Проклятье Жеводана - Гельб Джек. Страница 7

Едва веки приоткрылись, рука Жана обхватила меня за лоб, и он дважды приложил меня затылком о стену. Голова наполнилась жутким шумом, и тошнота вновь подступилась к горлу. Потрескавшиеся сухие губы жадно глотали воздух, хоть каждое движение вскрывало запекшиеся ранки. Мучительный приступ выворачивал изнутри, а гул в голове делался громче и громче. Наконец, милосердное забвение овладело мной вновь.

Сложно описать свои ощущения в тот момент, когда Жан пришел во второй раз. Он сел чуть поодаль, опершись о стену, и его руки безвольно опустились на согнутых коленях.

– Хочешь погулять? – спросил он, разминая шею.

– Такая любезность, месье, – ответил я, прочистив горло.

Было бы странно ожидать от разноглазого мясника, что он выведет меня на свет божий, заручившись всего-навсего моим честным словом.

Я никогда не мог похвастаться сильным сложением, а потому было даже что-то забавное в тех предосторожностях, которые предпринял Жан: он приковал к своей руке длинную цепь, конец которой застегнул на замок на моем запястье. Звенья обходили мою руку в два оборота, стягиваясь тяжелым браслетом.

Когда я разглядывал цепь, то успел заметить какое-то огнестрельное оружие, заткнутое за широкий красный пояс Шастеля.

Ошибки быть не могло – это точно мой пистолет. Я отвел взгляд так быстро, насколько было возможно, однако это не помогло избежать пристального внимания мясника.

– Туговато, – недовольно вздохнул я, пытаясь поправить тяжелые звенья.

Сейчас я заметил, насколько они неровные, полны зазубрин и глубоких ударов с моего конца.

Видно, другие везунчики, которые оказались в гостях у Шастеля до меня, довольно активно рвались прочь. Эти отметины красноречиво рассказывали о долгой службе старой цепи разноглазому мяснику, службе его охоте.

Полагаться на грубую силу было глупо. Конечно, я прикидывал, как бы наиболее вежливо распрощаться с Жаном, но мой побег никак не мог строиться на физическом превосходстве и уж тем более физическом срыве оков.

– Да? – усмехнулся Жан, тряхнув старой цепью. – Ничего не знаю, до тебя никто не жаловался.

Я удивленно вскинул брови, проявляя на самом-то деле искренний интерес. И хоть мне безумно хотелось послушать о вкусах и пристрастиях мясника, я решил подождать с расспросами.

Он кивнул на дверь, и в этом жесте проявилась уже примеченная мной размашистая свободная манера движений.

Я повиновался и пошел к решетке. Она была грубо врезана прямо в скалу. Местами камень давал трещины, которые забивались клиньями.

Побоявшись, что подобный интерес может раздосадовать Жана, чего я, разумеется, не хотел ни в коем случае, я поспешил идти дальше.

Цепь волочилась по полу, пока я шел мимо таких же врезанных решеток. Всего я насчитал шесть подобных камер – может, их притаилось больше в полумраке катакомб.

Довольно скоро я вышел к грубо выдолбленным ступеням и охотно взошел по ним. Ослепительно яркое солнце резануло мне по глазам, и я невольно зажмурился и отвел взгляд.

Еще не привыкнув к палящему солнцу, я шел вперед вслепую, как вдруг резкий звук заставил меня встать на месте.

В моих ушах еще не стихло злостное собачье брехание. Я насилу приоткрыл глаза, пораженные солнцем, и сглотнул.

Передо мной стояли звери, которых я раньше никогда не видел. Ближе всех эти чудища походили на помесь собаки и волка, но меня сильно смущала косматая черная грива. Также не давали покоя лапы со светло-белыми полосами – подобного я не встречал ни в одном зверинце.

Их было пять, и от шеи каждой тянулись цепи к огромному валуну. Их холки круто дыбились, и поджатые уши вторили общей напряженности, охватившей зверей. Тем не менее цепи не были натянуты. Помимо этого, псины были ограничены намордниками, которые не позволяли им вонзиться в меня здесь и сейчас.

Прямо над моим ухом раздался свист, заставивший меня вздрогнуть от неожиданности и метнуться в сторону, непроизвольно схватившись за грудь.

