Филарет – Патриарх Московский 2 (СИ) - Шелест Михаил Васильевич. Страница 41

— Знаешь, государь, у меня возникает устойчивое ощущение своей ненужности в участии в этом военном мероприятии. Может я займусь чем-то более полезным?

Улыбка, только что сошедшая с лица Ивана Васильевич, вновь легла на его губы.

— Молодец, Федюня, что сам осознал. У нас служить начинают с пятнадцати лет и только годам к двадцати получают полусотню. Ты же принял на себя боярское бремя не по годам, а по уму. Но и ум твой не проявил себя в воинской справе. А боярство во время войн, вольно или невольно, подразумевает командование войском. Иначе, какой же ты боярин? Что ты в свой родословец запишешь? Вот я и назначил тебя на высший воеводческий чин. В благодарность за всё, что ты делал для меня и делаешь. А то, что нет у тебя воеводческого умения, так то не беда. Оттого и приставил тебя к себе. И не зря, гляжу, приставил! Здраво мыслишь и полезно судишь. Думал я про Вильно, после твоего рассказа о том, что Полоцк мы возьмём за три седьмицы. Слишком быстро, для такого войска, что готовим мы. Вот я и думаю, куда потом с такой оравой отправиться? Ты же не советуешь продолжать войну.

— Продолжать войну можно по-разному. Война — это или атака, или оборона. И то, и то может быть как пассивным, так и активным. Я предлагал тебе продолжать войну в виде пассивной обороны. Полоцк нужно укрепить. Его деревянные стены, это обычный острог. Именно поэтому ты его и возьмёшь, разбив стены своими двадцати пудовыми ядрами. Даже каменная крепость Полоцка их не выдержит. Стены тонкие… Значит надо возводить мощные стены вокруг всего города, а это очень много камня и очень много работы. Но камня здесь нет. Значит надо строить из глины, песка и поташа. Надо построить такую крепость, чтобы её поляки ни через двадцать, ни через со лет не отобрали. Полоцк должен стать форпостом Руси, если уж мы его берём. В 1579 году поляки призовут под свои знамёна много наёмных немцев, чтобы забрать Полоцк. Он ведь на реке стоит, что к морю идёт и по которой вся Ливония кормится. И возьмут его только лишь потому, что смогут сжечь одну башню.

— Ну… И с деревянными стенами ни дед мой, ни отец Полоцк взять не смогли, — несколько обиженно проговорил Иван Васильевич.

— Ты шутишь, государь? — не сдержался Фёдор. — Если бы у них имелись такие орудия, как твои «слонобои»…

Лицо Грозного налилось богрянцем и «советник» прикрыл рот рукой и перекрестил губы.

— Извини, государь.

— Ничего-ничего, Федюня. Продолжай. Что бы сделали мой отец и дед?

— Думаю, они бы попробовали взять Ригу и Ревель.

Иван Васильевич чему-то рассмеялся и принялся доедать белорыбицу, периодически хмыкая.

— Ты чего? — спросил сильно удивлённый таким поведением «советник».

Поев, временами подхихикивая своим мыслям, царь-государь снова обтёр пальцы и, чуть прищурив левый глаз, глянул на Фёдора.

— Ладно, — сказал он, снова хмыкнув, — не стану тебя мучить. Не пойдём мы на Псков.

Фёдор «захлопал глазами». Челюсть его стала отпадать. Он сглотнул.

— А-а-а… Куда?

— А никуда! — сказал царь-государь. — Внял я твоим просьбам и предсказаниям. Не пойдут больше мои войска на запад. Прав ты, — ливонская война — война за паству между Киевской и Московской церковью, а от этого государству ни вреда ни пользы.

Царь был доволен реакцией собеседника.

— А Дерпт? — спросил вдруг осипшим голосом Фёдор.

— Дерпт — да. Его укреплять приказал и крепости до Пскова и Нарвы ставить. Вот туда и отправил Андрейку Курбского, Выродкова, Хворостинина, Мстиславского и Петра Шуйского. Долго они ругались на меня, что на Полоцк запретил идти. Самое, де, время… Войско Сигизмунда в Киеве ждёт…

— Зачем ждёт? — удивился Фёдор.

— Мы его убедили, что наши войска на Киев готовятся напасть, а Полоцк, — это просто обманка.

— Ни хрена себе, — только и смог сказать Фёдор. Попаданец был в таком шоке, что на время проявилась сущность малолетнего Фёдора и он едва не заплакал от обиды. — Значит ты меня…

Царь довольно улыбался.

