Я думала, я счастливая... (СИ) - Безрукова Марина. Страница 4

И даже нервно хихикнула. Тряхнула челкой, машинально проведя по волосам рукой. Снова посмотрела на телефон. Надо же что-то делать? Или нет? Позвонить и спросить, кто такая Соня? Чушь. Собрать вещи и выставить в прихожую чемодан? Тоже как-то неправильно… Тамара растерянно огляделась вокруг. Всё как всегда. Вот здесь она провела ночь с мужем, вот его домашняя одежда, небрежно брошенная на гладильную доску, часы на тумбочке неспешно меняют большие электронные цифры, а рядом лежит книга, которую она не может дочитать уже несколько недель. Ничего не поменялось. Все предметы равнодушно остаются на своих местах, что есть она тут, что нет. Какое им дело до ее переживаний. В голове было пусто и звонко, словно поднялась высокая температура. Тамара удивилась. Должна же она хоть что-то почувствовать — злость, ревность, обиду…

Она ушла в комнату дочери, включила ноутбук и открыла письмо с заказом. Раньше бы покривилась, увидев, что перевод связан с техническими терминами, а сейчас обрадовалась. Будет чем занять голову. Еще раз прислушалась к себе, нет, истерики явно не намечается. Странно это. Разве так реагируют приличные жены на практически чистосердечное признание мужа в измене? Только пальцы чуть подрагивают, промахиваясь мимо клавиатуры. Тамара снова усмехнулась: черствый сухарь, уселась за работу. Ей пристало бегать по квартире, рыдать и рвать на голове волосы, проклиная вероломного изменщика, а она сидит себе, усердно наморщив лоб, по клавишам постукивает, да в словаре сверяется. Не может же она подвести заказчика? Ему-то что за дело, какие семейные драмы у нее тут происходят? Коля иногда шутил, что даже если за окном будет конец света, она всё равно сядет за работу. При мысли о муже Тамара передернула плечами и снова заколотила по клавишам. «При ссылке на эксплуатацию изделий «SONY»… Глаза натолкнулись на название фирмы, как на ощетинившуюся зубцами крепость. Тамара опустила голову и обхватила ее руками. Через минуту она вновь приступила к работе: мягко шелестели клавиши, беспроводная мышка легко скользила по столу, неуклюжие фразы приобретали очертания и смысл.

Дальше по графику был завтрак, который приходился уже почти на обеденное время. Тамара отправилась на кухню, по привычке прихватив телефон. Была у нее такая слабость — любила читать за едой. В детстве это были книги, причем родители за это не гоняли. Сами были такими же, только читали газеты. Сейчас книги Томе заменил телефон, где она находила массу интересной информации в основном из популярной науки. Это помогало и в работе. Коля был недоволен и всегда требовал, чтобы она прекратила косить глазом в экран, пока они ужинают. Скрепя сердце соглашалась. Так-то он прав. А правила Тамара любила, по ним жить проще.

Есть не хотелось. Тома рассеянно погрызла сухарик, вынула из холодильника бутылочку йогурта — открыла и оставила на столе. Нет, не хочется. Весь ее график рассыпался. Она, конечно, приготовит ужин, тем более что уже замариновала свиные ребрышки в паприке и соевом соусе, но всё это будет бездумно, безучастно, как полусломанный механизм. И придет ли Коля вообще к ужину? И чего ждать? Самое мучительное, что могло быть для Тамары, наступило. Это неизвестность. Она недоуменно огляделась, словно оказалась тут впервые и никогда не видела ни этих бежевых с голубым обоев, ни мебели темного дерева, ни холодильника, на котором висели магниты, привезенные из путешествий, а также их с мужем фотография. Здесь они на море. Шли по набережной и увидели аппарат моментальной съемки. Смеялись, кривлялись, кормили друг друга мороженым. Потом Тамара долго ужасалась своим вытаращенным глазам и дурацкой улыбке, но Коля настоял фотографии забрать. Она подошла ближе и как бы заглянула мужу в глаза. Ей показалось, что между ними прямо сейчас вырастает липкая, непроглядная толща. Облик мужа становится размытым и вот-вот исчезнет совсем. Через минуту Тамара поняла, что это просто слезы…

Николай подъехал к дому Сони. Обычный двор, типовая застройка спального района, скучные пятиэтажки с серыми фасадами и выступающими наружу эркерами. Мутное, серое небо брюхом прижималось к крышам домов и верхушкам деревьев. Кое-где на окнах мерцали гирлянды, люди, как могли, пытались приблизить праздник. У одного из подъездов стоит покосившаяся невзрачная елка, ветер шевелил на ней кусок мишуры, похожей на мохнатую серебристую гусеницу. Щупальца блестящего дождика испуганно цеплялись за тощие, покрытые редкими иголками, ветки.

