Остров мертвых. Умереть в Италбаре - Желязны Роджер. Страница 5

Это происходило.

Я бросился к кораблю и чуть не споткнулся о зеленую крольчиху, сидевшую на задних лапах возле люка – нос подергивается, близорукие розовые глазки смотрят на меня. Большая стеклянная змея ползла ко мне через док, прозрачная и сверкающая.

Я забыл пригнуться, ударился головой о верхнюю пластину люка и отшатнулся. Меня тут же ухватила за щиколотку обезьянка со светлой шерстью и подмигнула мне голубым глазом.

Мне оставалось только потрепать ее по голове и аккуратно высвободиться. Она была сильнее, чем казалась.

Я вошел в люк, попытался закрыть его за собой – и его заело.

Пока я с ним разбирался, пурпурные попугаи принялись выкрикивать мое имя, а змея едва не проползла на борт.

Я нашел аварийный рычаг и дернул за него.

– Хватит! Черт бы вас побрал! – крикнул я. – Я улетаю! До свиданья! Я вернусь!

Сверкали молнии, гремел гром – начавшаяся в горах гроза направлялась ко мне. Я разблокировал люк.

– Очистите площадку! – завопил я и захлопнул его.

Потом задраил, подбежал к сиденью пилота и запустил все системы.

На экране я увидел, что животные расходятся. Мимо проплывали лохмотья тумана, и я услышал, как о корпус разбиваются первые капли.

Я поднял корабль, и вокруг меня разразилась гроза.

Я взлетел над ней, покинул атмосферу, ускорился, вышел на орбиту и задал курс.

Так бывает всегда, когда я собираюсь покинуть Покой, и поэтому я каждый раз пытаюсь улизнуть, не прощаясь с планетой. Но это еще ни разу не сработало.

Что ж, приятно знать, что кому-то ты нужен.

В положенный момент я покинул орбиту и унесся прочь от системы Покоя. Несколько часов после этого меня подташнивало, а руки то и дело начинали трястись. Я слишком много курил, и в горле у меня пересохло. Дома, на Покое, всем заведовал я. Но теперь мне снова предстояло выйти на большую арену. На мгновение мной даже овладело желание повернуть назад.

Но потом я вспомнил о Кэти, и Марлинге, и Рут, и давно покойном карлике Нике, и своем брате Чаке, и продолжил путь к точке фазового перехода, ненавидя себя.

Это случилось внезапно, сразу после того, как я вошел в фазу, когда корабль управлял собой сам.

Я начал смеяться, и меня захлестнуло ощущение безрассудства, совсем как в былые времена.

Какая разница, умру я или нет? Ради чего такого важного я жил? Ради изысканных яств? Ночей с куртизанками-контрактницами? Чепуха! Рано или поздно Токийский залив заполучит нас всех, и я знал, что со мной это тоже однажды случится, что бы я ни предпринимал. Лучше уж быть унесенным, преследуя хотя бы отчасти благородную цель, чем прозябать, пока кто-нибудь наконец не изыщет способ прикончить меня в постели.

…И это тоже была фаза.

Я начал нараспев произносить литанию на языке, который был старше всего человечества. Я делал это впервые за долгие годы, потому что впервые за долгие годы почувствовал, что достоин.

Свет в кабине как будто померк, хотя я был уверен, что горит он так же ярко, как и всегда. Маленькие индикаторы на панели передо мной отдалились, обернулись искрами, обернулись поблескивающими глазами зверей, наблюдавших за мной из темного леса. Мой голос начал звучать как чужой, и благодаря какой-то прихоти акустики доносился теперь откуда-то издалека. Я мысленно двинулся ему навстречу.

Потом к нему присоединились другие голоса. Вскоре мой собственный смолк, но остальные продолжали звучать – слабые, высокие, стихающие и набирающие силу, точно их приносил какой-то неосязаемый ветер; они легко касались моих ушей, не то чтобы маня за собой. Я не мог разобрать слов, но голоса пели. Глаза окружали меня, не приближаясь и не удаляясь, а впереди проступило сияние, очень слабое, как закат дня, полного молочно-белых облаков. В этот момент я понял, что сплю и вижу сон, и могу проснуться, если захочу. Но я не хотел. Я шел на запад.

