Обороты (СИ) - Чар София. Страница 41

– Да что же вы – боитесь разве, или в чем подозреваете? Да разве мы кому зло сделаем? Не выдумывайте – мы люди честные! Чем богаты – всем поделимся! – воскликнул мельник.

И в этот раз молодой капитан не успел даже рта открыть. Его авторитета уже на хватило на то, чтобы остановить голодных и злых мужиков, что спешились и повели лошадей за Грегом.

Нахмурившись, Патрик вынужден был тоже спешиться.

– Дисциплина ни к черту! – в сердцах выругался он.

– Ну ежели такое в мире творится – не удивительно… А разве же высокие господа из нагов да людей не воспротивились такому? – поинтересовался мельник, знаком указав Патрику, где можно привязать лошадь.

– Противились, не противились, кто слушать их будет, когда говорят они так тихо! После того как нагайше умерла у людей и короля не стало. Все под себя Ссашиха, все под себя, именем наагайе Шайяре прикрываясь. И короля извел и сторонников его переманил. Столько всего обещал, а в итоге сделал слугами своими и с аристократией нагов так и не уравнял в правах! Так что слова людей ничего и не значат. А если бы и значили, не хотят они сплотиться, все на себя тянут! – раздраженно бросил Патрик, уже не в силах сдерживать досаду.

– А что же наги, разве законно наагайе неволить? – осторожно поинтересовался мельник, не сводя с Патрика взгляда.

– Незаконно и ропщут многие, да никто не пойдет против Ссашиха! Наагайе же не лидер, она не такая как мать. За наагаи бы пошли, появись он, да только его может и нет уже. Как унесли эти бродяги первенца нагайше, так и слуха о нем нет.

Разгоряченный досадой, Патрик так и не заметил, что селянин, которому стоило бы называть Шайяре принцессой, что проще для человека, вдруг легко и правильно назвал ее титул. Не заметил он и взгляда из темного угла. Напряженного взгляда желтых глаз, которым стоило бы быть скрытыми повязкой.

Зато заметил «мельник», что чуть прищурился, и поспешил перевести тему.

– Давайте поспешим, все наши бабы уже приготовили, вон какой запах! – простонародно коверкая слова, снова воскликнул он, делая незаметный знак скрытому наблюдателю удалиться.

Не время, не время было рисковать. Они все еще знали слишком мало и одновременно слишком многое удерживало их от любых решительных шагов.

С дневным светом ужасы падения Обители постепенно сглаживались в воспоминаниях людей. Рабочие уже почти закончили с разбором завалов и новые впечатления уже вытесняли пережитое. Владыка был жив, а это главное.

Разумеется, многие были недовольны тем, что Верховный жнец теперь пленник замка, но пока что открыто роптать никто не рисковал. Разве что несколько раз самые ярые фанатики пытались прорваться на прием к Владыке, но удары железных палиц стражи отбивали жажду услужить Зажигающему даже у самых ярых поклонников культа.

Куда хуже приходилось с аристократами. Пусть не прямо, но достаточно часто на приемах в тронном зале раздавалось имя Матаана, что вовсе не радовало Аскара. Всякий раз, когда звучало имя жнеца, он ощущал пронзительную головную боль от взрывов хохота плененного бога.

Отрезанный от мира, тот делал все, чтобы превратить жизнь короля в пытку и ему неплохо это удавалось. Всегда спокойный и сдержанный, Аскар ощущал, что ему все тяжелее сдерживаться в мелочах, все чаще он готов сорваться по пустякам. К постоянному гомону в сознании примешивалась усталость от бессонницы.

Сонные зелья помогали провалиться в беспамятство, но не дарили отдыха. С каждым звоном первого колокола на пятый отсчет от первого в тронном зале собирались аристократы с прошениями. Только в это время они имели право обратиться к Владыке лично. И с каждым разом Аскар улавливал все больше встревоженных шепотков.

Да, он знал, что осунулся, знал, что многие тревожатся, говорят о болезни. О том же осторожно замечал и доктор, но Аскар мог только отмахиваться. С его болезнью не справиться ни одной живой душе.

«И не живой тоже!» – снова громыхнул голос Зажигающего, вынудивший Аскара устало потереть переносицу.

