Ольховый король - Берсенева Анна. Страница 5

– Меня не надо провожать, – сказала Вероника, заметив, что Сергей Васильевич поднимается из-за стола вместе с нею.

– Я и не собираюсь, – ответил он. – Но должен еще нанять фурманку, потому и ухожу вместе с вами.

Когда вышли на улицу, Вероника почувствовала страх. Удивительно, в войну не боялась, а теперь, когда город не обстреливается и даже освещен электрическими фонарями, ей страшно ходить по нему вечерами. К счастью, до дому отсюда недалеко, только за угол завернуть и десять минут пройти по Богадельной.

Рельсы конки холодно поблескивали посередине Захарьев-ской улицы в свете фонарей. Вероника поглубже нахлобучила синюю берлинскую шляпку-клош и подняла воротник полупальто. Вдруг поможет от страха, как от холода? Но не помогло ни от того, ни от другого: полупальто слишком легкое для нынешнего стылого октября, а страх угнездился слишком глубоко.

– Сергей Васильевич…

Она неожиданно вспомнила, о чем хотела его спросить, прежде чем отдавать деньги. Вот ведь бестолковая!

– Слушаю вас.

Он смотрел прямо на нее, и она снова отметила: да, точно как во льду на Ясельде преломляется свет в его глазах. Каждый раз, когда Вероника вспоминала что-нибудь связанное с детством, на сердце у нее становилось спокойнее и действительность оборачивалась светлой стороной. Даже та жестокая действительность, частью которой является этот Сергей Васильевич, которому она вынуждена доверить свое счастье, свое будущее и саму свою жизнь. Потому что больше помощи ей ожидать не от кого, да и на его помощь дают надежду лишь деньги, переданные ему в конверте.

– А вы уверены, что меня пропустят? – спросила Вероника. – В метрике у меня написано, что я родилась в Багничах, а это теперь Польша… Но достаточно ли того для пограничников, чтобы пустить меня домой?

Пока она произносила все это, собственный вопрос уже казался ей беспредельно наивным.

– Вам не придется предъявлять документы советским пограничникам, – ответил он. – Мы перейдем границу нелегально.

Он произнес это таким невозмутимым тоном, словно нет ничего естественнее подобного занятия.

Вероника устыдилась так, что даже голову опустила. Какая несусветная глупость – задавать подобные вопросы сейчас, после всего, что пришлось пережить! Она вспомнила госпиталь последних пинских дней, и эшелон до Минска, в котором не стон стоял, а душераздирающий вой сотен раненых, и свой передник, насквозь пропитанный их кровью, и как входили в Минск то белые, то красные, то поляки, то бандиты, то немцы, то снова красные, и как трупы лежали на улицах, и… И после всего этого беспокоиться о том, что границу придется переходить тайно! Каков ни есть Сергей Васильевич, а прав будет, если сочтет ее круглой дурой.

Она осторожно подняла на него глаза. В его взгляде не было ни искры насмешки. То есть искры были, но не те веселые, что появляются в глазах, когда человек смеется, пусть даже и насмешничает, а какие-то совсем ей непонятные. Однако смотрит он внимательно, ожидает любых вопросов и ответить готов на любые.

Но о чем уж теперь спрашивать? Будь что будет, и лишь бы поскорее.

– С польской стороны даже не пограничники, а простые полицианты. Если придется с ними встретиться, что тоже не обязательно произойдет, довольно будет и того, что вы со мной и возвращаетесь на родину, – не дождавшись ее вопроса, сказал Сергей Васильевич. – Для них ваша метрика сгодится. А в отеле в Ракове ее не попросят.

– В отеле? – удивленно спросила она. – Но что мне там делать?

– Полагаю, отдохнуть. Прежде чем отправляться дальше к жениху. В Варшаву?

– В Краков, – машинально ответила Вероника.

Хотя совсем не обязана была отвечать на этот его вопрос. К тому же и слово «отель» не вязалось с ее представлением не именно о Ракове даже, но о любом приграничном городке или местечке. Ведь только что закончилась революция, война… Да и закончилась ли?

– Он богатый человек? – поинтересовался Сергей Васильевич.

«Вот уж это вас совершенно не касается!» – мысленно воскликнула Вероника.

