Ночной поезд - Эмис Мартин. Страница 21

– Сию секунду, детектив Хулигэн. Сию секунду.

Итак, что мы здесь наблюдаем (он сейчас сидит напротив меня, у окна, с трудом помещаясь в угловую нишу, и плечами едва не сбивает два чучела уток): бывший уголовник в добротном твидовом пиджаке и брюках в рубчик. Когда выбирается в другой город, ни в чем себе не отказывает. Во французском ресторане на втором этаже заказал столик на двоих. Техасский загар, темные очки в нагрудном кармане, ухоженная рыжеватая шевелюра, которой он явно гордится – ему бы подошла кличка Ржавый или Рыжий. Наверняка как-нибудь так его и прозвали. Высоченный, плечистый, недурен собой, с бегающими глазками. Разбогатевший прохиндей, бабник, тюрьма по нему плачет.

Я сказала, выпейте, мистер Дебс.

Он говорит: вот черт, надо же так попасть.

Я говорю: значит, вы были знакомы с Дженнифер Рокуэлл.

Ну, отвечает, это как посмотреть – мы с ней всего один раз виделись.

Когда?

С месяц назад. Я сюда по делам наезжаю, раз в три-четыре недели. Вот в последний мой приезд и познакомились. Двадцать восьмого февраля. Я запомнил, потому что год не високосный. Познакомились с ней двадцать восьмого февраля.

Где?

Да прямо здесь, отвечает. У стойки сидели, через два места. Слово за слово – так и познакомились.

Я говорю: она, стало быть, пришла сюда одна. И никого не ждала.

Вот именно, соглашается он. Сидела за стойкой, попивала белое вино. Ну, сами понимаете.

И что вы подумали?

Честно сказать, подумал, что она манекенщица, а может, и шлюха дорогая – из тех, что ездят по вызову в хорошие гостиницы. Нет, ее услугами я пользоваться не собирался. Просто разговорились. И сразу стало ясно, что она не по этому делу. Обручального кольца у нее не заметил. А что, она замужем была?

О чем вы разговаривали?

О житейских делах. Так, вообще, о жизни.

Неужели? И что же вы ей поведали о жизни? Не знаешь – где найдешь, где потеряешь? Семь раз отмерь – один отрежь? В таком духе?

Он говорит: зачем подкалывать-то? Я ж не отказываюсь отвечать, верно?

Вы ей сказали, что у вас есть жена и дочь?

Нет, говорит, как-то к слову не пришлось.

И вы назначили свидание. На сегодняшний вечер.

Он говорит: послушайте, я ничего такого себе не позволял. Держал себя в рамках.

Тут Дебса как прорвало: мол, он работает на фирму в Далласе, и у них был семинар по нормам социального поведения. Лекторша приезжала аж из Вашингтона – объясняла, как себя вести, чтобы избежать обвинений в сексуальном домогательстве. Так что теперь он все правила знает и держит себя в рамках.

Так что же, спрашиваю, произошло?

Я, говорит, ей предложил: не хотите ли поужинать? Здесь, в отеле? А она: я в принципе не против, но сегодня не могу. Давайте в другой раз встретимся.

Как получилось, что она дала вам мой номер телефона?

Дебс удивляется: А вы-то тут при чем?

До вас еще не дошло? Это я вчера сняла трубку.

Вы? Постойте, я, кажется, понял. Она предупредила, что это номерок кого-то из знакомых; вроде как у нее есть сожитель и, если я ей домой позвоню, могут начаться разборки.

Ладно, говорю я, хватит молоть чепуху. Дело было совсем не так. Вы хотели ее снять. Не перебивайте! Привязались к ней в баре, пошли следом в вестибюль, а может, и на улицу. Она дала вам телефон, только чтобы отвязаться. Вы собирались…

Нет, запротестовал он, клянусь, ничего такого не было. Я пошел проводить ее до стоянки такси, и она сама мне записала телефон. Сейчас покажу.

Дебс вытащил из внутреннего кармана бумажник и порылся в россыпи визитных карточек: Вот, глядите.

Это мой номер телефона, а под ним – аккуратная подпись Дженнифер и два сердечка.

Спрашиваю: Вы ее целовали, Арн?

Ну, допустим, говорит.

Тут Дебс замолчал. Потом, оправившись от первого потрясения, приободрив себя двойным виски, он мало-помалу расхрабрился.

– Представьте себе, целовал, а что такого? Или нынче это запрещено законом?

