Маленькая балерина - Смецкая Ольга. Страница 27

– Ух, ты! – поежилась Кара. – А что там написано?

Над полукруглой, окованной железом, дверью была выбита надпись по-латыни: «Sum quod eris, quod es olim fui».

– «Мы были такими же, как вы сейчас. Вы будете такими же, как мы сейчас», – медленно произнес Дюк.

– Оригинально… – нервно хмыкнул Стертый и потер пятно на шее. – Это напоминание о том, что за всеми нами наблюдают. Ведь мы всего лишь гости в этом мире. Смерть никого не щадит. И надо прожить отведенное нам время честно и благородно, а материальные ценности не заменят ценностей духовных.

– Кто бы говорил про духовные ценности, – фыркнула Вера и демонстративно отошла в сторону. А потом, поджав губы, заявила: – Думаю, нам пора возвращаться в гостиницу. Хватит с нас ваших красот.

– А обед? – испугался Дюк и с мольбой посмотрел на Кару. – Без обеда я не могу вас отпустить.

– Действительно, – засуетился Стертый. – Пообедать надо.

– Лично я сыта! – парировала Вера и, отвернувшись, буркнула себе под нос: – По горло… – Но, осознав, что находится в подавляющем меньшинстве, смирилась.

У высоких резных дверей, которые сами по себе могли стать украшением любого музея, их ожидал пожилой дворецкий в черном фраке и белоснежных перчатках. Он склонил седую голову в почтительном поклоне, Дюк рассеянно улыбнулся ему в ответ.

Ведомые дворецким, они долго петляли по бесконечным коридорам, похожим на лабиринт, и в конце концов оказались в овальном зале.

– Это парадный зал, здесь обычно проводятся банкеты и балы, – хрипло сообщил Дюк.

Он пребывал в странном нервном состоянии, это было видно невооруженным взглядом. Обычно смуглое его лицо побледнело, глаза лихорадочно блестели. Пальцы без устали крутили пуговицы на сорочке. Наконец одна из них не выдержала и с глухим стуком упала на мозаичный пол.

– Scuzi, – пробормотал Дюк и поднял пуговицу. Растерянно повертел в руках, словно не понимая, откуда она взялась.

– Что-то вы больно нервный, – усмехнулся Стертый и огляделся, – проголодались, что ли?

Здесь было очень красиво. Собственно, как и везде во дворце.

Сводчатый потолок был расписан фресками, на выбеленных стенах, обрамленных мраморными, с благородными прожилками, колоннами, висели полотна мастеров эпохи Возрождения, без сомнения, подлинники.

В центре, напротив входной двери, располагался камин, украшенный изображениями голубей.

Стол почти во всю длину зала был сервирован на четыре персоны.

Из французского окна открывалась чудесная панорама парка.

Вера подошла к окну. Похоже, она всерьез разозлилась на Кару и не желала с ней разговаривать.

Стертый покрутился у стола, стянул из фарфорового блюда маслину, а потом увлекся изучением камина.

Кара же устремилась к одной из картин, которая сразу привлекла ее внимание. Это был портрет юной девушки с виноградной кистью в руках. Портрет завораживал реалистичностью и причудливой игрой света, теней. Казалось, что в лицо девушки направлен мощный луч.

– Считается, что это работа Караваджо, – прошептал Дюк, следовавший за Карой по пятам.

– Потрясающе.

– Послушай, я все решил, – произнес Дюк. Он украдкой взял ее ладонь и нежно сжал пальцы. – Ты никуда не поедешь, останешься здесь прямо сейчас.

Его сильная рука источала тепло и столь необходимую Каре уверенность. В полном смятении Кара отвернулась и наткнулась на пристальный Верин взгляд.

«Я все-таки должна с ней объясниться, она поймет…» – подумала Кара и твердо сказала:

– Нет, не сейчас. Вечером. Мы же обо всем договорились.

– Я не отпущу тебя. – В его глазах застыла боль.

– У нас еще вся жизнь впереди, мы все успеем. Прошу тебя, дай мне спокойно разобраться с самой собой, оставить прошлое в прошлом… – Кара смело посмотрела ему в лицо и ободряюще улыбнулась.

За время обеда Вера не произнесла ни слова, да и на обратном пути в гостиницу молча смотрела на проплывающие за окном пейзажи. Стертый же, напротив, после сытной еды и нескольких рюмок коллекционного коньяка пребывал в отличном расположении духа. Был весел, шутил и балагурил.

