Девушка с характером (СИ) - Якобс Анне. Страница 106
– Чудесное вознаграждение, – прошептала Мари.
Именно в этот момент в дверь постучали.
– Пауль? Мари? Пожалуйста, ужинать. Отец очень сердится.
Алисия из деликатности не вошла в комнату. Чем бы эти двое ни занимались, она не желала играть роль хранительницы нравов, ее сын, в конце концов, взрослый человек и знает, что делает.
– Мы сейчас, мама.
Они посмотрели друг на друга, как двое нашкодивших детей. Теперь, чтобы привести бумаги в порядок, понадобится целый день. Не говоря уже о том, что некоторые промокли и были засыпаны битым стеклом.
– Хороший письменный стол, Пауль. Теперь вода протечет в ящики.
Пауль перешагнул через бумажный хаос и выдвинул один из ящиков, чтобы спасти его содержимое. Но увидел, что в этом смысле никакой опасности нет: ящики были существенно короче столешницы.
– Сзади должно быть еще отделение, – решил он и присел на корточки, чтобы поближе осмотреть стол.
– Пауль, осторожно, ты ходишь по бумагам и мнешь их.
Но папки и листы, покрывавшие стол и пол, вдруг потеряли для него всякий интерес. Вода сочилась через щель столешницы, уходя внутрь. Пауль полностью выдвинул ящики и поставил их на диван. Они были сухими.
– Дай мне спички, – попросил он Мари.
Она тоже поняла, что этот старый стол таил в себе секретное отделение. Пауль посветил туда – задняя стенка была отделана фанерой и тоже была сухой.
Он протянул руку и постучал; звук был гулким, как будто там пусто.
– Может, попробовать подойти с другой стороны, – предложила Мари и обошла стол.
– Осторожно, тут полно осколков!
– Пауль. Задняя стенка стола приподнимается. Помоги… ай!
– Я же говорил. На, возьми мой платок!
Их обоих словно захватила золотая лихорадка. Мари замотала кровоточащий указательный палец платком, подоткнула юбку и белым подъюбником убрала воду и осколки с нижней части столешницы.
– Любимая, ты еще никогда мне столько не показывала. Можно еще разок?
– Тихо! Подожди, я возьму нож для вскрытия писем. Древесина рассохлась, и теперь она еще и разбухнет в воде. Аккуратно. Не так резко. Оно перекосилось…
– У меня сейчас пальцы сломаются, – простонал Пауль.
– Если войдет твой отец…
– Спокойно. Вставляй нож для писем. Зафиксируй. Сейчас…
Стенка подалась, сдвинулась вверх и отделилась. За ней оказалась вторая стенка, тоже из фанеры, которая слева была закреплена шарнирами, а справа заперта на замок. Вода капала на ковер.
– Ну надо же, – с досадой произнес Пауль. – Без ключа не открыть. Если только сломать замок.
– Ключ, – пробормотала Мари.
В холле послышался веселый голос Китти, а потом и Элизабет:
– Мы идем, папочка. Ты нам оставил что-нибудь, или мы умрем с голода?
– А где Пауль с Мари?
– Ну, а где им еще быть, нашим голубкам? Посмотрите в красной гостиной.
– Там их нет…
Пауль сжал губы и разочарованно выдохнул. Если бы у них получилось открыть, это было бы слишком большой удачей.
– Что ты делаешь?
– Не смотри. Когда девушка раздевается, нельзя смотреть!
Он перестал что-либо понимать. Почему его милая Мари вдруг расстегивает блузу? Она решила раздеться прямо здесь, среди мокрых бумажек и битого стекла? Когда в любой момент может войти кто-то из семьи или персонала?
– Вот. Попробуй этим.
Она вытянула из корсажа маленький ключик. Серебряный ключик, который она носила на цепочке на шее. Сколько еще у нее тайн от Пауля?
– Ключ подходит. Но повернуть не получается. Подожди, нет, там, видимо, немного заржавело. Получилось!
Когда деревянная дверка открылась, изнутри полилась вода, а из отсека вывалились длинные бумажные рулоны. Толстые и тонкие, некоторые обернуты в коричневую бумагу, другие без обертки, только перехваченные шнурком.
