Филарет – Патриарх Московский 2 (СИ) - Шелест Михаил Васильевич. Страница 29

Фёдор сделал паузу, проверяя реакцию собеседника. Царь слушал внимательно.

— Продолжать?

— Продолжай.

— Четвёртое — это если кто тебя попытается прожечь взглядом, не играй с ним в «гляделки». Улыбнись и смотри туда, куда нужно тебе. Пятое — перебори неприязнь к тем людям, которые тебе неприятны, но с ними нужно продолжать отношения. Как перебороть, я тебе потом расскажу, если захочешь. Шестое — научись уходить от давления на тебя. Вот, например, митрополит просит тебя простить Горбатого-Шуйского… И так просит, и так просит, и так просит… Это значит, он давит на тебя, заставляет принять нужное ему решение. Просто спроси митрополита: «Ты на меня давишь, отче?» Он скорее всего смутится. А если не смутится, то научись говорить «нет». Именно твёрдое «нет». Пояснений не давай. «Нет» и всё. Не объясняй свой отказ. И ни в коем случае не испытывай чувства вины, не терзай себя. Это понятно?

Царь кивнул.

— Не доказывай свою правоту. Если что-то решил, пусть так и будет. Начнёшь объяснять «почему», слушаться не будут. Вот несколько основных правил поведения правителя. Но есть и другие способы управлять людьми.

Наступила тишина. Казалось, что царь не дышал. Он сидел, потупив глаза и теребил шёлковый, с золочёной вышивкой, платок.

— Всё так, всё так, — вдруг проговорил государь вздыхая. — А я думал, меня просто станут слушаться, потому что я царь. А они наоборот… Я им говорю, а они промеж собой разговаривают, а меня даже не слушают.

— Правитель говорит только то, что должны исполнить его подданные. Ни о чём другом с ними говорить нельзя. О постороннем можно говорить только с друзьями. Но друзей у правителей нет, ибо правитель вызывает страх, а друзей не боятся.

Иван Васильевич пристально посмотрел на «советника», помолчал, потом тихо спросил:

— А ты?

Попаданец лишь на мгновение глянул царю в глаза и опустил взгляд ниже, посмотрев на большую шарообразную золотую пуговицу.

— Я тебе друг, — сказал он ровным тоном.

— Значит мне с тобой можно говорить о постороннем?

— Можно.

Фёдора подмывало спросить: «А мне?», но он, как всегда, сдержался. Царь улыбнулся.

— Я бы хотел, чтобы и ты говорил со мной о постороннем, а не только давал советы.

— С удовольствием, мой государь, — сказал Фёдор и слегка поклонился.

— Садись уже, — приказал царь. — Чего торчишь⁈

Фёдор и не заметил, что как вскочил, когда царю «поплохело», так и стоял перед ним.

— Напишешь потом эти твои… Правила поведения правителя.

Сказав это, царь покачал головой.

— Да-а-а… Вот Бог дал советника… Хоть писца приставить, чтобы записывал за тобой. Да книжку издать.

«Советник» и тут не позволил себе улыбнуться.

— Нельзя, государь. Всё, что я говорю, только тебе предназначено.

Царь тоже был серьёзен.

— Хорошо, что сам понимаешь. Смотри, Басманов под тебя роет. Мне не говорил, но я-то знаю.

Царь грустно ухмыльнулся. За дверью звякнул колокольчик. Это рында оповестил, что хочет зайти.

— Послы ногайские прибыли. Послушаешь, о чём говорить станут?

— Если позволишь, я за ширмочкой посижу в креслице. Невмочно на сей скамье сидеть.

Фёдор посмотрел на боярский насест и погладил своё мягкое креслице по мягкому подлокотнику. Царь махнул рукой.

— Иди уж за свою «ширмочку». Да я позову рынду.

Иван Васильевич взялся за серебряный колокольчик, а Фёдор подхватил тяжёлое, надо сказать, «креслице» и поволок его за «ширмочку» — тяжёлую штору, закрывающую проход в царские покои.

Колокольчик в руке царя звякнул и в царский кабинет, где по причине нездоровья, принимал послов царь, вошёл рында вместе с дьяком посольского приказа. Дьяк доложил о приезде ногайских послов. Царь сообщил, что готов принять. В палаты вошли, одетые в золотые роскошные одежды и шапки-горлатки. бояре и рассевшись на скамье, стали разглаживать бороды.

Царю надели на голову царскую шапку с диадемой, а в руки подали посох. Сам же царь-государь был одет в «русское саженое платье1».