В этот момент он выглядел вполне безобидным простачком.

Кара сидела в машине неподвижно, прикрыв глаза и сцепив пальцы, пытаясь совладать с внутренней дрожью, обрушившейся на нее.

Сказать, что она была потрясена посещением виллы di Colombo, это ничего не сказать. Она была раздавлена, уничтожена, в душе образовалась мучительная пустота.

Сердце ее буквально разрывалось на части. Одна часть стремилась домой, в привычную повседневность, в родные и знакомые места, другая же мечтала остаться на чужбине рядом с любимым.

Но как Кара ни силилась, не могла представить себя в праздной роли хозяйки сказочного замка. Она привыкла тяжело и трудно работать и сомневалась в том, что в семье Дюка по достоинству это оценят. Каре казалось, что если бы Дюк не был так богат, то ей было бы гораздо проще разорвать узы с прошлым и начать жизнь с чистого листа.

А так… Она с ужасом осознавала, что, в сущности, совсем не знает Дюка. Не знает его привычек, его пристрастий в еде, в литературе, в искусстве. Не знает, в котором часу он просыпается по утрам, какой его любимый цвет. Между ними – пропасть, едва ли не больше, чем в ту минуту, когда они впервые увидели друг друга. «Просто у нас было слишком мало времени, – успокаивала себя Кара, – а теперь мы всё наверстаем».

А что будет, когда момент новизны растворится в буднях? Когда уляжется страсть и наступит насыщение? Когда пройдут годы? Вдруг они наскучат друг другу? И как тогда ей быть? Одной, в чужой стране?

Дюк не поехал с ними в гостиницу. На этом настояла она. Кара чувствовала, что теряет контроль над собой, и опасалась, что в пути их окончательно разоблачат. Она сама удивилась, насколько трудно ей было расставаться с Дюком. Тело ее, словно опутанное невидимыми нитями, тянулось к нему, пальцы рук еще хранили тепло его руки, губы еще помнили вкус его поцелуев…

И тем не менее когда шофер захлопнул за ней дверцу автомобиля, она испытала странное облегчение. Все случилось так внезапно, Кара была совсем не готова к такому бурному натиску чувств. Она не узнавала себя, и это больше всего пугало и тяготило ее.

Кара подняла голову и посмотрела на застывший Верин профиль, на упрямо сжатые губы и воинственно вздернутый подбородок. «Почему, – с горечью подумала она, – ну, почему, когда мне так необходима твоя помощь, ты отвернулась от меня?»

Кара вдруг вспомнила, как на шумном базаре в раскаленном Душанбе к ней подошла молодая цыганка в цветастом платке и множестве юбок. Было это во время гастролей еще до войны.

– Хочешь, красавица, я тебе погадаю? – сверкнула она золотым зубом. – Всю правду скажу, что было, что будет, чем сердце успокоится.

Кара протянула руку.

– Ох, жисть у тебя интересная, – причмокнула цыганка. – Богатство вижу, славу вижу. Вот только любви да счастья мало. Ох, нет, вот она, любовь-то. Рядышком с тобой, чай, шагает, да только пересечься с ней трудно. Дэвлалэ! Хассиям! – вдруг воскликнула она и подбоченилась. – Вижу крутые перемены в твоей жизни, красавица. Ох, крутые!

– Все, хватит. Спасибо. – Кара вырвала влажную ладонь из цепких смуглых пальцев.

– Ну, как знаешь, – обиделась цыганка. – Только «спасибо» за гадание нельзя говорить. Ручку надо позолотить, а то счастья тебе не будет.

Кара вытащила несколько монет и отдала цыганке.

– Мелочь-то, она ведь к слезам, – хмыкнула цыганка, сунула деньги в грязный носовой платок, завязала узлом и заткнула за пояс. Тряхнула множеством юбок и растворилась в толпе.

Тогда Кара ей не поверила. А перемены-то, вот они… Да какие крутые… Кара поглядела в окно.

Пасторальные сельские пейзажи сменились узкими римскими улочками, автомобиль подбрасывало на ребристой поверхности булыжной мостовой. Они въехали в город.

– Ну-с, вы готовы? – вторгся в Карины мысли насмешливый голос Стертого.

– Что? – вздрогнула она.