Ради милости короля - Чедвик Элизабет. Страница 37

Ида придвинулась к мужу и коснулась его руки.

– Хорошо, что стены голые, – сказала она. – У меня есть идеи насчет драпировок и фризов. Этот дом похож на нас: готов к новой жизни и способен на многое.

Роджер повернулся к ней и взял за руки. Ида сумела улыбнуться, говоря себе, что это место – вызов и приключение, а не разочарование. И действительно, она испытывала трепет предвкушения при мысли, что пробудит дом к жизни своим мастерством. Она сжала руку мужа и импульсивно поднялась на цыпочки, чтобы поцеловать его.

– Я хочу увидеть остальное, – сказала она. – Как насчет комнат наверху?

Роджер засмеялся и закружил ее, тем самым сведя на нет всю торжественность, с которой они вошли.

– Идемте, – сказал он. – Я покажу. Уверен, они тоже способны на многое.

Ида обнаружила, что спальня хуже, чем зал, поскольку ее стены не подверглись побелке, они потемнели от копоти свечей и масляных ламп. Однако, в отличие от зала, тут было четыре хороших арочных окна, хотя и закрытых ставнями от декабрьского холода. Свет падал только из проема внутренней лестницы, да еще две толстые свечи горели в кованых подсвечниках и мерцал огонь в очаге. Большая кровать могла похвастаться пологом из добротной толстой шерсти, но ее темно-зеленый оттенок напомнил Иде прудовую тину. Сама кровать была сработана аккуратно и застелена чистым бельем приличного качества, хотя покрывало было одного цвета с пологом. У кровати стояло кресло-бочонок, но без подушки, которая должна служить посредником между ягодицами и жестким деревом.

– Это были покои отца, – чуть грустно произнес Роджер. – Летом, когда окна открыты, здесь лучше. Все залито солнцем. Отец распродал предметы роскоши, чтобы заплатить долги… А я был слишком занят другими делами, чтобы думать об убранстве этого места. Но это наш дом, и он заслуживает лучшего.

Ида подошла к кровати и села, проверяя матрасы. Те оказались хорошими – толстыми и плотно набитыми. Она сняла плащ и отложила его в сторону.

– Все просто, – сказала она. – Женская рука вернет ему красоту.

– Но я бы предпочел привести вас в другой.

Ида мгновение разглядывала Роджера, затем встала с кровати и расстегнула его плащ.

– Лучше жить в овчарне с вами, чем во дворце с…

Она умолкла, чтобы не произносить имени Генриха в их спальне, и заменила недостающее слово жадным поцелуем.

– Кровать вполне удобная, – заметила она, когда их губы разомкнулись. – Не желаете испытать ее и узнать, на что способна женская рука?

Ее губы изогнулись в неожиданно лукавой улыбке. Веселье прорвалось сквозь недовольство Роджера и стерло его. Он засмеялся, поймал жену за талию и повалил на толстый матрас.

– О да! – Его пальцы принялись усердно теребить шнурки ее платья. – С превеликим удовольствием.

Ида открыла глаза и мгновение лежала в полудреме, пытаясь понять, где находится. Ее волосы разметались по подушке, а рука покоилась на обнаженном плече Роджера. Их ноги были переплетены, словно пряди волос в косе. Он глубоко дышал. Она наблюдала, как поднимается и опадает его грудь, а когда окончательно проснулась, села и огляделась. Их одежда была в беспорядке разбросана по постели, и каждый предмет рассказывал свою собственную историю поцелуев, смеха и страсти. Свечи за раздернутым пологом догорели, а дрова в камине превратились в груду мерцающих угольков.

Должно быть, они проспали немало – когда поднимались наверх, еще даже не наступили сумерки. Ида испытала прилив смущения. Она не знала, что за звук ее разбудил, но он напоминал осторожный щелчок дверного замка. Она наклонилась и легонько толкнула Роджера локтем. Он заворчал и резко сел.

– Надеюсь, нас не ждут к ужину, – с досадой сказала она.

– Что? – Роджер выглядел озадаченным, но, когда остатки сна развеялись, хихикнул. – Вот вам и женская рука. – Он игриво дернул прядь ее волос. – Вряд ли кто-то будет шокирован. Это так похоже на новобрачных! Да и кто посмеет порицать то, что мы делаем в своем собственном доме, и разве обзаведение наследниками не является первейшей задачей лорда и его жены?