На противоположной скамье расселись служилые князья и дворяне.

Послы ногайские приехали ещё в конце декабря. Разместили их за рекой Москвой на Ногайском дворе. С послами, как известно, приходили и ногайские «гости» (купцы), пригонявшие в Москву для продажи целые табуна лошадей. Их селили где-нибудь рядом с Коломенском, либо на Яузе-реке.

Послов было трое и Фёдор удивился когда дьяк посольского приказа объявил:

— От Исмайля Князя человек его Кулчан, от Магмет мирзы — Кулук и от Урус мирзы — Адамчюра.

То есть, прибыли послы не только от Исмаила, но и от его сыновей Магомета и Уруса.

— Странные дела, — подумал Фёдор. — А где послы от старшего сына?

Все трое послов подошли ближе к трону, встали перед ним на колени и склонили головы. Иван Васильевич поднялся с кресла, и по очереди возложил на них свою ладонь. Крещёным царь давал целовать руку, не иноверцев накладывал свою длань на темечко. После поцелуев руки католиками Иван Васильевич руку сразу мыл в освящённой воде, налитой в специальный серебряный таз. Это очень злило послов, а ещё больше их пославших.

— С чем пожаловали, дорогие послы?

— С письмами приехали, Белый царь, — ответил за всех Кулчан — посол князя Исмаила. И спросить: здоров ли?

— Здоров-здоров. Как поживает Исмаил-князь? Здоров ли он?

— Хорошо поживает, Исмаил-князь, здоров и тебе здоровья желает, Белый царь.

— Как поживает — Магомет-мирза? Здоров ли?

— Хорошо поживает Магомет-мирза, здоров и тебе здоровья желает, Белый царь.

— Как поживает Урус-мирза? Здоров ли?

— Хорошо поживает Урус-мирза, здоров и тебе здоровья желает, Белый царь.

— Не обидели вас мои люди по дороге в Москву?

— Не обидели, Белый царь, — ответил посол князя Исмаила. — Хвала Богу.

— Хороший ли давали корм на Ногайском дворе, что в Москве?

— Хороший корм, сытный и пьяный. Благодарим тебя, Белый царь.

— Письма моих друзей Исмаила-князя, Магомет-мирзы и Уруса-мирзы я прочту. Дьяк взял письма? — спросил царь казначея Никиту Афанасьевича Курцева, заменившего Головина, сидевшего уже семь дней у Фёдора в подвале.

— Взяли! Взял письма дьяк Ивашка Михайлов. Письма опечатаны правильно, как и полагается.

— Хорошо. А сейчас, дорогие послы, расскажите, как ехали, что видели?

— Встретили на Дону реке казака Данилу Чюлкуца, а у него в полоне дети имелдеша[1] князя нашего Исмаила — Тагы Яшиядва. И ты б, Белый царь, велел сыскати сего казака Чулкуца и забрал у него сих имелдешей, да отпустил. Один имилдеша Тагы Якшиев сын, Акчелдием зовут, а другой имилдеша Куданкулов сын Тилевкулом зовут.

— Сыщем имелдешей, вызволим и моему другу князю Исмаилу пришлём. Что ещё видели?

— А больше ничего не видели, Белый царь.

— Ладно! Зову вас с товарищами откушать со мной, что Бог послал.

Аудиенция, как и сказал Фёдор, оказалась короткой. Были распахнуты двери, внесён стол, к столу поставлены лавки, на стол поставлена снедь и напитки. К трону приставили небольшой столик. Трапеза началась.

— Читай письмо князя Исмаила, — сказал Иван Васильевич.

1 — Саженое платье — платье, обшитое жемчугом.

2 — Имелдеш — молочный брат

Глава 17

— А ты говоришь: «терпение». Знаешь сколько я этого терпения трачу в каждый приезд посольский? Сколько силы уходит на разговоры с этими хитрыми рожами? Сколько на письма силы уходит? Они же все просят и просят. Толку от их набегов на Крым никакого. Угоняют табуны конные, да овец, что пасутся в «гуляй поле», а пишут, что скоро Крым возьмут. Войска Крымского хана они, видите ли, не пропустят на Русь! И всё в братья мне набиваются, сучьи потроха! В один ряд встать со мной хотят! Читай-читай!

Фёдор развернул толстый рулон, состоявший из нескольких бумажных полотнищ, и прочитал.

'От Исмаиля Князя с человеком его с Кулчаном.