В конце концов, под зыбким, как сон, небом путь мне преградил обрыв. Внизу была вода – вода, которую я не мог пересечь, бледная и сверкающая; над ней медленно закручивались и раскручивались туманные призраки, а вдали, очень далеко от того места, где я стоял, вытянув перед собой руку, мне – полный громоздящихся друг на друга холодных уступов, поросший каменными контрфорсами, указывающий окутанными дымкой вершинами на небо, которого я не видел, строгий, точно обработанный песком айсберг из черного дерева, – открылся источник пения, отчего шею мою обдало холодом, а волоски на ней, вполне возможно, встали дыбом.

Я увидел тени мертвых; они висели в воздухе, словно туман, или стояли, полускрытые тенью темных скал этого места. Я точно знал, что это мертвые, потому что увидел среди них непристойно жестикулирующего карлика Ника, увидел телепата Майка Шендона, едва не обрушившего империю, мою империю, человека, которого я убил собственными руками; а еще среди них были мой старый враг Данго-Нож, и Корткур Боджис, человек с компьютерным мозгом, и леди Карль с Алголя, которую я любил и ненавидел.

И тогда я призвал то, что, как я надеялся, все еще мог призвать.

Раздался гром, а небо сделалось ярким и синим, как озеро лазурной ртути. На мгновение я увидел ее стоящей там, за этими водами, в этом темном месте – Кэти, облаченную в белое; и наши взгляды встретились, и ее губы открылись, и я услышал свое имя – и более ничего, потому что следующий раскат грома принес с собой абсолютную тьму и укрыл ею тот остров и человека, что стоял на обрыве, вытянув перед собой руку. Меня, по всей видимости.

Когда я проснулся, у меня было некоторое представление о том, что все это значило. Но только некоторое. И я никак не мог истолковать этот чертов сон, как ни пытался его анализировать.

Однажды я создал Бёклинов Остров мертвых, чтобы удовлетворить прихоть группы безымянных клиентов; в голове у меня, точно призрачное драже, танцевали мелодии Рахманинова. Это была непростая работа. В первую очередь потому, что я – создание, мыслящее в основном визуальными образами. Когда я думаю о смерти – а это бывает часто – у меня перед глазами поочередно встают две картины. Первая из них – Долина теней, огромная и темная долина, что начинается между двумя массивными форштевнями из серого камня, устеленная травой, у входа залитой сумеречным светом и становящейся все темнее и темнее по мере того, как ты устремляешь свой взгляд все дальше и дальше, пока наконец перед тобой не оказывается сама чернота межзвездного пространства, только лишенная звезд, комет, метеоров и всего такого прочего; вторая же – это безумное полотно Бёклина, «Остров мертвых», тот самый остров, который только что предстал передо мной в стране снов. Из этих двух мест Остров мертвых куда более зловещ. Долина словно бы таит в себе какое-то обещание покоя. Впрочем, возможно, это потому, что я никогда не проектировал и не строил Долину теней, обливаясь потом над каждым нюансом и каждой деталью этого выворачивающего душу пейзажа. Однако – посреди планеты, во всех прочих отношениях напоминавшей Эдем, – я однажды воздвиг Остров мертвых, и он врезался в мое сознание настолько, что я не просто неспособен забыть его полностью – я стал частью его ровно в той же степени, в какой он был частью меня. И теперь эта часть меня обратилась ко мне единственным способом, которым могла, отвечая на подобие молитвы. Она предостерегала меня – я это чувствовал – и одновременно давала подсказку; подсказку, которая могла со временем обрести смысл. Символы по природе своей способны скрывать так же хорошо, как и обозначать – будь они прокляты!

Но Кэти все же увидела меня там, в глубине моего сна, а это означало, что шанс, возможно, есть…

Я включил экран и уставился на спирали света, двигавшиеся как по часовой стрелке, так и против нее, вокруг точки, находившейся прямо передо мной. Это были звезды, которые здесь, на изнанке космоса, можно увидеть лишь таким образом. Пока я висел там, а Вселенная двигалась мимо меня, я чувствовал, как слои жира, за десятилетия наросшие на брюшных мышцах моей души, воспламеняются и начинают гореть. В это мгновение человек, которым я так старался стать, умер – надеюсь, – и я ощутил, что Шимбо из Башни Темного Дерева, Повелитель Громов, все еще жив.