Время ацтеков - Лорченков Владимир Владимирович. Страница 20

– Твоим пришествием, Сам ныне рабы Твоя, – нараспев читает священник.

– Твоим пришествием, Сам ныне рабы Твоя, – машинально повторяет Женя.

– Мы, два светлячка в твоем не самом любимом и наверняка не очень ухоженном парке, – думаю я.

– Говорите имена, – сурово требует батюшка.

– Евгения, – тихо говорит Женя.

– Владимир, – произношу я впервые за много лет свое имя.

– Евгения и Владимир, – повторяет уже священник.

– Яже благоволил еси сочетатися друг другу, – продолжает священник.

– Яже благоволил еси сочетатися друг другу, – говорит Женя.

– В конце концов, ты сам хотел, чтобы мы размножались и пели гимны в твою славу, и этим ты ничем не отличался от божеств ацтеков, да и любых других, – думаю я.

– Да и вообще люди для вас, богов, как тля для муравьев, – думаю я.

– Размножайтесь, чтобы курить фимиам, – горько думаю я.

– Прости меня, – пугаюсь я.

– Если и рассердишься, то лишь на меня, ладно? – спрашиваю я.

– В мире и единомыслии сохрани, честный их брак покажи, – поет священник.

– В мире и единомыслии сохрани, честный их брак покажи, – с удовольствием повторяет Женя, и я еще раз замечаю, как она красива.

– Честный брак, – думаю я, – это уже немного не для нас с тобой, милая, хотя мне плевать на то, что мы нагрешили на тысячи полторы лет ада, а может, нас с тобой простят за эту формальность?

– Нескверное их ложе соблюди, непорочное их сожительство пребывати благослови, – строго косит на нас священник, и я знаю, что он думает о том, что перед венчанием мы прожили пять дней в гостинице, само собой, не в разных же номерах.

– Нескверное их ложе соблюди, непорочное их сожительство пребывати благослови, – с милой улыбкой повторяет Женя, и я вижу, что моя без минуты жена унаследовала от Иисуса все самое лучшее и самое женское и что она и вправду умеет одним касанием превращать воду в вино, а грех – в святость.

– Нескверное их ложе соблюди, непорочное их сожительство пребывати благослови, – повторяю я, чувствуя необычную жажду ее тела.

– И сподобия к старости маститей достигнути, чистым сердцем делающе заповеди Твоя, – назидательным тоном говорит священник.

– И сподобия к старости маститей достигнути, чистым сердцем делающе заповеди Твоя, – словно обещание, произносит Женя, и лицо священника смягчается.

– Если я сумею выпутаться из всей этой истории, – даю я обет, – то буду блюсти все твои заповеди и, кажется, уже никогда не изменю этой женщине.

– Так сойдет? – спрашиваю я икону.

– Ты бо еси Бог наш, Бог еже миловати и спасати, и Тебе славу воссылаем, – завершает молитву священник.

– Ты бо еси Бог наш, Бог еже миловати и спасати, и Тебе славу воссылаем, – говорит Женя, приготовившись откидывать вуаль.

– Ты бо еси Бог наш, Бог еже миловати и спасати, и Тебе славу воссылаем, – говорю я, остро чувствуя запах моря, и вдруг понимаю, что гарью-то и не пахнет, неужели все это?!

– Со Безначальным Твоим Отцем, Всесвятым и Благим и Животворящим Твоим Духом, ныне и присно и во веки веков, – грозно рычит священник.

– Со Безначальным Твоим Отцем, Всесвятым и Благим и Животворящим Твоим Духом, ныне и присно и во веки веков, – пискнула Женя.

– Со Безначальным Твоим Отцем, Всесвятым и Благим и Животворящим Твоим Духом, ныне и присно и во веки веков, – искренне говорю я.

– Аминь! – восклицает священник.

– Аминь! – восклицает Женя.

– Аминь! – едва не кричу я.

– Все, – торжествует священник, – отныне вы муж и жена!

– Целуйтесь! – велит священник.

Нас начинает трясти. Я, ухватившись за руку Жени, снимаю вуаль с ее удивленного лица и целую ее очень долго.

Мы еле держимся на ногах.

– Это землетрясение, небольшое, – доносится до нас голос священника, – такое в горах случается часто.

– Хватит, – довольно говорит он.

– Дети мои, выйдем отсюда, – просит он.

– Я привык и чувствую, что опасности нет, – говорит он.

– Но из-за вас беспокоюсь, – говорит он.

– Н у, хватит целоваться! – смеется он.

Мы выбегаем из церкви как настоящие молодожены.

Смеемся и держимся за руки.

