Очень длинная неделя - Кунин Владимир Владимирович. Страница 6

— Вот вы сейчас посмотрите, в каких условиях мы работаем, — сказала Ядвига Карцеву. — Прямо стыдно сказать.

Вася Человечков вылез из кабины и подошел к Карцеву.

— Подождите здесь, — сказала Ядвига и шагнула в темноту за дверью. Она включила свет, и Карцев увидел в проеме двери на цементном полу что-то прикрытое несколькими кусками бледной клеенки.

Карцев подавил в себе дрожь и повернулся к Человечкову:

— Ты не ходи туда, понял?..

Человечков испуганно мотнул головой, не отводя глаз от прикрытого клеенками.

В резиновых перчатках, в халате и черном блестящем фартуке, с туго повязанной головой, Ядвига вышла из морга и протянула следователю и Карцеву халаты.

— Скидавайте свои пиджачки и рубашечки. Одевайте халатики.

— Какие халатики? — хрипло спросил Карцев.

— А как же! — рассмеялась Ядвига. — Одежа так пропахнет, что потом неделю не выветрится!.. Вон Сергей Иванович знает…

Следователь промолчал и стянул с себя пиджак. Карцев тоже снял пиджак и стал расстегивать рубашку. Когда он стащил рубашку через голову, то увидел, что перед ним стоит Ядвига, протягивает ему халат и ласково разглядывает его сильное, налитое мышцами тело профессионального акробата.

Карцев надел халат. Халат завязывался сзади короткими тесемками.

— Помочь? — спросила Ядвига.

Карцев повернулся спиной к Человечкову:

— Ну-ка завяжи…

Карцев слышал за своей спиной прерывистое дыхание Человечкова и постепенно обретал отвратительное спокойствие.

Это было так не похоже ни на что живое и ни на что мертвое, что Карцев не ощутил ни скорби, ни горя.

— Что же вы хотите, — сказал следователь, — одиннадцать суток в воде…

А Карцев хотел только одного: разорвать весь этот кошмарный сон в клочья и проснуться в какой-нибудь зачуханной тюменской гостинице и, судорожно вдыхая свежий утренний воздух, тупо смотреть на часы и понимать, что он снова опаздывает на репетицию…

— Пойдемте к вашей машине, — сказал следователь. — Я там составлю акт опознания…

Васю Человечкова рвало у заднего ската грузовика. Он стоял, прислонившись щекой к пыльным доскам кузова, и плечи его судорожно вздрагивали.

— Тебе же сказали, не ходи туда, — сжав зубы, сказал Карцев.

Вася хотел что-то ответить, но новый приступ рвоты заставил его еще сильнее прижаться к борту машины, и Васины слезы отпечатались на пыльных досках темными островками.

— У вас гроб с собой? — спросил следователь.

— Нет.

Следователь помолчал, снял очки, протер их, снова надел и решительно сказал:

— Тело в таком состоянии, что без гроба его транспортировать нельзя ни под каким видом, — и добавил, почувствовав всю неуместность своей категоричности: — Вы же сами видели…

Гроб делал Карцев. У старика плотника, к которому Карцева привела Ядвига, нарывал большой палец, и старик здоровой рукой покачивал больную, словно новорожденного. Он дал Карцеву топор, ножовку, молоток, гвозди, складной метр и помог вытащить из сарая четыре длинные желтые доски.

— Мужчина? Женщина? — спросил старик.

— Женщина, — ответил Карцев.

— Распусти долевые по метр семьдесят, а поперечные по шестьдесят… Я их знаешь сколько на своем веку переделал?..

И Карцев отрезал долевые по метр семьдесят и поперечные по шестьдесят, и мысли его путались, перескакивая с одного на другое, и на душе было паршиво и тягостно. А еще Карцев боялся, что сидящий рядом старик плотник окажется этаким народным балагуром-умельцем и будет беспрестанно сыпать философскими сентенциями вроде: «Бог дал — бог взял…» и «Не боись, паря, все там будем…» — и советовать, советовать, советовать, как гроб делать, потому что он этих гробов на своем веку видимо-невидимо переделал. Он же об этом еще в самом начале сказал.

Но старик молчал, покачивая больную руку, и только один раз попросил Карцева, чтобы тот дал ему прикурить. И это было очень хорошо, потому что Карцев уже до краев был переполнен горечью и смятением и любое неосторожное движение могло расплескать эту горечь на удивление посторонним людям, ничего про Карцева не знающим…

— Все… — сказал Карцев и воткнул топор в остаток доски.

