Ради милости короля - Чедвик Элизабет. Страница 20
Ида вцепилась в мягкую шерсть его котты и ощутила под ней крепкое сильное тело.
– Зачатое в блуде и рожденное вне брака. Я буду стыдиться своего греха.
– Нет, – возразил Генрих, – не надо так думать, любовь моя. Этот грех лежит на нас обоих, но вам опасаться нечего. Я уже говорил, что вы принадлежите мне, а королю всегда достается самое лучшее. Никто не посмеет смотреть на вас свысока.
– Но я буду грешна перед Господом…
– На то есть покаяние и исповедь. – Он указательным пальцем приподнял за подбородок ее лицо. – Если бы Господь не желал, чтобы вы понесли, ваша утроба оставалась бы пустой. Возможно, это Его дар мне – новое дитя в колыбели, чтобы продлить мою молодость. Сыновья и дочери, даже рожденные вне брака, должны сыграть свою роль.
Ида чувствовала на губах соленый вкус слез. Она судорожно сглотнула и постаралась смириться. Возможно, король прав. Возможно, это должно было случиться, а наказание за грех ни при чем. Она дрожала от холода и переживаний.
– Идемте. – Генрих поцеловал ее в лоб. – Не тревожьтесь. Я прослежу, чтобы вы были окружены заботой, а когда ребенок родится, он ни в чем не будет нуждаться, как и вы, даю слово.
Ида потерла опухшие глаза кулаками и приникла к королю.
– Благодарю вас, сир, – прошептала она.
Генрих на мгновение замер, держа ее в объятиях, и достал из-за пазухи ломтик хлеба.
Рот Иды наполнился слюной. Она проголодалась, но в то же время ее тошнило.
– Не уверена, что смогу съесть, – произнесла она.
Генрих запрокинул голову и засмеялся:
– Девочка, хлеб не для вас, но, разумеется, угощайтесь, если хотите. Я захватил его, потому что Розамунда любила кормить рыбок ночью – в тишине, перед сном. Я подумал, что вы можете… – Он осекся.
Ида ощутила укол боли. Несмотря на собственные беды, она уловила скрытую тоску в его голосе.
– Конечно, – сказала она. – С превеликим удовольствием, сир.
Взяв хлеб, она разломила его пополам, затем подошла к среднему пруду, где обитали самые крупные рыбы, и принялась бросать крошки между кувшинками. Генрих присоединился к ней, и они вместе наблюдали, как лини, красноперки и голавли подергивают поверхность воды рябью.
– Отпускаем хлеб наш по водам [15], – произнес Генрих, но его голос был грустным, и Ида не улыбнулась.
Глава 10
Вдалеке рокотал гром, и небо медленно меняло цвет с дневного голубого на сумеречный темно-лиловый. Ида отложила шитье и посмотрела на полыхающий белыми молниями горизонт. Шел четвертый месяц ее беременности. Две недели назад тошнота прекратилась, и внезапно пробудился ненасытный голод; особенно хотелось земляники. Добывать ее с приближением осени стало трудно, но Генрих все равно посылал слуг в лес, равно как и за другими деликатесами, чтобы разжечь ее аппетит. Держа слово, он всячески заботился о ее благополучии. Перестал укладывать ее в постель, хотя по вечерам Ида по-прежнему приходила к нему с шитьем и разминала ему плечи, потому что, по его словам, никто не мог ее заменить. Телесных утех он искал в объятиях желтоволосой любовницы из числа придворных шлюх. Ида пару раз видела, как та спешит по коридору в королевские покои, шелестя платьем и пряча лицо под капюшоном, как прежде спешила она.
– Госпожа, необходимо вернуться под крышу, пока мы не промокли. – Бертрис тревожно посмотрела на надвигающуюся тучу и собрала шитье.
«Пока мы не промокли» означало «пока гроза еще далеко». Бертрис, столь честная и многоопытная, боялась грома и молний, в то время как Ида любила грозовое небо и даже подумывала запечатлеть его нитками на полотне.
– Да, пожалуй, – с сожалением ответила Ида.