Этот прием казался особенно долгим. В серых залах все просящие казались бесцветными. Такими же, как их прошения – милости, помощи, поддержки. Все то же от тех же.

Порой кивая, Аскар с трудом заставлял себя сосредотачиваться на словах, стараясь держаться ровно и не слишком заваливаться на спинку трона.

До безумия хотелось отдохнуть.

Держало только то, что страдания его не бессмысленны. Пока Матаан в плену, Зажигающий остается только докучливым голосом в его сознании. Он не может влиять ни на что, не может вырваться, пока к нему никто не взывает. А взывать к нему мог только Верховный жнец.

В который раз потерев переносицу, собираясь с силами, Аскар медленно кивнул и выпрямился. Знаком велев просить следующего, Владыка переплел пальцы рук, усилием воли подавляя раздражение от грохота голоса своего пленника. Впрочем, и этот проситель не получил должного внимания.

Едва сухощавый лорд начал путанно излагать прошение, взгляд Аскара скользнул чуть выше его плеча, к двери. Вернее, к проскользнувшему в зал слуге, который что-то быстро сообщил Лаварику.

Внимательно выслушав его, Лаварик побледнел, как-то растерянно пригладил усы, бросив быстрый взгляд на Владыку. Этот взгляд и перехватил Аскар, ощущая все возрастающее напряжение.

На миг замерев, лорд медленно поклонился своему Владыке и быстро обошел зал у стены, как требовал этикет, чтобы приблизиться к Аскару.

– Ваше величество, бежал Верховный жнец, – склонившись к Владыке, тихо произнес он.

На какое-то мгновение ладони Аскара судорожно сжали подлокотники трона. Потемнело в глазах, шум крови в ушах заглушил даже издевательский хохот проклятого божества.

Общественные нормы, мнение аристократии, что заставили его не отправлять уважаемого человека в темницу – какая дурость! Он – Владыка, он хозяин этого мира и никто не смеет ничего ему говорить, не смеет осуждать, даже пожелай он вырезать столицу, глупец!

От этого запоздалого, жестокого и циничного осознания Аскар только скрипнул зубами, резко поднявшись с места.

– Отыскать и отправить в темницу. Всех, кто помогал – казнить, – резко скомандовал он. – Прием окончен!

Немедля ни мгновения, Аскар тяжелым шагом спустился ступеньками, провожаемый десятками удивленных взглядов и беззвучными издевательствами Зажигающего.

«Ничего тебе не поможет, человечишка! Глупый, слабый человечишка, раньше нужно было на мое предложение соглашаться!» – измывался тот, решив, что победа за ним.

– Глупый, слабый, божок, ты ничего и никому уже сделать не сможешь, – в глухой ярости, решительно прошептал Аскар, ныряя в спасительную темноту коридора.

Плох тот правитель, что видит только прямой путь. Всякая дорога в три и больше тропинок может разветвляться умелым владыкой. И глупо было бы считать, что Аскар, прожив столько, вдруг станет самонадеянным глупцом.

За ночью успел наступить день. Самый короткий день из всех, что когда-либо видел Ошер. С каждым миром ночи занимали все больше времени и нередко между двумя долгими ночами можно было застать только короткий проблеск солнца с клочком ясного неба. Впрочем, это утро радовало мало.

После встречи с доблестной стражей Ромиби что-то тяжелое нависло над кшерхами и все чаще взгляды путников нет-нет, да обращались к Шарриашу. Мужчина шел последним, почти не поднимая взгляда от земли. Порой он замедлял шаг, с силой стискивая руки, но его никто не торопил.

Впрочем, не всегда задерживаться приходилось из-за Шарриаша. Тракт вился, то и дело пронизывая поселки и города. И если последние кшерхи обходили стороной, поселки проходили прямо. В последнем селении и вовсе пришлось задержаться почти до самого рассвета, прежде чем удалось пройти мостом.

И если ожидание прошло спокойно, переходить пришлось очень быстро. Из таверны, что расположилась у реки к ним то и дело долетали обрывки разговоров, но дела до них не было никому. Ровно до того мгновения, когда разговор снова коснулся последних событий в Шшаасе.