Помеченный смертью - Кунц Дин Рей. Страница 19

Проволока перестала двигаться в замке.

— Кто там? — снова спросил Алекс, теперь уже громче, но без прежней смелости. На этот раз в его голосе прозвучала скорее фальшивая бравада.

Послышался звук быстрых шагов по бетонной дорожке — наверняка это был крупный человек, — которые быстро стали удаляться и вскоре совсем стихли, проглоченные завыванием штормового ветра.

Алекс и Колин немного подождали, внимательно вслушиваясь в звуки, доносившиеся снаружи. Но человек ушел. Его не было за дверью.

Алекс нащупал выключатель.

На секунду вспышка света ослепила их обоих, но вскоре они смогли разглядеть знакомые очертания комнаты.

— Он вернется, — сказал Колин.

Мальчик стоял возле стола, на нем были лишь трусы и очки с толстыми стеклами. Худенькие загорелые ноги непроизвольно дрожали, колени чуть не стучали друг о друга. Дойл, тоже в одном нижнем белье, взглянул на Колина и мысленно спросил себя, выдает ли собственное тело его состояние так же, как тело Колина.

— Может быть, нет, — ответил Алекс, — теперь он знает, что мы не спим, поэтому может и не рискнуть вернуться.

— Он вернется. — Колин был непреклонен.

Дойл прекрасно осознавал, какого шага требует от него положение вещей, но все же никак не мог решиться. Ему очень не хотелось выходить на улицу, под дождь, и искать человека, пытавшегося отпереть замок.

— Мы можем вызвать полицию, — предложил Колин.

— Да? Но у нас пока нет ничего, что можно было бы им предъявить, никаких улик или доказательств. Наша история прозвучит как бред парочки лунатиков.

Колин сел на постель и закутался в одеяло. Теперь он был похож на индейца.

Дойл пошел в ванную, набрал из-под крана стакан холодной воды и медленно выпил ее, глотая с трудом.

Сполоснув стакан и поставив его на туалетную полочку возле раковины, Алекс случайно кинул взгляд в зеркало и увидел свое лицо. Оно было бледным и изможденным. И буквально каждая черточка в уголках рта и каждая складка возле глаз носили печать пережитого ужаса. Алексу не понравилась своя собственная физиономия. Так не понравилась, что он постарался не смотреть самому себе в глаза.

"Святый Боже, — подумал он, — когда-нибудь наконец во мне проявится мужчина? Когда-нибудь уступит ему место этот запуганный маленький мальчик? Когда ты наконец вырастешь и преодолеешь это? Или ты так и собираешься до конца своих дней бояться всего и сразу? И даже теперь, когда у тебя есть женщина, которую нужно защищать и оберегать? Или, может, ты думаешь, что скоро вырастет Колин и будет в состоянии оберегать вас обоих — тебя и Куртни?"

Алекс был наполовину рассержен на себя, наполовину пристыжен и все так же испуган. Этого нельзя было отрицать, поэтому он отвернулся от зеркала и собственной физиономии, обвинявшей его в трусости, и вернулся в комнату.

Колин по-прежнему неподвижно сидел на постели, завернувшись в одеяло. Он взглянул на Дойла. Очки и страх сделали его глаза огромными.

— А если бы ему удалось открыть дверь, не разбудив нас, что бы он сделал?

Алекс молча стоял посреди комнаты. Он не знал, что ответить.

— Что бы он с нами сделал? — продолжал мальчик. — Когда все это началось, ты сказал, что вроде у нас красть нечего.

Дойл глупо кивнул в ответ.

— Лично я думаю, что он — как раз то, о чем ты говорил. Один из тех людей, о которых ты читал в газетах. Маньяк.

Голос Колина понизился до еле слышного шепота.

— Ну... теперь-то он ушел, — сказал Алекс, прекрасно понимая, что лжет и себе, и Колину.

Колин пристально смотрел на него.

Выражение его лица было не таким, как всегда. Алекс уловил в нем сомнение и слабый намек на осуждение. Более того, он почувствовал, что мальчик переоценивал его. Это было так же точно, как то, что за окном шел дождь. И хотя Колин был слишком умен для того, чтобы вешать на кого-либо ярлыки и мыслить категориями "черное — белое", в ту минуту его мнение о Дойле явно начало меняться, и меняться к худшему.

