Vita Nostra. Собирая осколки - Дяченко Марина и Сергей. Страница 8

Приходил дедушка, принес одеяло. Пашка поблагодарил, но к одеялу не притронулся.

Потом пришел Артур. Обнял за плечи (а таких нежностей он давно себе не позволял) и предложил термометр – старый, ртутный, бабушкин. Пашка просидел десять минут с термометром под мышкой, и результат оказался тридцать шесть и шесть. Артур сказал не очень уверенно, что есть такие грибы, если на них незаметно наступишь – разлетаются споры и вызывают видения, он видел такое в каком-то сериале. Пашка был готов показать ему монеты, но удержался. Слабым голосом попросил оставить его в покое на пару минут – сейчас он вернется в дом, поужинает и ляжет спать, и завтра все будет нормально.

Артур ушел и почти сразу вернулся. Пашка уже почти заговорил с ним, когда вдруг понял, что это не Артур. Блеснули огоньки, отражаясь в стеклах чернейших очков – это почти в полной-то темноте! Человек сел рядом с Пашкой, как только что сидел брат.

– Все мы через это проходили. И не через такое, а гораздо хуже. Сколько монет?

Пашка, будто в страшном сне, разжал ладонь. Пять золотых кругляшек оставили на коже отпечатки – так судорожно он сжимал их.

– Отлично. – Его собеседник явно обрадовался. – Очень хорошо, сохрани. Положи в какой-нибудь носок, только смотри не потеряй! Завтра я буду работать с твоим братом, а ты поддержи его. Вдвоем вам будет легче.

– Завтра, – Пашка еле разлепил губы, – мы оба уедем первой же электричкой из Торпы.

– Нет. – Человек в темных очках отстранился, с сожалением покачал головой. – Вы останетесь. Вы оба на крючке, будете дергаться – будет больно. Кстати, меня зовут Константин Фаритович… но можно просто Костя.

Глава 3

Ближе к полуночи она стукнулась в кабинет к Портнову. Молча поставила на стол блок хороших сигарет, запечатанный.

– Спасибо, – сказал он после крохотной паузы. – Не знаю, смогу ли я чем-нибудь тебе отдарить.

– Реформа началась, – сказала Сашка. – К первому сентября наберутся две группы на первый курс. Мы вернем Речи потерянные орудия. И в этом наборе, Олег Борисович, у нас будет Глагол в повелительном наклонении.

Портнов очень внимательно на нее посмотрел. Аккуратно вскрыл сигаретную упаковку.

– Генетические связи ничего не решают, иначе у нас половина студентов состояла бы в родстве.

– Генетика ни при чем. Когда мой брат был младенцем и валялся на столе, будто выпотрошенный… – Сашка содрогнулась. – Когда я дозвонилась Фариту, а тот – Николаю Валерьевичу… Когда я там, на кухне, пыталась вернуть в него человека, а родители тем временем ломились в дверь… Я оставила в маленьком Валечке – в его структуре – информационный фрагмент себя. Проекцию. Маячок.

Открыв поутру глаза, Валя точно знал, что будет сейчас делать. Не завтракая, он отправится в торговый центр, где продается что угодно. Потом найдет в интернете слесарные услуги, установку дверей или что-то в этом роде. Так, чтобы к вечеру замок в двери был другой. И пусть она попробует снова явиться.

Дверь, к счастью, запиралась на задвижку изнутри, так что ночью Валя мог спать спокойно. Но не желал, уходя из дома, представлять себе, как здесь хозяйничает чужая, неприятная, незваная сестра.

Родителям он решил пока ничего не говорить. Они совершенно точно сорвутся из отпуска – мама не сможет отдыхать у моря, когда ее Сашенька вернулась. Видела бы мама эту Сашеньку…

…И тут он услышал голоса на кухне. Подскочил, как на батуте, покрылся мурашками, уверился на долгую секунду, что забыл на ночь задвинуть щеколду на двери. Но задвинул же и проверил! Этого не может быть, никто не мог… или он еще спит?!

– Валик, – весело позвала мама, – ты поедешь нас провожать или нет?

В трусах и майке, босиком, он бросился на кухню – и чуть не споткнулся в коридоре о собранные чемоданы. Мама и отец заканчивали торопливый завтрак, одна тарелка на столе была накрыта крышкой – горячие бутерброды для Вали ждали его и не должны были остыть.