– Это… это…
– Чертежи, которыми так хотел завладеть твой отец, – тихо пояснила Мари. – Этот письменный стол, видимо, принадлежал моей матери. Твой отец, ничего не подозревая, годами хранил их у себя под боком.
56
Директору Мельцеру пришлось подождать, пока утихнет всеобщий гомон, чтобы начать торжественную речь. Вопреки опасениям день выдался ясным, терраса и парк поместья украсили вазонами с цветами, между ними расставили небольшие диваны, барные стойки, воткнули зонтики от солнца. Гости прохаживались, общались, обменивались любезностями и сплетнями; дамы демонстрировали новинки летнего гардероба, на мужчинах были светлые костюмы и соломенные шляпы. Те, кому хотелось поиграть в крокет – одно из британских развлечений, ставшее модным и здесь, мог сделать это на лужайке слева от парковой зоны, там же располагалась игровая площадка для детей. О малышах заботилась нанятая на этот вечер воспитательница заводского детского сада, а некоторые гости привели с собой собственных нянь.
– Дорогие наши гости…
Большинство гуляющих по саду все же удалось собрать на террасе; для пожилых поставили стулья; молодежь, чтобы лучше слышать, расположилась на каменном бордюре рядом с цветочными ящиками. В глубине сцены колыхался импровизированный бархатный занавес: за ним до сих пор шли интенсивные приготовления.
– Мои дорогие гости, – повторил Иоганн Мельцер, после чего гул голосов резко стих. Еще перешептывались, в буфете стучали тарелками, где-то упал и разбился бокал, и один из приглашенных официантов появился с совком и веником убрать осколки, чтобы никто не порезался.
– Для меня большая радость видеть вас здесь…
Голос Мельцера, немного тусклый поначалу, обрел теперь твердость. Он был почти тем Мельцером, которого все знали, хотя и заметили, как он осунулся, особенно лицо красноречиво говорило о недавно перенесенной болезни.
– …небо к нам благосклонно, и это означает, что наш традиционный летний праздник в этом году пройдет под знаком любви и будущего семейного счастья.
Алисия дала знак Гумберту, чтобы он на всякий случай придвинул стул ее мужу по возможности незаметно, конечно. Гумберт сообразил прикрыть стул подаренной Китти цветочной гирляндой, как будто с целью продемонстрировать гостям прекрасное цветочное подношение. И вообще цветы были повсюду, можно было подумать, что каждый явился на праздник со своим букетом. Не все, кого позвали, пришли: кто-то занимался приготовлениями к летнему путешествию, а кто-то уже уехал. Из тех, кто в прежние годы охотно приезжал на виллу, были такие, кто не принял приглашения из-за болезни или в силу важных обстоятельств. Среди них, к сожалению, – бургомистр и несколько членов городского совета. Обручение Мельцера-младшего с бывшей камеристкой, как и ожидалось, не всем пришлось по вкусу, люди боялись себя скомпрометировать.
– Брак – институт, который иногда может существовать долго…
Послышался подобающий моменту смех, особенно откликнулись мужчины средних лет, дамы воздели глаза к небу, где в безупречной синеве кружили голуби.
– Drum prüfe, wer sich ewig bindet, ob sich das Herz zum Her zen findet! Der Wahn ist kurz, die Reu ist lang [51], – процитировал Иоганн Мельцер, но продолжение забыл, поэтому остановился.
– Тут он прав, – это сказала бабушка Альфонса Бройера, сидевшая в плетеном кресле прямо перед Мельцером-старшим. – Моя мать всегда говорила: «Деньги закончатся, а муж останется».
– Бабушка, пожалуйста, – покраснев, прошептал Альфонс. – Ты мешаешь говорить речь.
– В моем возрасте можно спокойно говорить, когда захочешь, – возразила дама. – Когда я буду лежать под плитой, у меня такой возможности не будет.
Сегодня она приехала в сиреневом муслиновом платье, шляпу украшал плюмаж из перьев цапли.
– То, что Шиллер хотел сказать своими бессмертными стихами, самым пожилым из нас может показаться чуждым и даже неумным. В наше время родители выбирали супругов для своих детей, честно и по совести взвешивая, будет ли этот союз успешным. Так делали мои тесть и теща, и я не люблю вспоминать их критические взгляды в свою сторону во время первого визита в Померанию…