Ночной поезд - Эмис Мартин. Страница 11

Трейдер, я хочу, чтобы вы восстановили в памяти события четвертого марта. Да-да, именно за этим я вас и позвала. Трейдер, мне захотелось убедиться, что ваши слова совпадают с нашими данными.

С вашими данными?

Да. С вещественными доказательствами, обнаруженными на месте преступления, Трейдер.

На месте преступления.

Трейдер, мы с вами живем в бюрократическом государстве. Иногда приходится заниматься ерундой.

Сейчас вы зачитаете мои права.

Верно, Трейдер, я собираюсь зачитать ваши права.

Я арестован?

Вам смешно. Нет, вы не арестованы. Но это легко исправить.

Я буду проходить по делу в качестве подозреваемого?

Посмотрим, как будете себя вести. На этой странице…

Постойте. Детектив Хулигэн, я ведь в любой момент могу прекратить это представление, не так ли? У меня есть право не отвечать на вопросы. И если не ошибаюсь, право позвонить адвокату.

Хотите адвоката? Нам достаточно свистнуть – и сюда явится адвокат. Но это не в ваших интересах. Протокол автоматически будет направлен в управление прокурора штата, и тогда я ничем не сумею вам помочь. Ну что, желаете адвоката? Или предпочтете спокойно побеседовать со мной.

Он снова ощеривает зубы; речь его опять становится затрудненной. Однако, вопреки всем ожиданиям, он кивает и говорит:

Приступайте. Приступайте.

Видите, вот тут у нас написано: «Разъяснение прав». Прочитайте, после каждого абзаца поставьте свою фамилию, инициалы и распишитесь. Вот здесь. И здесь. Ага. Хорошо. Итак, четвертое марта. Воскресенье.

Трейдер закуривает очередную сигарету. В тесном кабинете уже не продохнуть. Профессор всем телом подается вперед и начинает говорить – совершенно буднично, сложив перед собой руки и опустив глаза.

Воскресенье. Было воскресенье. День складывался, как обычный выходной. Встали поздно. В половине одиннадцатого я пошел на кухню готовить завтрак. Яичницу. За едой читали «Таймс». Да вы сами знаете, как это бывает, детектив. Сидели в халатах. Газету поделили – она взяла «Искусство», а я – «Спорт». Час поработали. Около двух вышли подышать воздухом. Заглянули в кафе, взяли по сэндвичу с ветчиной. Погуляли. В Родем-парке. Погода выдалась ясная. Поиграли в теннис на крытом корте. Дженнифер, как всегда, выиграла. Со счетом три-шесть, шесть-семь. Вернулись около половины шестого. Она приготовила лазанью. Я собрал вещи, уложил их в сумку…

Вот это точно, вы собрали вещи. Не понимаю вас. Ночь с воскресенья на понедельник мы всегда проводили порознь. Четвертого было воскресенье. Я сложил вещи в сумку.

Вот это точно, вы сложили вещи в сумку. Ведь день-то был необычный, признайтесь, Трейдер. Вы предвидели, как будут развиваться события? Давно? Все шло к тому, что вы ее потеряете. Она тяготилась связью с вами, Трейдер, и вы это чувствовали. Возможно, она уже нашла вам замену. А может, и нет. Это уже несущественно. Так или иначе, ваш роман близился к развязке. А что вы так нервничаете? Дело житейское. Сплошь и рядом такое бывает. Как там в песнях поется: любовь ушла, мосты сожгла. Но вы отказывались смириться, Трейдер. И я вас понимаю. Вполне понимаю.

Неправда. Все было не так. Это все ваши домыслы.

Повторите, какое у нее было настроение?

Обычное. Жизнерадостное. Как всегда.

Ага, понимаю. Проведя обычный выходной в обычном жизнерадостном настроении с обычным жизнерадостным любовником, она остается одна и пускает себе две пули в рот.

Две пули?

Вас это удивляет?

Да, не скрою. А разве вас это не удивляет, детектив?

В прежние времена я входила в этот кабинет, поигрывая дубинкой, и неизменно добивалась признания. Впрочем, к таким методам приходится прибегать нечасто. Садисты-маньяки, не разменивающиеся по мелочам, убийцы, чье богатое криминальное прошлое занимало несколько томов, – все они ловились на крючок примитивным способом: достаточно было пряди светлых волос или едва различимого следа от кроссовки «Рибок». Этих можно было расколоть по науке. Но в науке Трейдер и сам не слаб – философ.

