Проект "Веспасий" (СИ) - Матвиенко Анатолий Евгеньевич. Страница 32

— Зачем? В них пишут об исполнении Рижского мирного договора. В том числе — репарациях. Советская Россия, читай, «обязалась уплатить Польше в течение года 30 миллионов золотых рублей за вклад Царства Польского в хозяйственную жизнь Российской империи и передать польской стороне имущества на сумму 18 миллионов золотых рублей». Пока ты развлекаешься амурами, я изучаю ситуацию. Ты же знаешь: казна у Советов пуста. Самое время приступить к реквизиции церковных ценностей во имя большевистской Мировой революции.

— И чо? — хмыкнул Генрих. — Ты ни на минуту не ускоришь дело. Пока не получили подделку, привязаны к Риге словно канатом. Важно не сойти с ума. А тут… Такая женщина! Точнее — ещё девица. Знаешь, я ни разу с девственницей не спал, всех до меня распечатали.

— Это очень, очень важная информация. Она меняет всю мою картину мира. Ты это хотел услышать? Так разложил бы Машку в спальне.

Генрих взвился так, словно хотел ударить напарника.

— Ты что, с ума съехал⁈ Она — порядочная девушка! А я — порядочный парень!

— Шестидесяти с гаком лет, которого ждут протез и немолодая жена. Остынь, Ромео. Понимаю, если бы ты нашёл чистую вдовушку без сифилиса и посещал раз в недельку — не аплодирую, но понимаю. Твой же юношеский романтизм, перемноженный на подростковое половое нетерпение, понимать не хочу.

— Иди ты в…

На самом деле, Генрих ушёл сам — в соседнюю комнату.

Товарищи поссорились впервые с момента подписания контракта с «Веспасием».

Глава 11

Глеб кипел гневом. Если бы Генрих не знал его столь хорошо, то поверил бы, что гнев — искренний.

— Ты называешь это ювелирной работой? Эту дрянную халтуру?

Мастер пытался казаться хладнокровным, хоть видно было — волнуется и трясётся от страха.

— Таки что ви хотели всего за полтора месяца?

На самом деле, за тот короткий срок Исаак действительно выжал максимум из возможного. Изображения святых, конечно, не были эмалью, просто аккуратные цветные картинки, покрытые лаком и довольно похожие на фото. Медные пластинки, покрытые тончайшим слоем золота, действительно на первый взгляд смотрелись как золотые, шарики из слоновой кости имитировали потемневший от времени жемчуг. Цветные блестяшки, вероятно, позаимствованные из отходов стекла при изготовлении какой-то церковной мозаики, смотрелись вполне себе драгоценными и полудрагоценными камнями, если поместить под стекло и не приближаться.

— Негодяй! Ты всерьёз полагаешь, что отец настоятель согласится освятить это непотребство, а живущие в Париже русские офицеры примут его как реликвию?

В дверном проёме отирались двое крепких юношей, тоже в кипах и с пейсами, длинные полотняные рубахи спускались ниже чёрных жилеток. В разговор не вмешивались, изображая некую силовую поддержку, правда, Исаак больше нуждался в морально-аргументированной.

После десятка минут горячих премий Глеб «смилостивился»:

— Отдавай моё золото. И тогда не заставлю возместить потерянное в Риге время.

Старый еврей, надеявшийся быть осыпанным золотым дождём, а теперь — ещё и отдавай кровное, натурально позеленел. Руки затряслись, горбатый нос — тоже. Он выдал длинную тираду на малопонятном языке, наверно — на идиш, явно проклиная заказчиков и тот день, когда повёлся на их посулы.

В общем, те покинули лавку с крестом в руках и не доплатив ни рубля, даже револьверы не пришлось доставать. Совесть чиста: ювелир заработал отменно. А что его обломали по поводу сверхприбыли, то — не судьба. Иначе Мироздание вмешалось бы.

— Вот жук… Ему ещё мало! — сказал Глеб, и оба расхохотались. Правда, Генрих быстро растерял остатки хорошего настроения. Коль крест готов — пора в путь. А мадемуазель Мэри?

— Поклянись, что в обратный путь двинемся через Ригу!

— Решу на месте в Полоцке. По выполнении задания, — отрезал Глеб.

