Отродье ночи (Шорохи) - Кунц Дин Рей. Страница 38

— Хорошо, — быстро согласился Тони. — Расслабься. Не напрягайся.

Фрэнк зашелся в кашле, несколько кровяных пузырей вздулись и опали на синих губах.

Сердце Тони тяжело билось в груди. Где же эта чертова «скорая»? Куда подевались эти скоты?

Фрэнк говорил хрипло, останавливаясь после каждого слова, чтобы набрать в пробитые легкие воздуха.

— Если хочешь стать художником... тогда сделай так. Ты еще достаточно молод... у тебя есть возможность.

— Фрэнк, пожалуйста, ради Бога, не разговаривай.

— Нет, ты послушай! Не трать... времени. Жизнь... чертовски коротка... Чтобы разбазаривать ее.

— Не говори так, Фрэнк. У нас с тобой еще полжизни впереди.

— Годы... так быстро уходят. Слишком быстро.

Фрэнк глотнул воздуха. Его пальцы еще сильнее сжимали ладонь Тони.

— Фрэнк! Что с тобой?

Фрэнк молчал. Плечи его вдруг задрожали, и он зарыдал.

— Боже.

— Тебе очень больно?

— Это не боль.

— Тогда что? Что с тобой?

— Мне стыдно... Я не хочу... об этом говорить.

— О чем?

— Я потерял над собой контроль. Я... я... уписался.

Тони не знал, что сказать.

— Я не хочу быть посмешищем, — сказал Фрэнк.

— Никто не собирается над тобой смеяться.

— Господи... я уписался... как малыш.

— Пол такой грязный, что никто не заметит.

Фрэнк засмеялся, сморщился от боли, которую вызвал смех, и сдавил Тони ладонь.

Еще сирена. Быстро нарастающий звук.

— "Скорая", — сказал Тони. — Сейчас будет.

С каждой секундой голос Фрэнка слабел.

— Я боюсь, Тони.

— Фрэнк, не надо. Не надо. Я с тобой. Все будет хорошо.

— Я хочу... чтобы хоть кто-нибудь помнил обо мне.

— Что?

— Мне хочется, чтобы кто-нибудь помнил меня живого, когда я умру.

— Ты еще долго будешь жить.

— Кто будет вспоминать меня?

— Я. Я буду.

— Знаешь что? Я наверное... Боль совсем утихла.

— Правда?

— Это хорошо, да?

— Конечно.

Под окнами завизжали тормоза, донесся торопливый топот ног.

Тони уже едва мог расслышать слабый шепот, срывавшийся с губ Фрэнка.

— Тони... держи меня. — Он выпустил руку Тони. — Держи меня Тони. Господи. Слышишь, Тони?

Тони хотел было сказать, что боится потревожить раны, но вдруг понял, что Фрэнку больше не будет больно. Он опустился на пол, в грязь, смешавшуюся с кровью. Тони подсунул руку под Фрэнка и приподнял его. Фрэнк слабо кашлянул, рука, зажимавшая живот, скользнула вдоль тела. Тони увидел страшную смертельную рану: огромная дыра с вывалившимися из нее кишками. Первым же выстрелом Бобби убил Говарда: у Фрэнка не было никаких шансов выжить.

— Держи меня.

Тони поднял ставшее вдруг легким тело Фрэнка, как отец берет напуганное дитя, и начал тихо качать, словно успокаивая его. Тони качал его и тогда, когда стало ясно, что Фрэнк не дышит, и что-то напевал вполголоса, напевал и качал.

В понедельник, в четыре часа дня пришел работник телефонной службы. Хилари показала, где подключен телефон, и человек принялся уже было за работу, как тот зазвонил.

Хилари испугалась, подумав, что это вновь анонимный звонок. Она не хотела поднимать трубку, но работник смотрел на нее выжидающе, так что ей пришлось после пятого звонка подойти к телефону.

— Алло!

— Хилари Томас?

— Да.

— Это Мишель Саватино. Из ресторана «Саватино».

— О, я прекрасно вас помню. И ваш замечательный ресторан. Мы тогда прекрасно отдохнули.

— Спасибо. Послушайте, мисс Томас...

— Зовите меня Хилари.

— Хорошо, Хилари. Ты что-нибудь слышала о Тони?

Она почувствовала в его голосе напряжение. Она поняла, что-то ужасное случилось с Тони. У нее перехватило дыхание, и перед глазами поплыли оранжевые круги.