Постараюсь его дожать. Пока не упущен момент.

Трейдер, когда именно вы с покойной занимались сексом?

Что?

У покойной оказались положительные анализы на следы эякулята. Как вагинальные, так и оральные. Итак, когда же вы успели?

Не ваше дело.

Ошибаетесь, Трейдер, это мое дело. У меня работа такая. А теперь слушайте: я сама вам подробно расскажу, что случилось в тот вечер. Потому что я все знаю, Трейдер. Знаю. Как будто видела своими глазами. У вас с Дженнифер произошло выяснение отношений. Последнее выяснение отношений. Все кончено. Но перед расставанием вам захотелось близости, правда, Трейдер? В такие моменты женщина склонна уступить. По-человечески вполне понятно – уступить. Последний разок. На кровати. Потом на стуле. Завершилось все на стуле, Трейдер. Вы добились своего. А потом выстрелили ей в открытый рот.

Причем дважды выстрелил. Вы же утверждали, что было две пули.

Вот-вот, утверждала. А теперь слушайте тайну, которая и без того вам хорошо известна. Читайте. Это результаты вскрытия. Три выстрела, Трейдер. Три выстрела. Хочу заметить, это исключает возможность самоубийства. Исключает. Значит, остается предположить, что это сделала старушка соседка миссис Ролф или девочка с розовыми бантиками. Или вы, Трейдер. Это вы сделали.

Его прошибает пот, лицо сереет. Во мне просыпается хищник. У Трейдера теперь такой вид, будто он пьян. Нет, скорее, накачался наркотиками. Не то чтобы отрубился, а «поплыл». До меня не сразу дошло, что с ним происходит. У него в сознании складывалась некая картина. Но поняла я это гораздо позже – когда мысленно увидела то же самое.

Заметив происшедшую с ним перемену, я спросила:

Какие чувства вы испытываете к Дженнифер? Сейчас? В данный момент?

Я бы убил ее.

Не поняла?

Вы все прекрасно слышали.

Ну вот и славно, Трейдер. Наконец-то мы перешли к делу. Четвертого марта у вас возникло точно такое же чувство. Ведь так, Трейдер?

Ничего подобного.

За годы полицейской службы я провела уйму времени в кабинете для допросов, и это не прошло бесследно. Все накладывает на меня свой отпечаток – каждый час, каждая подробность, каждая вспышка ярости. Все слова, которые приходится здесь выслушивать. В том числе и от себя самой.

У меня есть свидетельские показания, что вы появились из подъезда в семь тридцать пять. В ярости. «Сердитый». Взвинченный. Припоминаете себя, Трейдер?

Да. Время указано правильно. Настроение – тоже.

Пойдем дальше. Моя свидетельница утверждает, что выстрелы прозвучали еще до вашего ухода. Пока вы находились в квартире. Вы ведь не станете этого отрицать, Трейдер?

Подождите.

Ну разумеется, подожду. Я же все понимаю. У вас был тяжелый стресс. Могу представить, до чего она вас довела. И почему у вас не было выбора. На вашем месте мог оказаться любой мужчина. Конечно, я подожду. Все равно вы ничего нового не добавите к тому, что мне и так известно.

Голая сорокаваттная лампочка тускло освещает убогую жестяную пепельницу и видавшую виды телефонную книгу. Кабинет для допросов совсем непохож на исповедальню. Здесь виновный ищет не прощения и не отпущения грехов. Он ищет одобрения: сурового одобрения. Ему, как ребенку, невмоготу оставаться наедине с собой. Пусть даже за ним тянется шлейф самых кровавых жестокостей – ему хочется найти понимание. Десятки раз, сидя на этом колченогом металлическом стуле, я привычно повторяла, не моргнув глазом… и одновременно умудрялась изображать дружеское сочувствие: «Ну вот, теперь все понятно. Сколько, говоришь, твоя парализованная теща коптила небо? Тут у кого хочешь терпение лопнет». Или: «Всему есть предел. Говоришь, ребенок ночи напролет орал и спать не давал? И ты решил его наказать. Ну, ясно. У человека нервы не железные». Если бы Трейдер Фолкнер был из тех, кто вечно небрит, кто носит кепку-бейсболку козырьком назад и чавкает жвачкой, то можно было бы и с ним побеседовать в том же духе, поставив локти на стол: «Значит, теннис тебя доконал? Эта долбаная площадка… А уж лазанья была – просто отрава. Да вдобавок ко всему твоя баба ломаться стала…»