Призрачные огни - Кунц Дин Рей. Страница 19

Пьяницу звали Перси. Фамилии своей он не помнил.

— Не уверен, что она у меня вообще была, — сказал он, когда немного погодя Вердад и Хагерсторм допрашивали его тут же в тупичке. — Честно говоря, я уж и не припомню, когда я ею последний раз пользовался. Наверное, какая-то была, но память уже не та, и все из-за этого дешевого вина, этого зелья — единственного дерьма, которое я могу купить.

— Ты думаешь, этот придурок убил ее? — спросил Хагерсторм Вердада с таким видом, как будто алкаш мог их слышать, только если они обращались к нему непосредственно.

Рассматривая Перси с глубоким отвращением, Вердад ответил таким же тоном:

— Не похоже.

— Ну да. А если он и видел что-то важное, то все равно не понял, что к чему, и наверняка уже забыл.

Лейтенант Вердад промолчал. Будучи иммигрантом, выросшим в куда менее благополучной и справедливой стране, чем та, которой он поклялся в верности, он не понимал таких пропащих людей, как Перси, и не умел быть с ними терпеливым. Родившись гражданином Соединенных Штатов, что в глазах Вердада было бесценным преимуществом, как мог такой человек отвернуться от всех открывающихся ему возможностей и выбрать деградацию и нищету? Джулио знал, что должен более сочувственно относиться к таким парням, как Перси. Возможно, этот человек страдал, пережил какую-то трагедию, может быть, его обделила судьба или жестокие родители. Выпускник психологического отделения полицейской академии, Джулио был хорошо натаскан в таких вопросах, как психологические и социологические аспекты философии парии-жертвы. Но ему легче было понять ход мыслей существа с Марса, чем такого вот пропащего человека. Потому он устало вздохнул, поддернул обшлага своей белой шелковой рубашки и поправил жемчужные запонки сначала на правой руке, потом на левой.

— Знаешь, мне иногда кажется, — продолжал Хагерсторм, — что это закон природы: каждый потенциальный свидетель в этом городе оказывается пьяницей, который к тому же три недели не подходил к ванне.

— Если бы наша работа была легкой, — заметил Вердад, — мы бы ее так не любили, верно?

— Верно. Господи, ну и воняет же от него! Перси, казалось, не замечал, что говорят о нем. Он отлепил кусок какого-то мерзкого мусора, прилипшего к рукаву его гавайской рубашки, громко, раскатисто рыгнул и вернулся к теме своих подпорченных мозгов:

— Дешевое пойло сушит мозги. Богом клянусь, я думаю, мой мозг ссыхается на немного каждый день, а в пустые места набиваются всякие волосы и мокрые старые газеты. Я думаю, ко мне подкрадывается кошка и плюет мне волосами в уши, когда я сплю. — Он говорил совершенно серьезно и явно побаивался этого смелого и хитрого животного.

Несмотря на то что Перси не мог вспомнить своей фамилии или чего-либо еще путного, у него хватило серого вещества, затерявшегося между волосами и мокрыми старыми газетами, чтобы сообразить, что, найдя труп, надо немедленно позвонить в полицию. Хоть его вряд ли можно было причислить к столпам общества или даже просто порядочным, законопослушным гражданам, он немедленно кинулся искать представителей власти. Он подумал, что может получить вознаграждение за то, что нашел труп на помойке.

Лейтенант Вердад прибыл на место вместе со специалистами из отдела криминальных исследований час назад. Оставив тщетные попытки допросить Перси, он наблюдал, как техники устанавливают осветительные приборы. И увидел, как из помойного ящика выскочила крыса, потревоженная помощниками следователя, которые как раз начали извлекать мертвую женщину из мусорного контейнера. Шкура у крысы была вся в грязи, хвост длинный, розовый и мокрый. Отвратительное создание рванулось вдоль стены здания к выходу из тупика. Джулио потребовалось все его самообладание, чтобы не вытащить пистолет и не выстрелить в крысу. Она подбежала к проломанной канализационной решетке и скрылась.