— И ладно, — кивнул головой старик.

Карцев вынул из кармана двадцать рублей и протянул их старику плотнику.

— Это за что? — спросил спокойно плотник, и Карцев увидел, что глаза у старика удивительно синие.

— За доски, — ответил Карцев.

— Им в базарный день пятерка красная цена, — презрительно сказал старик и пнул ногой обрезок доски.

— Ну так, вообще… За все.

— Вообще мне не надо, — сказал старик и встал. — Но если ты желаешь, я в церкви свечку поставлю и помянуть попрошу. Как звали?

— Вера.

— Желаешь?

— Желаю…

— Давай, — сказал старик и протянул за деньгами здоровую руку.

Было уже совсем темно. Карцев поднял задний борт.

— Может, переночуете? — спросил следователь. — А то ваш шофер совсем расклеился. Как он в таком состоянии полтораста километров, да еще ночью, осилит? Оставайтесь, мы вас обоих устроим…

— Осилит, — ответил Карцев и сел за руль.

Человечков безропотно занял место справа и бессильно откинулся на подушку сиденья.

— До свидания, — сказал Карцев следователю.

— Если будут нужны какие-нибудь уточнения, звоните, — сказал следователь. — Акты экспертизы и вскрытия мы еще вчера выслали.

— Хорошо, — сказал Карцев, не понимая, для чего ему все это нужно знать.

— На больших оборотах задний мост шуметь начинает, — сказал Человечков. — Но вы на это внимания не обращайте. Он давно шумит, и ничего ему не делается…

— Разберусь, — сказал Карцев и выехал со двора.

Черные улицы Приозерска были слабо тронуты желтым пунктиром фонарей. Карцев прислушивался к двигателю и искал левой ногой кнопку включения фар. И когда он наконец нашел и нажал ее, улицу пронзил жесткий белый веер света. Желтые фонари сразу взметнулись в темное небо и перестали принадлежать улицам. Встречных машин не было, и Карцев вел свой одинокий грузовик посередине проезжей части, никого не предупреждая миганием фар на поворотах и перекрестках…

Васю Человечкова бил озноб. От него пахло нашатырным спиртом и валерьяновыми каплями.

— Я такого никогда не видел… — сказал он и зажал руки между коленями. — У нас в прошлом годе умерла бабушка. Мы ее в Тихвин хоронить ездили. И я ничего… Только жалел очень. А тут…

Вася зажмурился, вынул из колен руки и сжал лицо ладонями.

— Ладно тебе, — сказал Карцев, теряя последние силы.

— На такое человеку смотреть невозможно!.. — выкрикнул Вася и забился в угол кабины.

— Ладно тебе… — устало повторил Карцев и затормозил у витрины «Гастронома». — Посиди. Я еды какой-нибудь куплю на дорогу. Ты что любишь?

Человечков посмотрел на него, отвернулся и ничего не ответил. Карцев вздохнул и вылез из кабины.

В магазине Карцев купил пол-литровую бутылку водки, колбасы, хлеба и банку маринованных огурцов. Постоял, подумал и купил бутылку лимонада. Для Васи.

Карцев был последним покупателем, и не успел он дойти до машины, как свет в витринах погас, из магазина вышла женщина и стала вешать на двери большой амбарный замок.

— Это вам просто повезло, — сказал Вася. Он был обрадован возвращением Карцева и засуетился, освобождая место для свертков.

Карцев встал на подножку и заглянул в кузов. Доски гроба неясно белели в темноте, и Карцев почувствовал, как к запаху свежего сена примешивается сладковатый жирный запах гниения. В какую-то секунду ему даже показалось, что он видит этот запах…

— Ну как там?.. — спросил Человечков, и Карцев сел за руль.

— Вера, ты меня любишь? — однажды ночью спросил Карцев.

Вера промолчала.

— Ты меня любишь? — раздражаясь, повторил Карцев.

Вера закурила сигарету и отодвинулась к стене. Некоторое время она молчала, и Карцев не отрываясь смотрел на огненную точку Вериной сигареты, медленно плавающей в темноте. В этом раскаленном комочке непрерывно происходили какие-то изменения: комочек то вспыхивал до желтого, то потухал до малинового, а в центре его и по краям один за другим следовали маленькие злые взрывчики.