Дело 1298-G (закрыто по приговору суда), 2005 год, архив МВД РМ. Страница 12 дела, вещественное доказательство № 34, страница 98 из дневника подозреваемого

…Любимая, если бы ты знала, какую боль причиняют мне все твои измены. Страшные, словно раны, нанесенные бритвой наотмашь, не до кости, а так, чтобы вспороть как можно больше кожи, заставить страдать. Будь ты милосердна, как ацтек, ты бы сразу пронзила мою грудь длинным ножом, ты бы вырвала сердце, и я, вздохнув счастливым, умер бы. Ты же мучаешь меня и мучаешь – моя мука словно долгая песня для тебя в твоем странствии по постелям мужчин…

…Милая, как тебе известно, все женщины мира – это всего-навсего одна женщина. Мать-Богиня Тумана. Если бы я был засранцем из никому на хер не нужного института, я бы обязательно припомнил ее имя. Блеснул бы знанием культуры ацтеков. Хотя, конечно, никакое это не знание. По-настоящему надо чувствовать Женщину Тумана, а как ее зовут – не имеет значения. Ближе всех к разгадке был бразильский писатель Амаду, ну, книжки которого есть на полке каждой уважающей себя советской семьи. Апдайк, Воннегут, Фитцджеральд и Амаду. Так вот, Амаду знал, что во всем повинна Иеманжа – это так называли Женщину Тумана грязные бразильские негры, переселенные жить в Америку из своей зачуханной Африки. Краем

уха они услыхали от случайно уцелевших жрецов ацтеков про Женщину Тумана и сочинили сказки про Иеманжу, живущую в морях…

…Конечно, она живет на земле. Вот и сегодня она приняла твое обличье, чтобы еще раз нанести мне мучительную рану. Каждый раз, желая унизить, она меня отвергает и ложится под нового мужчину. Что она находит в них, глупых самцах, что они могут дать ей? Все эти выблядки. Богиня Тумана выбрала тебя не случайно. Поверь мне, она знает толк в женских телах. Она разбирается в этом не хуже любого бабника. Известно ли тебе, что Богиня Тумана предыдущим своим телом избрала женщину, не менее красивую, чем ты. Пусть красота ее и другая. Каждая из вас великая по-своему, но грудь у вас обеих была влажная. Я говорю – была, потому что скоро и ты перестанешь быть. Вини во всем не меня. И не Богиню Тумана. Вини во всем его, этого напыщенного мудака, мать его…

…Богиня Тумана, как и все женщины – и, соответственно, все женщины, потому что они Богиня Тумана, – обожает мучить мужчин. Наносить им шрамы. Излюбленный ее способ это сделать – лишить тебя силы и отдаться кому-нибудь у тебя на глазах. Помню, шестьсот лет назад, когда к нам пришли испанцы, она лишила сил мужчин всего нашего селения, и они за пятнадцать минут проиграли схватку бородачам, которых было в пять раз меньше нас. Они перебили почти всех мужчин, а немногих оставшихся привязали

к столбам у хижин. А женщин согнали в кучу – всех! – и перетрахали. О! ты бы помнила, как ты тогда вопила, как орала. Ты была счастлива, Богиня Тумана. Я ненавижу тебя, с-сука…

…После того случая все женщины понесли, правда, толку от этого не было никакого, потому что пришли еще испанцы и снова трахнули их всех – на этот раз мы смирились и даже не пытались воевать, просто сидели у столбов и слушали, как ты орешь от натуги, когда в твой пах бьются с двух сторон закованные в железо мужчины с дурным запахом изо рта. Потом пришли еще испанцы и еще – и всех нас погнали на работы. Связали всех одной веревкой – узлы брали под головы – и повели. Дети тоже были в этой муравьиной цепочке, Богиня Тумана, помнишь? И когда кто-то уставал, ему или ей одним взмахом палаша отрубали голову. Чтобы не замедлять движения. Эти люди пришли спасти нас от Солнца, которому мы приносили в жертву тех, кто сам хотел этого. Они убили сто женщин, семьдесят пять своих детей, и с тех пор я ослеп от ненависти. Я ненавижу не их, они всего лишь жертвенный нож. Я ненавижу тебя, Богиня Тумана…

…Сегодня она вселилась в тебя. В твои полные, легкие губы. В твои крепкие длинные ноги с полными ляжками. В большие влажные груди. В широкую спину и плоский живот с выпячивающими из-под низких джинсов косточками. Она выбрала тебя, потому что ты прекрасна. Она рассчитывает, что я снова

проиграю, потому что ты красива, как ее предыдущее тело, тело Светы, – но с меня довольно…

…На этот раз я не оплошаю и сделаю все так, чтобы Солнце воссияло и Богиня Тумана никогда, никогда больше не возобладала над миром. Пора победить сырость. Пора залить норы семенем. Пора ослепить Солнце радостью. Пора дать дождю время уйти. Пора раскрыть устье и закрыть створки. Пора вонзить нож и вынуть естество.

Я иду.