Живущий в ночи - Кунц Дин Рей. Страница 35

Думаю, если бы я съел парочку угольных брикетов и запил их бокалом тормозной жидкости, вкус у меня во рту был бы именно таким, как сейчас.

Орсон пробыл в горящем доме меньше, чем его неугомонный хозяин, и поэтому очухался гораздо быстрее. Я еще отхаркивал сажу и отплевывался, а он уже бегал взад-вперед среди ближайших надгробий, старательно обнюхивая следы обитающих на деревьях хвостатых грызунов.

В те минуты, когда я не был занят очищением дыхательных путей, я размышлял вслух, обращаясь к Орсону, и временами он поднимал свою благородную черную голову, делая вид, что слушает, и даже ободряюще помахивал хвостом. А иногда, без остатка поглощенный восхитительными беличьими экскрементами, пропускал мои слова мимо ушей.

– Что, черт побери, произошло в том доме? – задумчиво проговорил я. – Кто убил Анджелу? Кто играл со мной в «кошки-мышки», зачем понадобилась вся эта возня с куклами? Почему они просто не перерезали мне глотку и не сожгли заодно с хозяйкой?

Орсон потряс головой, давая понять, что у него нет ответов на эти вопросы. Он, так же как я, пребывал в растерянности и не знал, почему мне все-таки не перерезали глотку.

– Вряд ли они испугались «глока». Их было несколько – минимум двое, а то и трое. При желании они легко справились бы со мной. И хотя Анджелу убили ножом, у них наверняка были пистолеты. Они не сопляки. Серьезные сволочи. Настоящие убийцы, которые вырывают у людей глаза просто так, для развлечения. Они повсюду таскают с собой пистолеты и не испугались бы моего «глока».

Орсон склонил голову набок, обдумывая мои слова.

Может, дело действительно в «глоке», а может, и нет.

Кто знает? И кстати, что такое «глок»? А что это за восхитительный запах? Просто головокружительный!

Может, здесь белка пописала? Извини, хозяин Сноу, дела. Неотложные дела.

– Вряд ли они подожгли дом только для того, чтобы убить меня. На самом деле им наплевать, жив я или нет. В противном случае они бы предприняли более решительные действия. Замести следы убийства Анджелы – вот в чем истинная причина поджога.

Только в этом, и больше ни в чем.

– Фх-фх-фх-фх, – сопел в ответ Орсон, выдыхая гарь пылающего дома и вдыхая волшебный запах белок, выдыхая плохое, вдыхая хорошее.

– Господи, она была такой чудесной, такой доброй женщиной! – горько посетовал я. – Она не заслужила такой смерти. Она вообще не заслуживала смерти.

Орсон на секунду прекратил обнюхивать следы. Человек страдает. Ужасно! Это просто ужасно! Несчастье, смерть, отчаяние. Но что поделать! Тут уже ничем не помочь. Так устроен мир, так устроена жизнь человека.

Пойдем, хозяин Сноу, будем вместе вынюхивать белок.

Тебе станет гораздо легче, вот увидишь.

В моем горле поднялся комок. Это было не горе, а нечто гораздо более прозаическое. Закашлявшись с одержимостью туберкулезника, я согнулся пополам и посеял между корнями деревьев отвратительную черную устрицу.

Лицо мое было липким, и я обтер его потной ладонью.

– Будь здесь Саша, вряд ли я показался бы ей сейчас Джеймсом Дином, – пробормотал я.

На жиденькой траве могил и полированной поверхности надгробий, похожие на кладбищенских эльфов, плясали лунные тени листьев, шевелящихся на слабом ветру.

Даже при таком скудном освещении я увидел, что ладонь, которой я провел по лицу, измазана сажей.

– От меня, должно быть, воняет до небес.

Орсон немедленно утратил интерес к беличьим следам, подбежал ко мне и принялся усердно обнюхивать мои туфли, ноги, грудь. Засунул морду даже под мою куртку, а под конец уткнулся носом мне в подмышку.

Временами я начинаю думать, что Орсон не только понимает больше, чем положено собаке, но обладает также чувством юмора и определенной долей сарказма.

