The офис - Донцов Андрей. Страница 18

А попались по-крупному после похода в театр. Просматривали ветерана отечественной сцены Юрского, выпили там из-под полы коньячка и, уже выйдя на улицу и удалившись от театра на почтительное расстояние, ввязались в спор на тему скульптур. Ровно наполовину разделились мнения. Нарядов и Глушков говорили, что у скульптуры Сатира, сидящего рядом с театром, присутствовал член, а Вострецов и Кузнецов утверждали обратное.

Поспорили на кругленькую сумму и две недели дежурств по кухне, вернулись назад, а сад «Аквариум» уже закрыт. Ну и послали по представителю от каждой стороны перелезть через ограду – больно уж жарким спор оказался. Народу вроде в такую невзрачную погоду было немного, но милиция сразу нарисовалась.

Обули по полной программе. Все, что было в карманах на тот момент, и потом еще привозили, чтобы паспорт Нарядова забрать.

– Мы ж не хулиганить, – объяснял им Нарядов.

– Еще бы вы здесь хулиганили…

2

Встречи они всегда назначали у Макдоналдса. Как и положено всем недавно переехавшим в Москву на ПМЖ. Называешь любое нужное метро – а где там встречаемся? – у Макдоналдса. Других достопримечательностей пока еще не выучили.

Правда, прочитав в одном из популярных глянцевых журналов про диету под названием «после шести ваще не ем», быстро трансформировали ее в свой вариант:

– Я в Макдоналдсе – ваще не ем.

Выговаривали данную концепцию питания на московский ма-анер, с узнаваемой интонацией, чем приводили в восторг знакомых девчонок.

В диетах они, конечно, ни в каких не нуждались, но уже давно, в студенческие времена, еду в данном объекте фастфуда сочли идеологически неправильной. Припомнили Олимпийские игры в Америке, суперскандалы с судьями, издевательские оценки Слуцкой, вторые комплекты золотых медалей и прочую муть и поклялись там больше ничего не есть, ни при каких голодных обстоятельствах.

В Ярославле там не есть было очень легко, а вот в Москве – где Макдоналдс на каждом шагу и где нет маминого борщика в холодильнике, – поди попробуй. Но, испытывая силу воли друг друга, держались. Поджидая опаздывающего, прогуливаясь в облаках дразнящих желудок испускаемых вражеским заведением запахов. Заходили туда погреться, пользуясь демократичным пропускным режимом, но к свободной кассе – ни-ни.

Приветствовали друг друга вопросом:

– Выдержал?

– Выдержал. Они пытали меня, жарили лук, подкладывали в биг-тейсти помидорчик, но я не сдался.

И с сожалением смотрели на искалеченную пирсингом молодежь, черной стайкой сидевшую на металлических стульях и подбиравшую из-под носа официантов недоеденные ценности.

Возвращаться домой, шагая по темной Москве вчетвером из баров, – тоже было сподручнее. Смутное время. Когда один – совсем опасное. Вчетвером – нормально.

На трибунах услышали, как фанаты в Москве распевают песню «Если с другом вышел в путь – веселей дорога. Без друзей меня чуть-чуть, а с друзьями – много». Это ж фанатская культура совсем другого уровня. Не то что в Ярославле. «Нету смелее наших ребят, ребята в синей форме сегодня победят! „Шинник“ Ярославль!» Такие слова тем, кто старше двенадцати, и повторять-то стыдно. Как говорится, «столько не выпить!». А тут, пожалуйста, целый сектор: «Эй! Эй! Эй! Что нам снег, что нам зной, что нам дождик проливной, когда мои друзья со мной».

Через три недели они чувствовали себя в Москве уже настолько комфортно, что иногда напевали эту песню, возвращаясь домой в пятницу ночью. Хороший город. Если держаться вместе – жить можно.

В книжке Рабинера прочитали, что на тренировке романцевского «Спартака» – в уже далекие двухтысячные годы Глушкова восхищала эта команда – была очень интересная традиция. Когда мата стало совсем много – футболисты начали обращаться друг к другу по имени-отчеству с преувеличенным чувством такта.