Едва я поднял взгляд на Шастеля, меня даже задела та издевательская улыбка, которой он меня так радушно одарил.

Я выпрямился, хотя, сказать по правде, спина ныла неистово и дико.

– А я все гадал, что за собака меня облаяла, – произнес я, переводя взгляд на зверей.

– Это гиены, – поправил меня Жан и направился к валуну, овитому цепью несколько раз.

Он отстегнул с пояса связку ключей, среди которой, вполне возможно, был и ключ от моих оков. Но, конечно же, мясник решил вызволить зверей, а не меня.

Открывшийся ржавый тяжелый замок пронзительно скрипнул от поворота внутри скважины. Груда металла грохнулась на камень, жуткое зверье осталось без привязи.

Моя память не очень-то милосердно воскрешала эпизоды из Библии, особенно казни ранних христиан дикими зверьми.

Когда я уже нашел подобную кончину весьма поэтичной, почему-то ничего не произошло.

Гиены топтались, поскребывая длинными когтями по скалистому утесу, но едва ли собирались к броску. Такой расклад дел порядочно меня озадачил.

Тут я заметил, что тонкие губы Жана шевелятся, и мне казалось, даже сквозь шумевший прибой, я едва-едва разбирал его заговорщический шепот.

Я с замиранием сердца глядел, как все пять зверюг следовали воле одного человека. Сам же Жан начал отстегивать тугие пряжки на затылках гиен и бросал намордники прямо на пол.

Звери отряхивали свои морды, иногда потирая лапами, как часто делают коты при умывании.

– Пошли, – кивнул мне Жан, направляясь к тропе, что круто вела вниз, к дикой бухте.

Едва гиены услышали заветное слово, звери ринулись за хозяином.

Я боязливо ступал на камни, рискуя с каждым шагом сорваться и навернуть себе шею.

Жану же, видимо, был знаком каждый уступ, и он ловко шел, даже не глядя себе под ноги.

– Погоди, – произнес я, видя, что цепь, связывающая нас, постепенно начала подниматься.

Шастель обернулся через плечо и сделал ловкий прыжок, развернувшись ко мне вполоборота.

– Не ной, почти пришли, – он указал большим пальцем себе за спину.

Над простирающимся берегом кружили крупные вороны, хлопая черными крыльями. Здешний берег был раздольем для любого падальщика – на камнях под жарким знойным солнцем валялись дохлые рыбы.

Гадкий запах смешивался с царящим вокруг нас жаром и оттого усиливался, и каждый порыв ветра жестче доносил эту мерзкую вонь.

Зверье Шастеля уже рыскало по каменистому побережью, и цокот их когтей доносился до нас, когда они с большим рвением выискивали рыбешку покрупнее.

Шастель сел на поваленный ствол кипариса – судя по всему, дерево было сметено во время стихийного шторма. Я перевел дух и сел на некотором отдалении от Жана. Место было не самое удобное, но всяко удобнее каменистого пляжа.

Мы с Жаном молча смотрели, как гиены носятся по побережью, отбивая добычу у чернокрылых воронов.

Я сложил руки на коленях и уже хотел было прислониться к сухой, но могучей ветви кипариса, как резкая боль от малейшего прикосновения быстро разубедила меня в этой затее.

Вдруг я заметил, где еще я обманулся в отношении этих черномордых чудищ. Сперва мне показалось, что гиены жрут падаль, но мне самому стало дурно, как до меня дошел истинный смысл их метаний.

Носясь из стороны в сторону, зверье тащило в одну кучу рыбешек, дохлых чаек и еще невесть что – мне было отсюда не разглядеть.

Омерзительный запах продолжал щипать нос, особенно сейчас. Не будь я столь истощен, меня бы стошнило.

Жан же пристально вглядывался в падаль, наклоняя голову все круче и круче, я видел шевеления мускул и жил его длинной шеи.

Гиены перестали таскать добычу и, свесив языки, обратили на нас свои глазки, точно бусы из черного стекла, которые мы с кузеном прикупили буквально накануне.

Жан же отвечал не менее, а как по мне, так и более лютым взглядом. Его тонкие губы дрогнули, и у крыла носа возникла складка, присущая скорее оскалу.

Я не знал, чего выжидает Шастель, и сидел рядом, затаив дыхание.