поисков сузился. Натан вернулся к машине и подъехал к единственному дому, в котором горел свет. Он разбудил Томми и позвонил в дверь. Дети стояли рядом. Открыл взлохмаченный молодой человек в круглых очках. За спиной у него видны были цветные мониторы компьютеров, подсоединенных к Интернету высокоскоростными линиями. Натан сразу взял быка за рога:
– Я ищу отца этих детей. Его зовут Алан Броуден, и он живет где-то здесь…
– К сожалению, я никого тут не знаю. Я только что переехал сюда.
– И вы не видели никого из ваших соседей?
– Я знаю, что слева живет одинокая женщина с игуаной. А вот кто справа, не знаю.
– Вас никогда не беспокоил тут шум, крики, музыка, да все что угодно?
Натан надеялся, что молодой человек запомнил ссору между Броуденом и Боуманом, о которой вскользь упомянула Джесси.
– Вы из полиции?
– Это что-нибудь меняет?
– Мне противны копы.
– Нет, я просто друг семьи.
– Примерно три недели назад я действительно слышал крики. Это было ночью. Похоже, они доносились оттуда.
Тонким пальцем он показал на надстройку из некрашеных досок. Натан поблагодарил взъерошенного интернавта и прошел к указанному небольшому прямоугольному плашкоуту. Жалюзи на окнах были опущены. Он несколько раз постучался. Никакой реакции. Однако внутри кто-то был. Натан чувствовал чье-то присутствие. Невозможно обойти дом, стены которого уходят в воду. Прежде чем взломать дверь, он позвонил в следующий дом. В проеме двери появилась мятая пижама, над которой торчала мрачная физиономия.
– Вы Алан Броуден? – на всякий случай спросил Натан.
– Нет, я Рон Малрой. А вы знаете, который сейчас час?
– Я скажу вам, который час, если вы мне скажете, кто ваш сосед.
– А вы сами кто – дурак полицейский или кретин с телевидения?
– Нет, чокнутый из ФБР.
– О, у нас появился комик! А детишки – это ваша труппа?
– Я ищу их отца.
– Покажите ваш значок.
Натан устал. Он схватил этого типа, припечатал к стене и завернул руку, превратив ее в рычаг для выкачивания показаний. Тип принялся в стремительном темпе изливать все, что знал. Со здешними он не общается, все они педики. Дом слева принадлежал разорившемуся главе компании. Судебные исполнители уже обложили его плавучее владение. Но пока оно еще не продано с торгов для уплаты банкам, там самовольно поселился какой-то бомж. Натан освободил руку Рона и порекомендовал ему отправиться досыпать.
Сам он встал у входа в дом из некрашеных досок, сделал глубокий вдох до самого живота и собрал все физические и душевные силы, сфокусировав их на двери, прежде чем сконцентрировать энергию, киме. И нанес резкий удар, одновременно издав крик, тай. Его правая нога замерла в нескольких миллиметрах от двери, которая слетела с петель, хотя он до нее не дотронулся. Киме и его разрушительная вибрация пронеслись через холл и улетели в залив. Внутри, в конце коридора стояло какое-то грязное, обросшее существо, в окружающем сумраке ярко выделялись белки глаз.
Опустошенный Натан покачнулся и ухватился за перила сходней, соединяющих плашкоут с набережной. Неверным шагом он двинулся вперед, следя, чтобы дети оставались на месте. Томми, держа на руках спящую Джесси, стоял столбом на набережной.
– Алан Броуден?
– Чего надо?
Голос сухой, тусклый.
– Вы Алан Броуден?
– Был. Когда-то. А теперь убирайтесь!
Человек наклонился в темном коридоре, делящем эту тошнотворную клоаку на две части. Натан видел только его дырявый ботинок, из которого вылезал большой палец.
– Я привез ваших детей.
– Что?
– Джесси и Томми здесь.
