Подменный князь. Дилогия (СИ) - Апраксин Иван. Страница 12

На струг мы погрузились в числе последних. Он был зеленого цвета, а на носу у него громоздилась вырезанная из осины крупная деревянная колода с вырубленными на нем топором изображениями. Присмотревшись, я понял, что на колоде изображено три женских лица, обращенных в разные стороны. Довольно странное, если не сказать зловещее зрелище: почему-то сразу вспомнилась горгона Медуза с ее многими головами…

Кроме двух десятков воинов на струге были и другие живые существа: пять баранов, жалобно мычащих в специально огороженном для них закуте, и пять громадных собак в железных ошейниках, очень лохматых и совершенно устрашающего вида. Ясно было, что это – боевые псы, специально обученные сражаться и разрывать неприятеля на части своими острыми клыками.

Баранов же везли в качестве пищи, мобильной и всегда готовой к употреблению. Вероятно, сами бараны об этом догадывались, потому что все время волновались и глядели вокруг себя большими несчастными глазами. Общество защиты животных еще не было учреждено в этом мире…

Посреди днища нашего небольшого беспалубного корабля на обитой железом площадке постоянно горел небольшой костер, возле которого и пристроилась Любава с котелком, в котором варила отвар из собранных только что трав.

Паруса не поднимали, мы шли вниз по течению, а воины, усевшиеся с обоих бортов за весла, лишь редкими взмахами направляли струг по центру реки.

Примерно с этого момента я стал постепенно ощущать себя частью происходящего. До этого все время я хоть и действовал, делал и говорил что-то, эмоционально оставался чуждым окружающему. И лишь усевшись на корме струга, увидев, как ритмично поднимаются над водой весла и как Любава робко и неуверенно улыбается мне, склонившись с котелком у огня, я невольно вдруг поймал себя на местоимении «мы».

«Вот мы и поплыли», – сказал я себе.

Мы – это не только я с вчера еще незнакомой девушкой, но и другие люди, которых узнал также недавно, но с которыми уже успели сложиться какие-то отношения. Вчера вечером мы вместе черпали кашу из котелка, а сегодня даже успели повздорить, а затем помириться. Теперь это уже были «мы», и я с внутренним изумлением ощутил себя частью общего целого – отряда воинов, движущихся неизвестно когда и куда…

Впрочем, куда – это я скоро узнал. Собственно, об этом знали здесь все – целью был Киев. Оставив позади себя разграбленный и сожженный Полоцк и другие бесчисленные городки и усадьбы, конунг Вольдемар неуклонно шел на юг, спускаясь по рекам к стольному городу.

Шлепали весла по водной глади, громко жаловались на жизнь бараны в своем закутке, свирепо порыкивали боевые псы, а мимо по обе стороны реки тянулись красивейшие пейзажи – заливные луга, рощи деревьев с пышно-зелеными купами, и редкие хуторки из двух-трех домов, с низкими соломенными крышами.

«Природа прекрасна во все века: деяния человеческие ужасны». Эту философскую фразу я прочитал когда-то давно в старинном медицинском труде. Тогда я не особо задумался об этом, а сейчас пришло время вспомнить…

Любава сделала свой отвар и пыталась влить его с глиняной плошки в рот несчастному Всеславу. Мальчик готов был пить, он еще надеялся выжить, хотя у меня на этот счет были самые мрачные предчувствия.

– Далеко ли до Киева? – спросил я у сидевшего рядом Вяргиса, и даже сам улыбнулся, подумав, как нелепо светски звучит этот вопрос. Таким тоном спрашивают у соседа по пульману ТЖВ, далеко ли до Брюсселя…

Но воин не ощутил юмора ситуации. Он дернул себя за длинные, наполовину седые усы и ответил:

– Два дня плыть. Или три, как погода будет. Но дело того стоит. Ты бывал в Киеве, знахарь?

Решив не сообщать о том, как однажды промаялся в аэропорту Борисполь во время вынужденной посадки, я отрицательно покачал головой.

– Киев – очень богатый город, – сообщил Вяргис. – Я бывал там два раза. Там много золота и серебра. Очень много, всем хватит. А если конунг разрешит всех жителей продать хазарам, то мы получим золота еще больше.

Говорил он это совершенно серьезно, и оставалось лишь поразиться прямоте и цельности натуры этих людей.