– Заставили ее открыть рот, Арн?

Он назидательно потряс пальцем:

– Я вел себя в высшей степени корректно. Слава Богу, романтика еще жива. Кстати, от чего наступила смерть?

Надо же такое ввернуть. Дженнифер умерла, а романтика еще жива.

– От несчастного случая. Неосторожное обращение с оружием.

– Надо же! А ведь красавица была. И как себя держала. Вы меня понимаете?

– Можете не продолжать. Благодарю, мистер Дебс.

– Как, это все?

– Да, это все.

Он наклонился и обдал меня кислым, тяжелым духом:

– Вчера я, грешным делом, подумал, что к телефону подошел мужик. Причем не хилый. Вроде меня. Ошибка вышла. Если бы вы не показали, куда жетон прицеплен, я бы так и остался в заблуждении. Ну-ка, дайте еще разок взглянуть. К вашему сведению, у меня в номере припасена бутылка шампанского в ведерке со льдом. Не пропадать же добру! Эй, куда вы так торопитесь? На дежурство, что ли? Да подождите вы! Надо хоть выпить за знакомство.

В прежние времена мне случалось баловаться психотропными средствами. Глотала таблетки, которые в сочетании с алкоголем вызывают эпилептический припадок. И запивала их алкоголем. Результат был бесподобный. Все по фигу. Правда, пару-тройку дней бьешься в конвульсиях, зато потом – сплошной кайф.

Теперь это исключено. Алкоголь неминуемо вызовет у меня разрыв печени. Если я вздумаю словить кайф, то отправлюсь прямиком на тот свет.

Пока не поздно. Хочу сменить имя. Чтобы звучало более женственно. Например, детектив ДженниферХулигэн.

Когда девочке дается мужское имя – это не редкость. Я знала двух женщин, которых звали Дейв и Пол; они никогда не стремились перекроить свои имена, чтобы превратиться в Дейвину или Полину. Кстати, знавала и свою тезку – Майк. Имя к человеку прирастает. А вот интересно, есть ли где-нибудь такой мужик, которого зовут, скажем, Присцилла?

Одного не могу понять: зачем папаша назвал меня Майк, если с самого начала собирался меня трахать? Или он вдобавок ко всему был психом? И что уж совсем не объяснимо: я до сих пор не разлюбила своего отца. До сих пор не разлюбила. Ничего не могу с собой поделать: как вспомню о нем – в душе отзываются какие-то струны, сердце захлестывает любовь.

А вот и ночной поезд. Сначала лязг металла, словно кто-то точит ножи. Потом протяжный крик, резкий, но не лишенный мелодичности, как аккорд автомобильных гудков.

Сплошная дырка

Диспетчер дает адрес на Стэнтон-хилл. Внушительный особняк в тюдоровском стиле. Родители в слезах, домашняя прислуга в слезах. Ведут по лестнице наверх. Поднимаешься вместе с напарником (в данном случае, с Сильверой), входишь в комнату. Куда ни глянь – аппаратура, колонки, компьютерные приставки, кассеты-дискеты, на стенах постеры с голыми девками и рок-звездами, а на кровати – труп несчастного парнишки с застывшей ухмылкой. В ухе серьга. Штаны спущены. По простыне разбросаны порножурналы и таблетки амилнитрата. Видик крутит взятую напрокат порнуху; рядом с подушкой – пульт дистанционного управления и ворох презервативов. А на голове у мальчишки сбившийся полиэтиленовый пакет. Битый час сидишь с домашними, что-то им говоришь, встречаешь и провожаешь бригаду криминалистов. Наконец удается распрощаться и сесть в машину. Тут можно по-полицейски развести руками и, как водится, сказать:

Ну что ж, по крайней мере парнишка получил удовольствие.

Это точно. Оторвался на всю катушку. Кстати, знаешь, что я тебе скажу?

Что?

Он оттянулся за всех нас.

Вот именно. Не для себя старался.

Показал нам всем, что такое настоящий кайф.

Жизнь за нас положил.

Лишь тот познал.

Вершины любви.

Кто отдал жизнь.

До последней капли.

Это прямо в точку. До последней капли.

Телевидение нам внушило, что в любом деле концы сходятся с концами. Наказание соразмерно преступлению. Преступление определяется психологией злоумышленника. Алиби опровергнуто. Револьвер дымится. В зале суда откуда ни возьмись появляется женщина в шляпке с вуалью.