— Конспирация, батенька, конспирация. Сам же учил. Хе-хе-хе…

— А я уже хотел предложить отправить детей боярских и иных малочинцев вниз по реке, заново крепости ливонские брать. И Ригу с Ревелем…

Фёдор не удержался и шмыгнул носом. Слёзные каналы всё же переполнились влагой.

— Ну, ты не расстраивайся так, — утешил царь-государь.

— А мне что делать? А ты что будешь делать?

Фёдор почти ничего не соображал. Его словно ударили по голове. Всё, о чём он периодически думал последние месяцы, настраивался на долгий поход и военное сражение, которым должен будет руководить, все планы, исписанные и исчерканные листы дорогой бумаги, всё шло коту под хвост.

— Всё, что делал, то и делай. Учи своих инвалидов, учи дьяков. Я поеду по городам и весям присматривать земли в опричнину. Пока тут неподалёку. К лету Темрюковну подвезут. Свадьбу гулять будем! А после свадьбы, у-у-ух! Вот тогда и повоюем, только в другой стороне.

— В какой? — удивился Фёдор.

Царь тоже удивился.

— Ты же сам мне говорил, Федюня, что разобраться надо с крымским ханом! Что пойдёт он с нас Крым брать будем! Вишневецкого на реку Воронеж отправил крепость ставить, корабли строить, руду железную искать и казаков на Дону собирать, да городки ставить. Всё, как ты говорил, Федюня!

Царь снова весело рассмеялся.

— Главное, что я этих… Мстиславских, Шуйских… Поломал я их, Федюня. Как ты говорил. Смотрю сквозь них и вещаю, аки оракул… Правда Петра Шуйского всё же пришлось по плечу посохом огреть, чтобы спесь сбить. Да дёрнулся он и шапку свою горлатную уронил. Взъярился на меня, что де это я ему сбил. Пришлось посох то развернуть жалом вперёд. Едва не насадил его как каплуна на вертел.

Царь машинально потрогал себя в районе желудка и внимательно посмотрел на Фёдора, ожидая его реакции на напоминание о его уколе. Но Фёдор лишь покрутил озадачено головой. У царя уже давно всё благополучно зажило и кому, как не Фёдору было об этом знать, поэтому он лишь посетовал.

— Ничего себе у вас страсти кипят! — сказал он.

Царь, отобедав и немного отдохнув в гостевой опочивальне, решил ехать во дворец, там его ждали бояре с которыми он пойдёт на вечернюю службу. Круг царёвых ближних постепенно «прорисовывался». В этот круг, помимо прочих, царь включил Никиту и Данилу Романовичей Захарьиных, их двоюродного брата Василия Михайловича и Александра Борисовича Горбатого Шуйского, которого простил по просьбе Фёдора.

Проводив царя, Фёдор, так и не прикорнувший после обеда по причине вдруг окутавшей его тревоги, снова прилёг на диван, стоявший в его кабинете, но пролежав минут пять, поднялся и, сев за стол, стал листать сшитый шёлковой нитью журнал. В журнал Попаданец записывал свои мысли, воспоминания будущего и планируя настоящее.

Это была толстая книга, формата «А-3», на обложке которой ещё год назад он написал: «Юг и Восток».

Пролистнув несколько страниц, Фёдор упёрся взглядом в строки, которые он искал.

«…в донесениях французского посла в Стамбуле в начале 1561 г. сообщалось, что 'капитан Дмитрашку» стал предводителем черкесов. Кроме того, бей Кафы сообщал султану, что «Дмитрашка» в третий раз подступал к Азову вместе с черкесским князем Кансуком, но был отбит, причем Кансук и один из его братьев вместе с несколькими начальными людьми Вишневецкого были убиты, а их головы комендант Азова отослал в Стамбул как подтверждение своей победы. Русские источники ничего не говорят об этом, но само их молчание о том, как же действовал в этом году Вишневецкий и посланные в низовья Днепра русские начальные люди, красноречивее всего свидетельствует о том, что ничего существенного им добиться не удалось. Во всяком случае, ничего такого, что заставило бы Девлет-Гирея снова сесть в осаду за Перекопом, ни в низовьях Днепра и Дона, ни на Кубани летом и осенью 1560 г. не происходило'2.

1 — «Святых выноси» — первыми во время пожара выносили иконы и образа святых старцев.