Бумажная клетка - Дягилева Ирина. Страница 14

Никита кивнул.

– Думаешь, она все расскажет Герману? – тихо спросил он.

– Не знаю. Скорее всего, да. Покрывать меня ей резону нет.

– Мне очень жаль.

Они прошли в прихожую. Никита распахнул входную дверь. Пульхерия достала из шкафа его куртку и сумку. Она смотрела на него и вдруг поймала себя на мысли, что хочет, чтобы он поскорее ушел, и когда двери лифта закрылись, с облегчением захлопнула дверь.

Два стакана с коньяком все еще стояли на столе. Быстро опустошив оба, Пуля решительно направилась в комнату Галины Матвеевны. Старуха сидела на кровати и втирала в кожу лица дорогой французский крем.

– Я хочу вам объяснить… – начала Пуля свои оправдания.

– Извините, но мое положение домработницы не позволяет требовать от вас, моей хозяйки, каких-то объяснений, – ледяным тоном прервала она ее.

– Это мой давний приятель. У него неприятности, – пыталась неуклюже продолжать Пульхерия.

– Ах, оставьте, дорогуша, эти ваши подробности, – замахала руками, словно птица крыльями, Галина Матвеевна. – Я достаточно насмотрелась на эти ваши утешения. – К ледяным интонациям она добавила немного яду.

Пуля поняла, что все бесполезно. Тем не менее начала снова:

– Не трудитесь передавать Герману, я все ему сама расскажу. Да, собственно, и рассказывать-то нечего. Между нами, кроме поцелуя, ничего не было, вы же сами видели.

– Не уверена, что я видела начало. Это могло быть и окончанием оргии. Я могла застать вас, когда ваш любовник уже собирался уходить, – с подлой усмешкой заявила старуха.

У Пули даже дыхание перехватило от такой неслыханной наглости. Она глотнула воздуху, закрыла на несколько секунд глаза, а когда открыла, с ледяным спокойствием сказала:

– Напрасно вы такие деньги на этот крем истратили. Черную душу даже центнер крема мягкой и светлой не сделает.

Ее разбудил звонок. Пуля взглянула на часы – начало двенадцатого. День в самом разгаре, но можно было бы поспать еще пару часиков. Накануне она много выпила и легла под утро. Недолго поколебавшись, трубку все же сняла. Звонил Александр Николаевич.

– Пульхерия, что ты делала вчера ночью?

У нее мелькнула ужасная мысль, что Галина Матвеевна утром успела настучать о ней и Никите папаше Гранде. Тотчас она представила душераздирающую сцену: Александр Николаевич нечеловеческим презрением убивает неверную возлюбленную своего сына, размазывает взглядом по дубовому паркету.

Прежде чем она ответила, сдавленный голос Гранидина перешел в истерический крик:

– Ты была одна?

– Да, – солгала она. – Конечно, одна.

– Немедленно бери такси и приезжай ко мне. Только быстро, без этих бабских штучек с макияжем и выбором туалета. Чтобы через полчаса была у меня!

– Да что случилось-то? Что-нибудь с Германом?

Смятение Пульхерии переросло в предчувствие катастрофы.

– Хуже! Вику, эту шлюшку, которую вы с Германом хотели выдать замуж за Гришеньку, этой ночью убили. Задушили.

Глава 8

Ложь во спасение

Положив трубку, Пульхерия остолбенела. В первый момент ей показалось, что разверзлись хляби небесные, а под ногами разрушилось все, что могло разрушиться. Она оказалась на маленьком клочке суши, малейшее движение – и она полетит в бездонную пропасть, в которую будет падать всю оставшуюся жизнь. Ее охватила паника, тело затрясло как в лихорадке, зубы начали выбивать мелкую дробь. О том, кто убил Вику, она не думала, в голове раскаленным гвоздем засела мысль: Никита будет первым, кого станет допрашивать милиция.