С усилием я вынул его голову у себя из-под мышки и, держа ее обеими руками, сказал:

– Ты тоже не благоухаешь розами, приятель. И какая из тебя, к черту, сторожевая собака! Может, они уже и находились в доме, когда я туда вошел, а Анджела об этом просто не подозревала. Но почему ты не вцепился в их задницу, когда они убежали? Если они вышли через кухонную дверь, то должны были нарваться прямиком на тебя. Почему в таком случае я не обнаружил на заднем дворе парочку негодяев, катающихся по земле, держась за задницы и воя от боли?

Взгляд бездонных глаз Орсона оставался неподвижным. Пес был явно шокирован моим вопросом и прозвучавшим в нем чудовищным обвинением. Он был миролюбивым псом, а не кусачим. Он был добрым приятелем, неутомимым преследователем брошенных ему резиновых мячиков, вылизывателем людских физиономий, наконец – философом. Кроме того, хозяин Сноу, приказ был не впускать злодеев в дом, а не препятствовать им выходить оттуда. Ну их, этих злодеев!

Кому они нужны! От злодеев и блох – одни неприятности. Лучше держаться от них подальше.

Сидя нос к носу с Орсоном и глядя ему в глаза, я вдруг испытал жуткое чувство. А может, это было секундное помешательство? Мне вдруг почудилось, что я могу прочитать его подлинные мысли, которые наверняка отличались от выдуманного мной нашего с ним диалога. Мысли его были совсем иными. И очень тревожными.

Я отпустил голову Орсона, но он не отвернулся и продолжал смотреть мне в глаза. Я тоже не мог отвести взгляд.

Расскажи я об этом Бобби Хэллоуэю, наверняка получил бы совет сделать себе лоботомию, и тем не менее я чувствовал, что собака боится за меня, жалеет, ощущая глубину грызущей меня боли, с которой я безуспешно боролся. Орсон жалел меня и потому, что даже я сам не мог прочувствовать до конца, насколько пугала меня перспектива остаться совсем одному. Но больше всего он боялся за меня, поскольку видел неотвратимо надвигавшуюся на меня неумолимую безжалостную силу, которую мне самому видеть было не дано, – ослепительное, огромное, как гора, колесо должно было проехаться по мне и оставить в своей колее мой пылающий прах.

– Что это будет? Когда это случится? Где? – спрашивал я собаку.

Взгляд Орсона жег меня. Так не мог бы смотреть даже Анубис – египетское божество с собачьей головой, повелитель мертвого царства, весовщик сердец умерших. Да, мой пес не был Лэсси или сметливой диснеевской собакой с точно рассчитанными движениями и неистощимым запасом хитроумных проделок.

– Иногда ты пугаешь меня до дрожи, – сказал я.

Орсон моргнул, тряхнул головой и, отбежав от меня, принялся резвиться вокруг надгробий, деловито обнюхивая траву и опавшие дубовые листья. Он вновь прикидывался самой обычной собакой.

Но, может быть, меня напугал вовсе не Орсон? Может, я напугал себя сам? Может, его блестящие глаза оказались просто зеркалами, в которых я увидел собственные глаза, а в них – отражение правды, которая гнездилась в моем сердце и на которую мне было страшно взглянуть?

– Именно так истолковал бы все это Хэллоуэй, – проговорил я.

С неожиданным возбуждением Орсон вдруг принялся рыть покров из душистых листьев, все еще влажных после того, как в полдень ненадолго включилась система орошения. Пес совал нос так глубоко в землю, словно искал трюфеля, фыркал и мел хвостом по земле.

Белки! Белки занимались сексом! Здесь занимались сексом белки! Белки! Прямо здесь! На этом самом месте пахнет беличьей похотью, хозяин Сноу! Иди сюда, понюхай! Скорей, скорей беги сюда и понюхай, как пахнет беличьим сексом!

– Ты заставляешь меня краснеть, – сказал я псу.

Во рту у меня по-прежнему стоял вкус переполненной пепельницы, однако дьявольская апатия отпустила меня. Я должен найти в себе силы крутить педали, чтобы добраться до дома Бобби.

Прежде чем поднять с травы велосипед, я встал на колени и, обернувшись, посмотрел на могильный камень, на который до этого опирался спиной.

– Ну, как дела, Ноа? Все еще покоишься с миром?

Мне не нужен был фонарик, чтобы прочитать надпись на камне Я читал ее уже тысячу раз до этого и часами размышлял над выбитыми здесь словами и датами.