— Хилари! Ты меня слышишь?

— Я его видела вчера вечером.

— Что-то случилось...

— О Боже.

— Но с Тони все в порядке.

— Правда?

— Так, пара синяков.

— Он в больнице?

— Нет, нет. С ним, правда, все в порядке.

В груди немного отпустило.

— Что случилось?

Мишель коротко рассказал о перестрелке. Ведь Тони мог быть убит. Хилари стало плохо. Тони тяжело переживает. Очень тяжело. В последнее время Тони и Фрэнк очень сблизились, стали друзьями.

— Где сейчас Тони?

— У себя дома. Все кончилось в 11.30 утра. Дома он с двух. Я только что от него. Я хотел остаться, но Тони выпроводил меня, говоря, что я должен идти в ресторан. Со мной идти он отказался. Ему сейчас тяжело, хотя он и не говорит об этом.

— Я пойду к Тони.

— Именно это я и хотел от тебя услышать.

Хилари переоделась и привела себя в порядок. Она хотела тотчас уехать, но работник задержал ее еще на полчаса.

В машине, направляясь к Тони, она еще раз пережила те чувства, которые были испытаны ею во время рассказа Мишеля. Тогда ее наполняла невыносимая боль утраты.

Накануне, засыпая, она не могла решить, любит она Тони или нет. Сможет ли она вообще кого-нибудь полюбить после душевных и телесных пыток, пережитых в детстве, после того, как она узнала двойственность человеческой природы? Может ли она любить мужчину, с которым знакома несколько дней? Хилари пока не знала. Одно стало ясно — никто не был так дорог на земле, как Тони Клеменса. Хилари боялась потерять его.

Хилари поставила машину за голубым «джипом». Тони жил на втором этаже двухэтажного дома. Увидев Хилари на пороге, он не удивился.

— Я догадывался, что Мишель позвонит.

— Да? А почему не ты?

— Он, наверное, сказал, что я стал развалиной. — Как видишь, он преувеличивает.

— Мишель очень беспокоится за тебя.

— Я возьму себя в руки, — принужденно улыбаясь, сказал Тони. — Все в порядке.

Как он ни пытался спрятать горе и казаться спокойным, его глаза тускло глядели на Хилари. Ей стало больно. Она не знала, как следует поступить, что сказать. А может, просто помолчать.

— Я оправлюсь, — повторил Тони.

— Мне можно войти?

— Конечно. Прости.

У Тони была двухкомнатная квартира: спальня и большая светлая гостиная с высоким потолком и тремя окнами на северной стене.

— Хорошее освещение для работы.

— Я специально искал такую квартиру.

Комната больше походила на студию, чем на гостиную. На стенах были развешены картины. Незаконченные холсты стояли вдоль стен, лежали, сложенные один на другой, на полу, громоздились по углам. Посередине комнаты высились два мольберта. Книжные полки, до потолка, ломились от книг. Правда, некоторые уступки были сделаны и обычной мебели: два диванчика, торшер и столик для кофе составляли уютный уголок для отдыха.

— Я решил напиться, — сказал Тони, закрывая дверь. — Здорово напиться. И тут позвонила ты. Хочешь что-нибудь?

— Что ты пьешь? — спросила Хилари.

— Виски со льдом.

— Мне то же самое.

Пока он на кухне готовил напитки, Хилари внимательно осмотрела картины. Некоторые работы поражали предельной реалистичностью изображения: тщательно выписанные детали, точность пропорций придавали этим картинам сходство с фотографией. В совсем другой манере были выдержаны тут же стоящие холсты, чем-то напоминавшие сюрреалистические полотна Дали и Миро. И эти работы, где была запечатлена действительность, преломленная сквозь сознание художника, казались более реальными, чем те, где детали воспроизводились с фотографической точностью.

Тони вернулся, держа в руках бокалы с напитком.

— Твои работы очень свежи и удивительны.

— Правда?

— Мишель прав. Картины будут покупать, если ты их выставишь.

— Приятно так думать.

— Если бы попробовал.

— Я уже говорил: ты очень добра, но не можешь судить о произведениях.

Тони был сам не свой. Равнодушный голос. Механические движения. Пустой взгляд. Хилари попробовала растормошить Тони.

— Ты, всегда такой умный, начинаешь упираться, когда речь идет об искусстве. Ты закапываешь талант.