Но вслух сказала, невольно копируя его же ледяной тон:

– У него достаточно средств, чтобы оплатить мой приезд к нему.

Однако для того, чтобы говорить ледяным тоном, надо иметь соответствующий характер. В ее же исполнении снова вышло глупо. Какой приезд? Можно подумать, завтра ее ожидает спальный вагон, а не телега, на которой еще неизвестно, далеко ли удастся проехать.

Вдобавок ко всему именно в этот момент ее угораздило оскользнуться на мокром листе и чуть не упасть.

– Отрадно, – поддержав ее под локоть, кивнул Сергей Васильевич. – Во всяком случае, для меня.

– А куда вы идете? – спохватилась Вероника. – Вы же не собирались меня провожать.

За разговором она не заметила, что он дошел с ней почти до самого дома доктора Цейтлина.

– Не собирался, – подтвердил он. – Но заметил, что вы боитесь.

– Ничего подобного! – возмутилась Вероника. И тут же, не сумев скрыть любопытства, спросила: – Как вы могли заметить?

– Невелика тайна. – Он пожал плечами. – Даже гораздо более изощренный в обмане человек, чем вы, подает множество внешних сигналов о своем внутреннем состоянии. Есть язык тела, и читать его несложно. Вы не робкого десятка, но ходить одна по городу в темноте боитесь и совладать с собой не можете. В психиатрии это называется фобия.

Такое слово Вероника слышала впервые. Оно ее заинтересовало, а слова про язык тела смутили, что опять-таки было странно: после того как началась война и она стала сестрой милосердия, все связанное с телом приобрело для нее сугубо медицинский смысл, поэтому смущать не могло.

– А… вы успеете нанять фурманку? – скрывая неловкость, спросила она.

И снова вышло невпопад – по всему, что за сегодняшний вечер стало ей понятно о Сергее Васильевиче, едва ли может вызывать беспокойство, успеет ли он сделать то, что намерен сделать.

Он словно не заметил глупости ее вопроса. Да, манеры у него безупречные. Хотя он не военный, это заметно. Впрочем, что она знает о манерах? Что папа рассказывал, увещевая, что она не должна вести себя как крестьянка, да что внушала в гимназии классная дама, которую называли Фифой. И, конечно, что успела заметить в поведении Винцента – его манеры были именно безупречны даже в горячечном госпитальном аду.

– Мне на Немигу, – сказал Сергей Васильевич. – Так что пока нам по пути. Далеко вы живете?

– Уже пришла, – ответила Вероника. – Вот мой дом.

– Ваш?

Он оглядел двухэтажный дом, рядом с которым они остановились на Богадельной. Электрический фонарь над входной дверью освещал выщербленные пулями стены с облезлой штукатуркой. Но и при такой запущенности понятно было, что построен этот дом добротно и с хорошим вкусом.

– Конечно, не мой, – объяснила Вероника. – Это дом доктора Цейтлина. В первом этаже он пациентов принимает, во втором живет. А я у него комнату снимаю и столуюсь. И ассистирую на приеме.

– Странно, что вашего доктора не потеснили, – заметил Сергей Васильевич.

– Потеснили, – кивнула она. – Но после всё вернули. Лазарь Соломонович очень хороший доктор. Не только общей практики, но и по нервным заболеваниям. Знаете, на Коломенской улице больницу открыли? Там он тоже работает. И пациенты у него есть высокопоставленные.

– Чекисты? Да, у них работа нервная.

– Не знаю, чекисты или нет. Я об этом не расспрашиваю.

– Правильно делаете. Что ж, до завтра, мадемуазель.

Он пошел вниз по улице, к Немиге, но, сделав несколько шагов, обернулся и сказал:

– Оденьтесь завтра попроще.

– Селянкой? – деловито уточнила Вероника.

– Селянкой не стоит: взгляд вас выдает. Но и шляпку эту не надевайте. Женой мастерового, что-нибудь такое.

– А вы мастеровым оденетесь? – вспомнив его шикарный пиджак, иронически заметила она.

– Именно так.

– Вас речь выдает.

– Об этом не беспокойтесь.

Сергей Васильевич скрылся за поворотом улицы.

Вероника достала ключ, но дверь открылась прежде, чем она вставила его в скважину. На пороге стоял Яша.