Николай вздохнул, вспомнив, как хорошо начиналось это утро, и во что оно превратилось из-за его оплошности. И если бы можно было обойтись одним испорченным утром, но ведь теперь на кону и семья. Только вот какая из них, предстоит еще решить. Соня ведь тоже семья. Эта хрупкая девочка вросла в его душу намертво, и иногда ему казалось, что знает он ее столько же, сколько и Тамару. Хотя они такие разные. Вот он опоздал на полчаса, а Сонечка даже ни разу не позвонила, для нее его опоздание — это просто небольшая подвижка во времени. Тамара бы уже вся изнервничалась, ее пунктуальность граничила с маниакальностью. Всё по списку, по графику, любой экспромт — катастрофа! Раньше жена даже спать ложилась, надев на руку часы, сейчас рядом всегда лежит телефон. И время она чувствует изнутри. Если и ошибается, то максимум на пять минут, так что и часы ей, по сути, не нужны. Была моложе, просыпалась даже без будильника — минута в минуту.

Сонечка распоряжается временем, как птица. Порхает над цифрами и всё ей нипочем. Полчаса туда, час обратно. Удивляется: ну, время и время, оно на то и время, чтобы двигаться. Это же не шкаф монументальный, который не сдвинуть с места. При желании и шкаф можно.

Тамара ни дня не может без информации, новостей и чтения и даже за едой не может отказаться от этого. На вопросы отвечает рассеянно, так и норовит быстрее убежать за книжкой. А Соня всегда слушает внимательно. Смотрит блестящими серыми глазами, хмурит брови, похожие на крыло чайки, чуть изгибает уголок рта. Волосы пшеничного цвета длинные, до пояса, таких кос теперь и нет. «Русалка ты моя», — в восторге шептал Николай, зарываясь в струящийся каскад с едва уловимым цветочным запахом. Русалкой она ему и показалась, когда тонула. Пряди волос, как змеи, извивались вокруг головы. Подумал еще: будет паниковать, схвачу за косу. Но Соня безропотно ему подчинилась, покорно, будто неживая, лежала на спине, пока он волочил ее к берегу.

Тонкая, хрупкая, чуть постарше его дочери, а что он мог с собой поделать? Месяц они виделись от раза к разу, придумывали предлоги для встречи и тут же отменяли свидания — боролись с собой до конца. А потом устали. И он, и она. Соня преследовала Николая, как наваждение — в аромате листвы, в легкости ветерка, в хрупком женском силуэте, мелькнувшим за окном автомобиля. О том, что он женат, сказал сразу. Соня вскинула на него глазищи и поникла худенькими плечами. Как обычно представляют себе любовниц? Хищница! Коварная ведьма, запустившая свои когти в семейное гнездышко! А тут наивная девчонка, просто без памяти полюбившая. Лепетала, отнекивалась, плакала, что-то шептала про грех, но… сдалась, покорилась. И обрушилось на них счастье. Мимолетное, урывками, но такое полное, как бескрайнее звездное небо.

— Коленька… — зарылась носом в его куртку Соня и заискрилась счастливыми глазами.

— С днем рождения, малыш!

Николай протянул ей корзинку с почти прозрачными голубыми цветами. Они поразили его нежным весенним ароматом, такой же источала кожа Софии. А цвет напомнил ее бездонные серые глаза. Иногда они приобретали зеленый оттенок, как та вода в озере, где выловил он на свою беду эту русалку. На тонкий детский пальчик он неловко надел золотистый ободок с крохотным бриллиантом. Любой более дешевый крупный камень был бы здесь неуместен и даже вульгарен. София как будто соткана из воздуха, такая же бесплотная, как эльф, вот и украшения все невесомые. Соня отставила руку, полюбовалась колечком и, встав на цыпочки, поцеловала Николая.