Она сбросила туфли, пока сидела за шитьем, и сейчас надела их, натянув на пятку мягкую козью кожу. Когда женщины вышли из сада, внезапно налетевший ветер пригнул траву и первые капли дождя раздробили гладь прудов. Ида подобрала юбки и побежала к дому, смеясь и задыхаясь, но резко остановилась, увидев, что конюхи обихаживают лоснящегося гнедого коня. На грудном ремне лошади висели эмалевые подвески с красным крестом на золотом фоне. Тошнота, которую она считала побежденной, подкатила к горлу. В последний раз, когда Ида видела Роджера Биго, они вместе танцевали в хороводе и беседовали как добрые знакомые. Они стояли рядом на молитве в церкви, а когда двор собирался на охоту, Роджер подержал ее сокола, пока она садилась на лошадь, и одарил одной из своих редких чарующих улыбок. Теперь все будет по-другому. Она хотела войти в зал, но передумала и направилась в свои покои кружным путем.
– Он все равно узнает, – шепнула Бертрис за спиной, поскольку тоже увидела лошадь. – Вы не можете спрятаться. Если станете избегать его, люди задумаются.
– Задумаются о чем?
– Действительно ли вы носите ребенка Генриха.
– Не может быть! – ахнула Ида.
Бертрис промолчала, только посмотрела выразительно, и Ида поняла, что служанка права. Как бы унизительно это ни было, необходимо держаться бесстыдно. Иначе ее действия неверно истолкуют, потому что это свойственно людям.
Церемониймейстер ждал ее у двери спальни с вызовом от короля.
– Служанка вам не понадобится, миледи, – произнес он.
Тревога Иды возросла. Генрих воздерживался от совокупления с ней с тех пор, как подтвердилась беременность, но что, если он передумал? Она отдала шитье Бертрис, провела ладонями по платью с темными пятнами от дождевых капель и последовала за церемониймейстером в личные покои Генриха. Когда она вошла, гром грохотал вовсю, и Генрих смотрел на грозу через открытое окно. Рядом с ним стоял темноволосый юноша.
При появлении Иды Генрих обернулся, и его лицо осветила улыбка.
– А вот и вы! – Он подошел к ней, взял за руку и поцеловал в щеку. – У меня для вас замечательный сюрприз, любовь моя, – прямиком из Нормандии. – Он указал на гостя.
Ида недоуменно заморгала. Юноша был среднего телосложения, с волнистыми черными волосами и карими, собачьими глазами.
– Вы не узнаете меня, сестра? – усмехнулся он. – Немудрено, ведь я тоже едва вас узнал!
– Госселин? – Ида прижала ладонь ко рту и уставилась на брата.
Он был старше на три года, и они не виделись с тех пор, как юноша уехал учиться рыцарскому делу. Ей тогда было тринадцать.
– Что ж, по крайней мере, вы помните мое имя! – Смеясь, он подошел, чтобы обнять ее за плечи и крепко поцеловать в обе щеки. Ида ощутила кожей его улыбку и непривычное покалывание щетины.
– Разве его можно забыть! – Она не знала, смеяться или плакать. Брат был окрещен Роджером, но английская няня ласково звала его Гослингом, гусенком. Прозвище прижилось и превратилось в норманнское мужское имя Госселин. – Прошло столько времени! Когда мы в последний раз виделись, у вас не росли даже усы, не говоря о бороде!
Он опустил взгляд на ее живот:
– Вы тоже изменились, сестра.
Ида инстинктивно, оберегающе положила руку на живот.
– Мы с вашим братом обсудили ваше положение, – спокойно произнес Генрих. – Вам нечего опасаться, все уже стало известно. – Он обвел комнату рукой. – Можете немного отдохнуть и поговорить. У меня дела в другом месте. – Король отрывисто кивнул и вышел из комнаты.
Ида присела в реверансе, а когда Генрих вышел, поднялась, наполовину отвернувшись от брата, и вытерла глаза кулаком.
– Я безмерно рада вас видеть, – сказала она, – но сожалею, что вы нашли меня такой – беременной и незамужней.
Гроза бушевала над головой, через распахнутое окно хорошо было слышно, как дождь барабанит по кровельной дранке и устремляется в водосточный желоб. Слуга хотел было закрыть окно, но Ида его остановила.
– Мне нравится слушать дождь, – сказала она.
Ее брат посмотрел на слугу, затем на нее, и его глаза расширились.
– Возможно, – ответил он, – но вы обладаете властью и влиянием.
– Властью приказать слуге открыть или закрыть окно? – покосилась на него Ида.