— Тебе — что, жалко? Вернёмся в ту же секунду, из которой ушли в прошлое. Сам поживёшь пару лишних неделек бодрый, здоровый, не натирая по вечерам спину Фастум-гелем.

— Каждые лишние сутки в прошлом увеличивают риск неожиданностей. Я понимаю, когда мы рискуем ради задания. Но чисто ради потрахаться…

Маша два раза за последнюю неделю оставалась на ночь, и из соседней комнаты до Глеба доносились звуки, напоминавшие озвучку немецкого порнофильма. Правда, мадемуазель предпочитала французские, а не германские крепкие выражения.

Генрих, хоть и достиг желанного в покорении девственницы, от сего факта разошёлся не на шутку и горел любовной страстью под стать возрасту тела, а не умудрённой опытом души. Как бы ни был силён разум, гормоны победили.

Когда садились в вагон поезда до станции Динабург, то есть до Даугавпилса, девушка, которая уже больше не девушка, провожала, утирала слёзки под очками кружевным платочком. Кавалер страстно обещал вскоре вернуться, Глеб благоразумно двинул в купе, не желая врать или портить душераздирающее расставание.

Ехали молча. По прибытии на конечную расстроенный любовник проявил полную пассивность, Глеб, чертыхаясь, взял на себя основные заботы. Требовалось полностью сменить гардероб и обзавестись самым ненавистным для Генриха транспортом.

— Читал, что будущий маршал Победы Георгий Жуков всего за семь суток доскакал от Ленинграда до Минска, без малого тысяча вёрст. Нам ближе и торопиться не надо.

В ответ послышалось энергичное непечатное выражение.

Лошади, что Глеб сторговал на одной из конюшен, подходили под определение «третий сорт ещё не брак». Крепкие немолодые кобылы, явно выработавшие не менее половины ресурса, такой путь должны были выдержать. Возможно — выбракованные из армии или украденные, на крупе каждой чернело характерное клеймо.

Переоделись. Удобные партикулярные костюмы пришлось оставить, им на смену пришли гимнастёрки с косым воротом, застёгиваемые под горло, ношеные кожаные тужурки британской выделки, галифе с кожаными вставками на внутренней поверхности бёдер, блестящие кожаные сапоги. На головах — кепки.

В таком прикиде доехали до границы с одной ночёвкой, приноравливаясь к верховой езде, на латышском кордоне предъявили российские имперские паспорта с двуглавым орлом. Бдительным товарищам у опущенного шлагбаума рядом с красным флагом, лениво шевелившимся на шесте, ещё и мандаты ВЧК, подписанные самим Дзержинским. Во всяком случае, сам Железный Феликс не отличил бы эти подписи от своей, как и серпасто-молоткастую печать от подлинного оттиска.

— С возвращением домой, товарищи! — радостно поприветствовал «коллег» начальник заставы, и конские копыта застучали по советской территории.

Разумеется, обладателей таких мандатов никто даже не подумал обыскать. Вообще, они служили вездеходами и универсальной отмычкой, даже когда въехали в белорусский Полоцкий уезд, то есть на территорию как бы другого государства, имея практически чудодейственную силу. «Триумфальное шествие Советской власти», установившейся в полный рост здесь несколько позднее и не столь энергично, как в Москве и Петрограде, происходило при непосредственном участии товарищей с горячим сердцем, хоть здесь они были вынуждены действовать через местную милицию. Чекистов боялись.

Полоцк их встретил июньским утром, и так как въехали с севера, не открылась панорамная картина замков и соборов, в отличие от прибытия в 1654 году. Собственно, даже граница города размазалась, потому что к нему примыкала чахлая неказистая деревенька.

Под копытами чавкала грязь, пока грунтовка не сменилась на булыжную мостовую. Деревянные настилы ушли в прошлое, люди носили хоть и предельно простую, но иначе скроенную одежду. На улицах кое-где виднелись фонари.

Ни одного автомобиля, ни единой мотоциклетки не встретили. Только телеги, запряжённые одной худосочной лошадёнкой, большинство жителей передвигалось одиннадцатым номером, то есть на своих двоих. Вместо стражника заметили одинокого милиционера в гимнастёрке, галифе и ботинках с обмотками, на голове — фуражка неопределённого цвета, за спиной — трёхлинейная винтовка, наверно, самое неподходящее оружие для такой службы. Страж порядка лениво курил самокрутку и на пару верховых не обратил внимания.