– Но я слышал, что Вольдемар сам собирается стать князем Киева, – сказал я. – Это так? Но тогда вряд ли он разрешит продать в рабство всех жителей. Над кем же он будет князем?

Вяргис на секунду задумался, даже наморщив лоб, отчего глубокая складка пролегла на нем. Явно мышление не было для него привычным занятием.

– Жители откуда-то потом появляются сами, – наконец сказал он, решив для себя вопрос. – Наверное, придут из других городов или из деревень вокруг. Киев ведь стольный город великого князя. Все хотят жить в таком богатом городе.

– Но город уже не будет богатым после того, как вы заберете из него все золото и уведете в рабство всех жителей, – заметил я. – Вряд ли Вольдемару захочется остаться князем над пустым и нищим городом.

Эта мысль показалась Вяргису неожиданной, и он хмуро глянул на меня исподлобья. Я решил прекратить опасный разговор и не злить старого воина понапрасну.

Любава напоила-таки мальчика своим отваром и теперь, вполне удовлетворенная, села рядом со мной, доверчиво положив голову мне на колени. Иногда я удивлялся ее откровенности…

– Кто это? – спросил я, указывая на деревянную колоду с изображениями на носу нашего струга.

Вяргис с Любавой невольно переглянулись. Я задал, видимо, совершенно дикий вопрос.

Наверное, так же посмотрели бы друг на друга два москвича, если кто-нибудь вдруг спросил бы у них, что такое Кремль или Красная площадь.

– Это богини, – неуверенно ответил Вяргис, не веря, что я действительно могу этого не знать. – Если их хорошо ублажить, они помогают нам повсюду. Поэтому мы всегда возим их с собой.

– А почему их три? – поинтересовался я, все еще не в силах привыкнуть к языческому ходу мышления.

– Это Масторава, Вирява и Ведява, – снисходительно пояснил Вяргис. – Масторава – богиня всей земли, она помогает в выращивании пищи. Вирява – хозяйка лесов и помогает в охоте. Если заблудишься в лесу, то Вирява может вывести тебя… А Ведява помогает нам сейчас, когда мы плывем, – она владеет силами вод.

– В нашей земле мы называем их всех по-другому, – подала голос Любава. – Эти имена дали богиням в той земле, откуда пришли эти люди. – Она кивнула на Вяргиса, стараясь не глядеть на него. Видимо, она все еще не могла простить им того, что они сделали с ее молодой хозяйкой, с несчастным Хельги, со старым Рогвольдом, да и собирались сделать с нею самой…

Слова Любавы пришлись как нельзя кстати: мне уже давно пора было разобраться, откуда действительно пришли все эти люди? Кто такие эти воины конунга Вольдемара? Что за разноплеменный сброд собрал и ведет сейчас на Киев этот юноша с безумными глазами?

– Все из разных мест, – задумчиво сообщил Вяргис, потеребив довольно длинную бороду с сильной проседью, – но все из северных земель. Когда Вольдемар бежал из Киева, он сначала появился в земле свеев, у конунга Хакона Смелого. Оттуда, из свейской земли, от далекого холодного моря пошли с Вольдемаром первые храбрые люди. Вот они, видишь, плывут на тех стругах.

Вяргис протянул руку и указал на струги, следовавшие прямо за стругом Вольдемара.

– А когда он проходил потом через наши, новгородские, земли, то позвал и нас. Я возглавил наших людей, потому что много где побывал, видел разные земли и участвовал в битвах.

– А как называется ваш народ?

Вяргис назвал какое-то слово, значения которого я не понял. Наверное, этот народ попросту успел к исторически обозримому времени смешаться с другими народами или изменил название.

– Но я видел у вас в войске много славян, – осторожно сказал я, на что воин солидно кивнул.

– Конечно, – согласился он. – У нас много славян, да ведь и сам Вольдемар – славянин. Сын Святослава…

Полученную информацию необходимо было осмыслить. В который уже раз за последние два дня я горько пожалел о том, что мало интересовался русской историей. Интересовался, конечно, и даже книжки на эту тему читал, но, видимо, недостаточно. Я никак не мог соотнести прочитанное в книжках с тем, что видел и слышал сейчас. Моя память мучительно извлекала полузабытые исторические факты, и эти факты очень плохо соответствовали тому, что меня окружало.