Ида покраснела:

– И все же я надеюсь, что нас не ждут. – Она попыталась встать с кровати и взвизгнула, когда ее босые пальцы коснулись чего-то мягкого и холодного. Она отдернула ногу и увидела белые крошки на подошве.

– Творог, – опознал Роджер с озадаченным и веселым видом.

Ида глянула за край кровати и тихонько ахнула:

– Нам принесли еду! – Она помертвела от унижения, хотя ее разбирал смех.

Ида наклонилась еще дальше, взяла салфетку с подноса и вытерла ногу. Ее шокировала мысль, что кто-то из домочадцев вошел в комнату без их ведома, поставил у кровати поднос с едой и на цыпочках удалился. Вот что ее разбудило – тихие шаги доброхота. Она вздрогнула, подумав, какими уязвимыми они были, и попыталась припомнить, много ли плоти было открыто взгляду, несмотря на скудное освещение. Разбросанная одежда тоже свидетельствовала об очевидном. Сплетни о распутстве двора и нравах тамошних шлюх расцветут буйным цветом. Станут говорить, что новой хозяйке не терпелось опробовать постель!

Роджер казался вполне спокойным. Его грудь дрожала от смеха, когда он сбросил одеяло и потянулся за рубашкой и плащом.

– Вниз можно уже не спускаться, – сказал он. – Если сейчас так поздно, как подсказывает мой желудок, все давно поели и готовятся ко сну. С тем же успехом можно поужинать в комнате и начать завтра с чистого листа. Ну что нам оставили? Я голоден как волк!

Он обошел кровать и поднял поднос. Кроме творога, в который наступила Ида, на нем нашлась миска светлого масла, немного свежего хлеба, жареные птички и блюдце изюма. У Роджера заурчало в животе.

– Идите сюда, – обратился он к Иде, – вам нужно подкрепить свои силы. Вы наверняка голодны.

Роджер поставил поднос на скамью у камина. Насвистывая, он раздул огонь мехами, нарезал хлеб и принялся поджаривать его на кованых зубцах. Ида накинула плащ и последовала за мужем. Сидя на скамье у камина, она чувствовала, как тепло огня покалывает тело… или это было тепло мгновения – улыбки Роджера, интимности их первого ужина во Фрамлингеме, ужина наедине? Оправившись от смущения, она была готова радоваться жизни. Ида несомненно проголодалась, причем впервые за несколько недель. Переживания из-за потери сына и подготовки к свадьбе лишили ее аппетита, как и сама свадьба, и то, что за ней последовало, – общение с гостями и попытки освоиться в новом положении. Но теперь, когда Роджер протянул ей ломоть поджаренного хлеба, окунув его в растаявшее масло, она вгрызлась в него, смакуя хрустящую корочку, мягкую серединку и сладковато-соленое масло. Она никогда не пробовала ничего вкуснее, о чем и сообщила мужу.

– Я научился этому в походах. Порой солдатам нечего есть, кроме хлеба, к тому же наполовину черствого. Но так даже лошадиный хлеб [21] становится сносным на вкус. Погодите… У вас… – Роджер приподнял ее лицо и вытер большим пальцем каплю масла со щеки. В ответ Ида слизнула масло с его пальца и бросила на мужа томный взгляд, отчего его глаза затуманились.

Роджер хрипло засмеялся и указал на хлеб.

– Ешьте, – велел он, – а не то оба останемся голодными.

Ида скорчила рожицу, но повернулась, чтобы налить вина. Они принялись игриво кормить друг друга, одновременно насыщаясь и соблазняя. Ида лежала на коленях мужа, свернувшись клубочком, и обменивала изюминки на поцелуи, когда их любовную игру прервали.

– Мама? – из-за двери донесся растерянный детский голос. – Мама, где ты?

Ида села и обернулась. Роджер ласкал ее груди с дразнящей неторопливостью и вжимался в расселину между ее ягодиц наполовину затвердевшим естеством. Она запахнула плащ поверх расшнурованной сорочки и подошла к двери, оставив мужа приводить себя в порядок. У порога стоял мальчик немногим старше Уильяма, и при виде его испуганных больших глаз Иду пронзила тоска и жалость.