Накануне, перед тем как заснуть, Пуля решила, когда Галина Матвеевна остынет, предложить ей за молчание пару сотен баксов. Если она возьмет деньги, за репутацию можно не опасаться. Но теперь нечего было на это надеяться. Назаров обязательно расскажет правду, где и с кем он провел этот вечер. Не в его интересах отказываться от собственного алиби. Ей даже думать не хотелось о скандале, который ее ожидает. Пульхерию терзали угрызения совести. Фактически измены Герману не было, но попробуй докажи, что ты не верблюд. Она отчаянно проклинала Никиту с его проблемами. Тогда, в гостинице, он гордо отказался от предложенной помощи, а вчера взял и явился. Здравствуйте, я ваша тетя! Какого черта ты вернулся в мою жизнь? Пуля начала одеваться. Как себя вести? Все зависело от Галины Матвеевны. Станет она молчать ради Германа? Может, припугнуть увольнением? Сказать, что застукала ее за воровством? Александр Николаевич… Его «Немедленно приезжай!», «Что ты делала вчера ночью?». Надо выяснить, насколько он осведомлен. Нет, несомненно, он опаснее. Этот человек способен превратить ее жизнь в ад. Ладно бы только ее, но он не пощадит ни ее родителей, ни ее сына, ни ее друзей. Включив телевизор, Пуля стала одеваться. До криминальных новостей оставалось три минуты. Когда они начались, сделала звук громче. В новостях об убийстве ни слова. Это и понятно, у нас не Америка. Подумаешь, большое дело: убили шлюху. Кому интересна эта смерть? И все же кому-то ее смерть была нужна! Что, если ее убил Назаров? Пульхерия сама видела, как они относились друг к другу. Вика откровенно использовала его, а он не мог не ревновать. Убийство было бы логичным завершением этой пошлой связи. Неужели такое возможно? Затем он пришел к ней и рассказал душещипательную сказочку о злой девочке.

А на самом деле хотел, чтобы она помогла создать алиби, хотел окончательно уничтожить ее, запутать, втянуть в свое преступление.

Такси остановилось возле особняка Гранидина. Пульхерия вышла с предчувствием неотвратимого конца. Дверь открыл Паша Медведев.

– Привет. Александр Николаевич в библиотеке. Идите скорее, он вас заждался.

Пройдя через холл, свернула в небольшой коридор, по стенам которого была развешена гордость Гранидина – коллекция старинных офортов, по утверждению хозяина, произведенных самим Рембрандтом. Пульхерия с сомнением относилась к подлинности этих невзрачных картинок. Где-то она вычитала, что все свои графические работы Рембрандт обязательно подписывал, поэтому подлинность его работ установить легко. Решив проверить, добросовестно осмотрела все офорты, ища что-нибудь похожее на вензель или подпись, но ничего не обнаружила даже с помощью увеличительного стекла. Она была далека от искусства, но Александр Николаевич разбирался в нем еще меньше, не мог отличить Рембрандта от Рубенса, а графику от акварели, и ушлый коллекционер, сбагривший ему за немыслимую цену подделки, этим воспользовался. Офорты были бездарно развешены и не менее бездарно освещены. Зато рамки у них были великолепны. Пуля предполагала, что рамки были дороже самих офортов и Гранидин купился именно на них. Она даже Герману не стала говорить об этом.

Во-первых, ее мнение никто не воспримет всерьез. Во-вторых, если все-таки папаша Гранде к ней прислушается и окажется, что он вложил деньги в мыльный пузырь, реакция непредсказуема. Это очень вредно отразится на его настроении, пищеварении и здоровье, от чего, в конечном итоге, пострадают все, в том числе и она. Эту бомбу она решила приберечь до лучших времен.

– Пульхерия? Пульхерия Афанасьевна, это ты? – донесся до нее голос Александра Николаевича.

И в лучшие времена она его побаивалась, а теперь страх и чувство вины превратили его в карающий символ. Пульхерия приготовилась к самому ужасному. Когда он кинулся к ней, огромный, коренастый, с пудовыми кулаками, она содрогнулась от предчувствия скорого конца.

– Пульхерия! Голубушка! Слава богу, ты здесь. Дорога каждая секунда. Мне уже звонили из милиции. Они могут появиться в любой момент.

Он положил ей на плечи огромные лапищи, что сделал впервые за время их знакомства. Этот неожиданный контакт и его благосклонное «голубушка» свидетельствовали о том, что смерть ее, вероятно, на некоторое время откладывается. Пульхерия немного успокоилась и начала воспринимать окружающую действительность почти адекватно. Он уже не был столь монументален, с ней в одной комнате находился утомленный и перепуганный человек, в одночасье постаревший лет на десять. Но в хитрых глазках, яростно сверкавших из-под кустистых бровей, отчетливо читалась непреклонная решимость. Он походил на сильного и опасного зверя, которого зажали в угол, но еще не победили.