– Что с тобой? – всполошилась мама, когда увидела его лицо.

– Кошмар, – ответил он хрипло. – Плохой сон.

– Что снилось? – Отец посмотрел сочувственно.

– Не помню, – выдавил Валя. – Какое сегодня число?

– Здрасте. – Мама развела руками. – Двадцать седьмое, какое же еще? Ты забыл, на какой день у нас билеты?

Родители всегда приезжали в аэропорт заранее – из-за маминого тревожного расстройства она всегда боялась опоздать.

Знакомая дорога показалась Вале длинной и тягостной. Все силы он тратил на то, чтобы родители ничего не заподозрили. К счастью, те были заняты собой: мама пыталась вспомнить, что из критически важных вещей они позабыли. Отец шутил, пытаясь развеять ее тревогу – все равно что гасил огонь керосином.

Наконец сдали чемоданы и прошли все формальности. Валя в последний момент чуть не схватил маму за руку, умоляя остаться и никуда не лететь. Сам испугался этого детсадовского порыва. Вот был бы стыд-то.

Родители помахали ему из-за ограждения и зашагали, обнявшись, и скрылись в толпе. Их отпуск – и новый медовый месяц – начался. А Валя остался стоять, будто приклеенный к блестящему полу.

Навстречу, к стойкам регистрации, шли компании молодых людей, парни с девушками, семьи с детьми – все с разноцветными чемоданами и рюкзаками, все в предвкушении радости, ни одного грустного или хотя бы равнодушного лица не было во всем большом здании аэровокзала. Валя вдруг осознал впервые в жизни, что все они уязвимы, и, стремясь к радости, рискуют жизнью, поднимаясь высоко в небо в тесной алюминиевой трубке, где столько сложных приборов, что хоть один когда-нибудь обязательно откажет…

У меня тревожное расстройство, подумал он, сжимая зубы. Это как у мамы, только хуже. Но мама знает, что нездорова, принимает таблетки. Она знает, что ее страхи – выдумка… Отражение химических процессов в мозгу. Их надо регулировать, а значит, врачи, лекарства… Психотерапевты…

Он стоял, боясь двинуться с места. Боясь пройти мимо табло и уж конечно не желая возвращаться домой. Он все еще надеялся, что это может быть сон. Он придет домой, а там пусто, никого нет. Чтобы проверить это, нужно…

– Валик, – послышалось у него за спиной.

Он дернулся, но не обернулся.

– Давай поговорим, – сказала его сестра. – Я тебе не враг. Честное слово.

– Мы, конечно, уедем, – еле слышно шептал в темноте Артур. – Но лучше через пару дней. Свяжемся с мамой. Подготовим дедушку и ба. Ты не думай, он тебя не получит, этот маньяк. Я буду рядом.

– Ты разве не чувствуешь, что нельзя ждать?!

Артур вздохнул: он чувствовал. Они с Пашкой прожили долгую жизнь на двоих, почти восемнадцать лет, и в этой жизни было всякое. И по разным классам их разводили, чтобы разделить, и сводили снова, чтобы помирить, и врачи говорили, что это сиамские близнецы, только не физически, а ментально, и хорошо бы отправить их в разные города, чтобы нормально оформились личности. И когда они наконец переросли трудные времена, признали границы друг друга и сознательно отказались от болезненной связи – случился жаркий день на речке и все вернулось.

Артур сопротивлялся, да. Он долго верил, что Пашка заболел, и честно принес ему термометр. Но теперь, после Пашкиного рассказа в темноте, никаких сомнений не осталось: в их жизнь залезло непонятное, потустороннее, и надо сперва уносить ноги, а уже потом гадать, что это.

Пашка ворочался на диване, Артур – на раскладушке рядом. Дом спал или притворялся. Капала лекарство на дно стакана бабушка, гладил ее плечо дедушка, всхлипывала во сне Лора, отлично понимая, что стала причиной больших неприятностей. Дрых без задних ног Антошка, не замечая речного песка на подушке и в постели.

– Это Торпа, – снова зашептал Пашка. – Помнишь… в детстве мы придумывали… что это особенный город… что в нем есть большая черная ратуша, и особняк со львами, и еще много всяких штук… Что здесь живет что-то или кто-то, чего больше нет нигде. Мы уедем из Торпы, и… всё. Не вернемся.