Филарет – Патриарх Московский 2 (СИ) - Шелест Михаил Васильевич. Страница 50

— Донесли? — усмехнулся Фёдор.

— Конечно донесли. Басманов на тебя доносы пишет, словно дятел по дереву стучит. Скоро дыру в моей голове продолбит. Митрополит ему пожалился, что диавол ты в человеческой плоти. Антихрист.

— Ха! Антихрист? Какой же я антихрист, когда чудес не делаю, даже царицу исцелить не смог? Бога хулю, порой, а Антихрист должен быть праведником и почти святым. Своим трудом живу. В церковь хожу почаще, чем некоторые попы, между прочим. Вон, новую церковь строю.

— Да, ладно-ладно тебе. Не заводись. Так, что про наложниц думаешь?

— Не знаю, государь. Черкешенки, они такие… И прирезать смогут.

— Ха! — царь рассмеялся. — Эти и луком, и саблей управляются не хуже братьев.

Фёдору показалось, что он ухватил какую-то мысль, но она вдруг спряталась и…

— Погоди-погоди… Из лука, говоришь, стреляют и сабелькой машут. Так они кто, вои, или девы? Чтобы сабелькой махать, надо мясом зарасти. У них хоть талии есть?

Иван Васильевич вроде как задумался, пошевелил ладонями перед собой, словно кого-то ощупывая.

— Кажется есть. Задницы — точно есть, — уверенно произнёс он.

Мысль снова сформировалась.

— По хозяйству они как? Стирать, готовить могут?

— Всё могут, Федюня. Всё! И стирать, и готовить… Так вкусно я никогда не ел, как в этом походе. Они, кстати, интересовались тобой.

— Кто? — испугался Фёдор. — Девки? Откуда они про меня знают?

Царь пожал плечами.

— Наверное Салтан-Кул рассказал. Ты же с ним общался, и он видел, как я к тебе отношусь. Он расспрашивал про тебя.

Фёдор внимательно посмотрел на царя.

— И что ты ему сказал?

Царь хмыкнул.

— Сказал, что, если бы у тебя не было отца, я бы тебя усыновил.

Фёдор опустил взгляд и склонил перед царём тело в полупоклоне.

— Спасибо, государь. Я буду стараться оправдать твоё доверие. И ты прав, государь. Я возьму дочерей Темрюка в наложницы. Пусть уж лучше у меня родятся пятеро наследников, — сказал Фёдор и продолжил после вздоха. — Что делать? Будем грешить.

— Сильвестр отмолит, — «успокоил» государь.

— Нам индульгенции не нужны. Сами за свои грехи ответим.

Царь одобрительно хмыкнул.

— И то верно. Сегодня же отправлю, за…

Царь не договорил.

— Э-э… Государь? — замахал руками Фёдор. — Торопиться не надо, да? Пусть всё течёт, как текло. Осмотрись… С делами разберись… Зачем нам эта суета? Я еще не достроил свой Донжон. Там комнат ещё половина не доделанных. Кухню дооборудовать надо. Прачечную… Помывочную… Пять хозяек, а через шесть месяцев минимум пять детей появится. Минимум. Черкешенки — они плодовитые. А ну, как двойнями или тройнями разродятся. Представляешь, какая свора получится? А через три года, что тут будет? Представляешь? По головам ходить будем. Да-а-а…

Фёдор насупился, тоже представив перспективы. Царь виновато вздохнул.

— Может удастся пристроить кому? — без надежды в голосе произнёс царь.

Фёдор отмахнулся и сбросил с лица озабоченность.

— Херня-вопрос. Построю отдельный сарай и заселю их всех — когда родят — туда. Или к донжону пристрою… Хотя — нет. Пусть донжон остаётся крепостью. Тьфу! Вот ведь напасть какая! Правильно говорят, что бабы любого доведут до цугундера. Одни проблемы от них! Не было печали, так черти накачали.

— Что такое цугундер? Что-то по-немецки?

— Так точно, государь. Это значит «получить наказание».

— Цугундер… Надо запомнить. Ха-ха! Ты бы, Федюня, книжицу новых слов написал. Для меня.

— Делать мне больше нечего, — буркнул Фёдор, продолжая думать, где разместить своё новое семейство. — У них же и тётки, няньки имеются?

— А как же, — с хохотком ответил царь. — И девок-служанок двадцать штук.

Фёдор со стоном схватился за голову.