Джулио ненавидел крыс. Один их вид разрушал его собственное представление о себе как американском гражданине и офицере полиции, созданное девятнадцатью годами усердного труда. Когда он видел крысу, с него сразу же слетало все, чего он достиг почти за два десятилетия, и он снова становился жалким маленьким Джулио Вердадом из трущоб Тайджуаны, где он родился в халупе из обломков досок, ржавых бочек и рубероида. Если бы право на проживание там зависело от простого количества, то халупой владели бы крысы, которые в несколько раз превосходили числом семерых членов семейства Вердад.

Наблюдая за этой крысой, убегающей от яркого света в тень и дальше, к канализационной решетке, Джулио чувствовал себя так, будто его хороший костюм, сшитая на заказ сорочка и туфли от Бэлли каким-то магическим образом становятся выношенными до дыр джинсами, потрепанной рубашкой и старыми сандалиями. По нему пробежала дрожь, и неожиданно он снова превратился в пятилетнего мальчика, стоящего на пороге душной халупы ярким августовским днем и в ужасе уставившегося на двух крыс, что деловито грызли горло его четырехмесячного брата Эрнесто. Все остальные члены семьи были на улице, сидели группками в тени у пыльной дороги, обмахиваясь от жары. Дети тихо играли и время от времени пили воду, а взрослые освежались пивом, которое по дешевке купили у двух молодых ladrones [6], накануне удачно ограбивших склад пивного завода. Маленький Джулио попытался закричать, позвать на помощь, но не мог издать ни звука, как будто влажный августовский воздух не давал словам и крику вырваться наружу. Заметив его, крысы нахально повернулись в его сторону и зашипели, и даже когда он кинулся вперед, яростно размахивая руками, они только неохотно попятились, причем одна из них успела укусить мальчика за левую руку. Он закричал и набросился на крыс с еще большей яростью и наконец сумел их прогнать. Джулио продолжал кричать и тогда, когда с залитой солнцем улицы прибежали его мать и старшая сестра Эвелина. Они нашли Джулио отчаянно пытающимся стереть кровь с руки, как будто то было позорное пятно, а его маленького брата мертвым.

У Риза Хагерсторма, который был напарником Вердада достаточно давно и знал о его ужасе перед крысами, хватало такта не упоминать об этом ни намеком, ни в открытую. Чтобы отвлечь Джулио, он положил руку на его хрупкое плечо и сказал:

— Знаешь, дам-ка я Перси пять баксов и скажу, чтобы отваливал. Он к этому не имеет никакого отношения, мы больше из него ничего не выудим, а от его вони меня уже тошнит.

— Валяй, — согласился Джулио. — С меня два пятьдесят.

Пока Риз разбирался с алкашом, Джулио смотрел, как из помойки вытаскивают мертвую женщину. Он старался убедить себя, что она ненастоящая, просто большая тряпичная кукла, а может, это действительно кукла, например, манекен, просто манекен. Но то была неправда. Она выглядела вполне настоящей. Черт, она выглядела слишком настоящей.

Они положили ее на расстеленный на асфальте брезент. Фотограф сделал еще несколько снимков в свете переносных приборов, и Джулио подошел поближе. Мертвая женщина была молодой темноволосой мексиканочкой лет двадцати с небольшим. Несмотря на то, что сделал с ней убийца, несмотря на налипшую грязь и трудолюбивых крыс, не составляло труда догадаться, что она была привлекательной, если не красивой. Она встретила свою смерть в кремовом платье с голубым кантом на воротнике и рукавах и синим поясом и в голубых туфлях на высоких каблуках.

Сейчас на ней была всего одна туфля. Вероятно, вторая осталась в контейнере.

Было что-то невыносимо печальное в ее веселом платьице и одной босой ноге с тщательно накрашенными ногтями.

По указанию Джулио двое полицейских в штатском надели резиновые сапоги, пропитанные пахучим веществом хирургические маски и залезли в контейнер, чтобы перерыть весь мусор в поисках второй туфли и всего остального, что могло иметь отношение к делу.

Они нашли сумочку убитой женщины. Ее не ограбили, потому что сорок три доллара остались нетронутыми. Если верить ее водительскому удостоверению, ее звали Эрнестина Фернандес, было ей двадцать четыре года и жила она в Санта-Ане.