– Только не впускайте их сюда! И вообще убирайтесь! Мы так не договаривались.
– А как вы договаривались?
– Где Боуман?
– Он мертв.
– Что?
– О чем вы договаривались с Боуманом?
– Он должен был отвезти детей к их матери. Черт! Когда он умер?
– Его убили в пятницу. Он занимался совсем другим делом. Я его заменяю.
– Вот дерьмо! Невезуха меня в гроб вгонит.
– Боумана, представьте себе, тоже.
– Томми и Джесси правда здесь?
– Да.
– Я могу в последний раз посмотреть на них, но так, чтобы они меня не видели?
– Объясните, что вы с Боуманом задумали.
– Позвольте мне всего одну минуту посмотреть на детей. А потом я расскажу вам все, о чем вы меня спросите.
– Можете на них посмотреть.
– Тогда уйдите с моей дороги.
Броуден явно не желал показываться. Натан отошел в сторону, к комнате, откуда тянуло сыростью, как из подвала. Оттуда в ноздри ему ударил резкий запах мочи, пота, болезни. Он старался не смотреть на свет, поскольку его расширившиеся зрачки приспособились видеть в темноте. Сгорбленная фигура с надвинутым на голову пристежным капюшоном куртки проскользнула мимо него, источая тяжелый смрад. Одутловатые кисти торчали из рукавов. Натан увидел часть лица, обезображенного свищами, гнойные выделения из которых блестели в свете уличных фонарей. Броуден остановился в пятне света, проникавшего с улицы в коридор у порога. Его астматическое дыхание участилось, став похожим на звук пилы, перепиливающей сухое бревно. Он молча смотрел на детей. А на набережной Томми так и не спустил с рук сестру; он ждал, не шелохнувшись, с пустыми глазами, как будто его отключили. Джесси спала, доверчиво положив голову ему на плечо. Прерывистое дыхание Броудена сменилось кашлем с мокротой. Отхаркиваясь, он перешел в комнату, где воздух был еще более смрадным. Натан последовал за ним, прикрывая нос и рот куклой Джесси, которая осталась у него.
– Сесть я вам не предлагаю: замараетесь. Тут все в гное.
Сам Алан сел в кресло, повернутое к окну, единственному в доме, сквозь которое просачивалось немного света. Между ломаными планками жалюзи виден был залив Золотые Ворота.
– Единственное удовольствие, оставшееся у меня, прежде чем я сдохну, – смотреть в окно на этот гниющий мир, который я трусливо покидаю. Советую вам не приближаться ко мне, если вы не намерены окончательно лишиться сна. Тем более что для вас главное слушать, а не смотреть.
Броуден начал трудный монолог, прерываемый приступами кашля и отхаркиванием. История его начиналась самым классическим образом. Он разорился, все потерял – фирму, работу, положение в обществе, семью, друзей, имущество, честь, здоровье. Он страшно сожалел, что нельзя обвинить в своих бедах кого-то конкретно. Некоего врага, к которому можно испытывать ненависть и благодаря этому выше держать голову. Но как негодовать на компьютеры, биржу, рыночные законы? Как проклинать женщину, которая сбежала от тебя? Как питать злобу к тому типу, который заменил тебя и воспитывает в комфорте твоих детей? А он без парашюта рухнул на самый низ социальной лестницы. Очень скоро ему пришлось собирать в барах пустые бутылки, стать завсегдатаем донорских пунктов, где из него выкачивали литры крови, стоять у столовок Армии спасения в очереди за благотворительным супом, рыться в мусорных баках, узнать, что такое нищета, ночевки под мостами, вши, блохи, фурункулы, зловоние. В Окленде в католической миссии он встретил одного парня, слышавшего, что какая-то лаборатория в Фэрбэнксе предлагает пять тысяч долларов добровольцам, которые согласятся лечь на неделю в больницу и пройти серию тестов.
Броуден ухватился за эту оказию.