Мата у четверки становилось все больше и больше – коммунальный быт и типичное нежелание им заниматься располагали, и Глушистому это не нравилось. Ввели правило – расписали штрафы за каждое слово. Набор слов первой категории брани – триста рублей за каждое, второй категории – двести, ругательства любого другого плана, в том числе ласковые производные с матерными корнями – по сто за каждое слово. Через неделю стала не квартира, а дом образцового содержания.

– Что же вы, Денис Викторович, опять посуду не помыли за собой, ваше дежурство на этой неделе…

– Позвольте-позвольте, Александр Георгиевич, вы же мне одно дежурство еще с прошлого месяца должны…

– Ну, это вы, Денис Викторович, заблуждаться изволите, ей-богу! Я дежурство еще в прошлую среду отработал, когда вас после дискотеки тошнить изволило, я ночью полы мыл. Вон спросите у Дмитрия Павловича, зачет это или не зачет.

Разговаривать так всем нравилось, девушек приводило в восторг, однако симпатии оставались симпатиями – эротических приключений в Москве не прибавлялось… точнее, они были, но опирались в основном на знакомых с родной земли.

Визиты в родной Ярославль два раза в месяц были обязательным условием московского существования. Именно там проверялась на крепость идея миграции, ибо каждое возвращение оттуда было словно первым отъездом. А внимание, которое получали там они и, главное, – чувство уверенности в себе, своей избранности, собственной решимости и значимости, придавали необходимую подпитку их мужской неотразимости.

Особенно это касалось тех дискотек на окраинах, куда они опасались ходить, будучи студентами. Теперь там к ним по-другому относились. А девушки, подросшие соплячки, таяли как свечки, глядя на их внешний вид и слушая их приезжие московские разговоры.

Они искренне сочувствовали тем приезжим из далеких регионов стран и мест, кто был лишен постоянного подтверждения собственного статуса в виде регулярных поездок на родину. В этом плане Ярославль, с его четырьмя часами на поезде «Савва Мамонтов», испохабленном, конечно, фанатами столичных клубов, был почти идеальным местом.

Когда появилась у них первая служебная машина и была взята в кредит вторая, стало совсем все просто и весело. Из родного города можно было возвращаться в период студенческих каникул двумя машинами по четыре человека в каждой, угощая очаровательных спутниц по дороге коктейлями из водки с соком.

Кто думает, что из поволжских городов лишь Нижний Новгород способен выделять из своих рыночных торговых рядов будущих красавиц, ошибается. И Самара, и Ярославль, как и любой город Поволжья, в этом не отставали. Надолго никто из девушек в их квартире не задерживался, потому как все-таки четыре живущих человека – это не два и не три.

И потом, постоянные командировки, ради которых их и брали на работу, все-таки имели место быть. В среду они садились за кальяном – все, кто присутствовал в этот момент в Москве, и строили планы покупок. Закупать продукты и бытовую химию приходилось тем, кто отсутствовал и не заполнял список: в наказание.

Шопинг становился для них тоже легким занятием, ибо все делилось на четверых. Как все это потом разделять, они не думали, предполагая, что ничего трудного в этой арифметике не будет.

Так в их квартире появились огромный телевизор, домашний кинотеатр, куча DVD, но самой знаковой и объединяющей стала покупка соковыжималки. Процесс нехитрого кулинарного творчества и постоянной заботы о витаминном балансе своих друзей захлестнул на месяц. В час ночи, несмотря на то что витамины уже капали из ушей, в магазин отправлялся кто-либо за свежей морковкой, в два – за апельсинчиками. Коктейли из всех возможных тропических фруктов смешивались на их тесной кухне и делились на четыре равные доли. В какое-то время они перестали пить.

После того как в их полку убыло – сбежал Тема Кузнецов, – они сняли трешку на Сухаревской, и их условия жизни стали совсем привлекательными. Двадцать минут пешком до Арбата и отдельная комната у каждого. И в соседях друзья.

А с Темой все было просто – не выдержал искушения. Предложили ему на такую же зарплату возглавить в родном Ярославле филиал. Дело не в том, что в Москве расходы больше, – уставать человек начал от ритма дорог московских, да еще командировок бесконечных. Ну и сошел с дистанции.