Дойл спросил себя, так ли уж много значит для него мнение одиннадцатилетнего ребенка, и тут же ответил на свой вопрос: да, мнение этого ребенка значит много. Потому что всю свою жизнь Алекс боялся людей, он был очень застенчив, чтобы позволить себе сблизиться с кем-нибудь. И слишком не уверен в самом себе. Он просто не мог рискнуть и полюбить. Пока не познакомился с Куртни. И Колином. Поэтому сейчас мнение этих двух людей о нем значило для Алекса больше, чем всех остальных.

И в следующее мгновение он как бы со стороны услышал собственный голос:

— Пойду-ка я на улицу и посмотрю, что там. И если мне удастся увидеть его хотя бы мельком, запомнить, как он выглядит, или узнать прокатный номер фургона... Тогда мы, может быть, будем знать хоть что-то о нашем противнике. Он уже не будет таким загадочным, таинственным — а значит, настолько пугающим.

— И если он все же попытается предпринять какие-то более серьезные шаги в отношении нас, — подхватил Колин, — мы дадим его описание в полицию.

Дойл вяло кивнул в ответ, потом подошел к шкафу и вытащил из него мятую, запачканную рубаху и брюки, которые он надевал два дня назад. Алекс натянул все это на себя, подошел к двери и в последний момент оглянулся на Колина:

— Ты-то здесь один как — справишься?

Мальчик кивнул и еще плотнее закутался в одеяло.

— Когда я выйду наружу, то захлопну за собой дверь. Ключ я не беру. Не открывай никому, кроме меня. И даже мне, пока не будешь абсолютно уверен, что узнал мой голос.

— Хорошо.

— Я долго не задержусь.

Колин снова кивнул. И потом еще умудрился мрачно пошутить, несмотря на то, что наверняка очень боялся и за себя, и за Алекса:

— Ты, знаешь ли, будь осторожен. Тебе, как художнику, непозволительно было бы дать укокошить себя крайне безвкусно, в такой дешевой и мрачной дыре, как эта.

Дойл грустно улыбнулся:

— Ни в коем случае.

И вышел наружу, убедившись, что дверь за ним захлопнулась на замок.

В тот же вечер, но чуть раньше детектив Эрни Ховел открыл парадную входную дверь особняка типа "ранчо", находящегося в неплохом районе новых застроек, где жили люди среднего достатка. Район этот находился между Кембриджем и Кадизом, штат Огайо, по двадцать второй магистрали, и около полутора тысяч миль восточнее "Рокиз Мотор отеля". Дом, куда пришел детектив Ховел, был довольно большим, с тремя спальнями, и тянул тысяч эдак на тридцать. Войдя в просторный холл, Эрни увидел, что весь он был запачкан пятнами крови. По стенам протянулись длинные кровавые полосы — видимо, в тех местах, где чьи-то руки в отчаянии пытались за что-нибудь ухватиться. Темные, почти коричневые капли зловещими точками выделялись на бежевом ковре и золотистом парчовом кресле на двоих, стоявшем возле гардероба.

Ховел прикрыл за собой дверь и прошел в гостиную. Там на софе лежала мертвая женщина. Ей было около пятидесяти лет, но она все еще была довольна привлекательна, даже красива: высокого роста, со смуглой кожей и темными волосами. Женщина была убита выстрелом в живот.

Вокруг трупа волчьей стаей рыскали репортеры и фотографы из экспертного отдела. Четверо из них, похожие на квартет глухонемых, не произнося ни слова, ползали по комнате на четвереньках, измеряя и высчитывая разлет кровавых брызг, которые, казалось, попали в каждый угол и каждую щель.

— О Господи! — произнес Ховел, едва сдерживая тошноту. Затем он пересек гостиную и по узенькому коридору спустился в одну из ванных комнат, где на полу возле шкафчика, неуклюже повернувшись, лежала очень симпатичная девочка-подросток. Здесь тоже все было покрыто пятнами и каплями крови. На девчушке были только узенькие голубые трусики. В нее выстрелили один раз, попав прямо в голову. Ужасно, но в ванной крови было больше, чем в холле и гостиной, вместе взятых.

В самой маленькой спальне на кровати лицом вверх лежал юноша с длинными волосами и бородой, закрытый покрывалом до подбородка. Его руки были мирно сложены на груди. Светлое одеяло насквозь пропиталось кровью, и в центре было порвано дробью, выпущенной из ружья. Ярко-красные полосы расчертили вдоль и поперек плакат с изображением "Роллинг Стоунз", висевший над кроватью, а углы и края его загнулись от липкой влаги.