Пришлось Фёдору менять приоритеты и смещать фронт работ на свой донжон. В замке так стало пыльно и шумно, что Фёдор вернулся в свою старую усадьбу, стоявшую тут же в периметре возводимой крепостной стены у самой северной её части, которую Фёдор возводил вдоль улицы, по своему участку и новым, купленным им недавно.

Основная, так называемая «южная городская стена», проходила значительно дальше и, по своей сути, стеной не являлась, представляя собой неглубокий ров и невысокую насыпь. Возле своей усадьбы Фёдор стену возвёл толстую, капитальную и каменную. Строил он её из белого известняка, который успешно пережигался на известь, которая перемешанная с обычной золой, служила отличным цементирующим раствором.

Немцы, увидевшие активное строительство крепостной стены рядом со своими дворами, всполошились и обратились с вопросами к Фёдору. Тот прямо пояснил, что пытается защитить своё хозяйство от нашествия войск крымского хана. И что стена по проекту должна «соединить» излучину Москва-реки через двое воротных башен.

На вопрос: «А как же мы?», Фёдор лишь пожал плечами и развёл руки. Немцы стали пытаться продать свои дома с небольшими участками земли, но желающих долгое время не находилось. Самое интересное, это то, что частной собственности на землю на Руси не существовало. Царь одаривал служилых немцев земельными участками под строительство домов. Но дом вместе с участком отписать кому-то было вполне возможно. Если, конечно, сие действо разрешит дьяк Иноземского приказа и перепишет земельный участок на другого иностранца, состоящего на службе у царя.

В это время немецкая слобода не сформировалась, как отдельная территория, как позже «Новая Немецкая Сторона», имевшая свой орган управления и суд. Служилым немцам выделяли земли на общих территориях, находящихся на задворках Москвы, как например за Москва-рекой, где никто не хотел селиться по причине татарских набегов. Этот «посад» всегда сгорал первым. Немцы об этом знали.

Фёдор не торопился, постепенно скупал дома по цене строительных материалов, переводил участки из-под контроля Иноземского приказа в Земской, переписывал их на себя.

Он легко убедил государя, что немцев нужно держать под особым контролем, а для этого, желательно не очень далеко от дороги на Александровскую Слободу, отвести специальный земельный участок, где бы служивые немцы и обитали. А заодно тренировали бы стрелецкие войска, имевшие «квартиры» совсем неподалёку. Так, постепенно Фёдор прибрал все земли Замоскворечья до внешнего вала, на который разместил своё животноводческое хозяйство. Причем, получилось так, что некоторые пожилые немцы, доживавшие свой век после ухода на пенсию, которая здесь и сейчас называлась «инвалидность», остались жить и работать на Фёдора в качестве наёмных управляющих его хозяйством под гарантии принятия под защиту крепости в случае нашествия врага.

К концу лета в камень «одели» шесть первых участков водоотводного канала и, соответственно, запустили семь водяных «мельниц», ставших движетелями в четырнадцати мастерских и четыре водяных насоса, подающих воду на сад, на огороды, на слободу овчинников, на слободу ткачей, и слободу кузнецов. Вода, поднятая насосами на десять метров от уровня, стекла по деревянным, пока, желобам.

Причём насосы крутились за счет падающей примерно с пяти метров воды в ограниченное двумя шлюзами пространство и вода насосом забиралась оттуда же, не давая межшлюзовому пространству заполнится. А стекала вода, возвращаясь в канал, за шлюзом. Перепад высот позволял насосам через зубчатые передачи вращаться так быстро, что насосы создавали давление около двух атмосфер.

Фёдор был несказанно рад такому успеху, но вечерами продолжал «колдовать» над профилем крыльчатки, стараясь успех развить. Однако «колдовать», как и просто остаться вечером одному у него выходило теперь не всегда, так как гарем из пяти девиц-черкешенок возрастом от пятнадцати до восемнадцати лет, не давал ему покоя ни тёмной ночью, ни даже светлым днём.

Девицы, как пелось на родине попаданца в одной дурацкой песне, бывают разные: жёлтые, белые, красные. Сёстры Темрюковны словно вышли из этой песни. Они происходили от разных матерей и были по цвету кожи, волос и глаз тоже разные: и смуглые, и светлокожие, и блондинки, и брюнетки. Одна девушка была рыжеволосой и такой белокожей, что хотелось прищурить глаза от отражённого от её тела света.