Пилот первого класса - Кунин Владимир Владимирович. Страница 23

— Слушаю вас, — сказал я.

— Тут вот какая штука... — Селезнев повернулся ко мне, и я увидел, что он чем-то сильно огорчен. — Из милиции звонили. Ночью задержали Соломенцева. Он сейчас у них. Просили приехать кого-нибудь из командования. Разобраться. Сергей Николаевич сегодня отдыхает, да и мне самому не хотелось бы его беспокоить... А тут еще машин нет ни черта!.. А ведь вы замполит эскадрильи, да еще и моторизованный, вам, как говорится, и карты в руки. Не съездите ли?

— За что его задержали?

— Пьяная драка.

— Странно... — удивился я.

— Действительно странно, — согласился со мной Селезнев.

Он посмотрел на меня, помедлил и добавил:

— И еще... Захватите, пожалуйста, Катерину Михайловну. Ей медикаменты получить нужно.

Ну чем не «Педагогическая поэма»?! Это что же, проверка доверием, что ли? «Риск — благородное дело»? А что, если, уважаемый Василий Григорьевич, увезу я вашу жену навсегда, на всю мою счастливую жизнь?..

— Слушаюсь, — ответил я.

Все в порядке, командир. Ты ничем не рискуешь, потому что дело это не благородное. И я знаю, что ты не собираешься проверять меня доверием. Ты уж прости меня за мнительность... Я сейчас в таком состоянии, что мне уже всякая дрянь мерещится. У тебя же действительно нет ни одной свободной машины, чтобы послать ее в город за медикаментами. Так что все будет в порядке, командир.

«Мы ехали шагом, мы мчались в боях и „Яблочко“-песню держали в зубах...»

Дорога была пыльная. В коляске моего мотоцикла сидела Катерина Михайловна, прижимала к себе Ляльку и время от времени поднимала голову и, улыбаясь, смотрела на меня.

Я отвечал ей тоже улыбкой и все о чем-то думал, думал... Вспоминал, как обрадовался, когда попал под то знаменитое всеармейское сокращение... Противно было только то, что выглядело это как наказание. Ну не сдержался, заявил подлецу, что он подлец. Зачем, спрашивается?.. Лучше он от этого не стал, в звании его не понизили... Зато я сразу оказался майором запаса. А не хотите ли поработать в системе ГВФ? С удовольствием... Женаты? Нет. Очень хорошо, а то у нас с жильем для семейных плоховато. С Богом! Ну, с Богом так с Богом... Приезжаешь вот в такую эскадрилью и вдруг с ужасом начинаешь понимать, что на четвертом десятке тебе приходится начинать все зановог Новые люди, новые самолеты, новый жизненный уклад. Ох дьявол! Трудно, когда тебе под сорок, все заново!.. А потом еще сваливается не то беда, не то еще что-то в этом роде — ты начинаешь понимать, что любишь вот эту женщину, и нет для тебя большего счастья, чем видеть ее хоть один раз в день. И ведь все понимаешь, что она чужая жена, и что ее муж — хороший парень, и ты не имеешь права ни словом, ни взглядом сказать ей, что тебе жить без нее не хочется...

— Почему вы молчите, Виктор Кириллович? — дотронулась до моей руки Катерина.

— Что вы, Катерина Михайловна! Я истошно воплю, только меня, к счастью, никто не слышит.

Я отвез Катерину Михайловну и Ляльку в райздравотдел и поехал в милицию.

В милиции было сумрачно и чисто. У дверей сидели два милиционера и играли в нарды. В углу на этой же скамейке расположился мальчишка лет двенадцати. У него был оторван рукав курточки и широкая ссадина перерезала хитрую веснушчатую физиономию.

За столом, отгороженным деревянным барьером, сидел молоденький младший лейтенант и сосредоточенно разглядывал обложку какого-то журнала.

Когда я подошел к барьеру, младший лейтенант тренированным движением мгновенно спрятал журнал в стол, поправил на голове фуражку и вытянул шею, придав своей детской роже ужасно свирепое выражение.

— В чем дело? — спросил он, сверля меня глазами.

— Как мне повидаться с начальником?

— По какому вопросу?

— Тут звонили в порт, просили приехать, — объяснил я.

— Ах, вы по делу Соломенцева! — хищно протянул младший лейтенант. — Очень приятно.

— Ну уж и «по делу»... — засомневался я.

— А вы как думали? — мстительно проговорил этот сердитый юноша и крикнул одному из милиционеров: — Евлампиев! Доложи товарищу капитану!

Пришел усталый пожилой человек — капитан милиции. Он вежливо поздоровался со мной и сказал младшему лейтенанту:

— Серебряков, ну-ка дай акт на Соломенцева.

Младший лейтенант вскочил, протянул капитану акт и покосился на сидящего в углу мальчишку. Мальчишка нахально ухмылялся.

Капитан тоже увидел мальчишку, повернулся к младшему лейтенанту и скучно, с нотками безысходности в голосе, видимо, в сотый раз повторяя одно и то же, сказал:

— Серебряков, ты его дома выпороть можешь?

Младший лейтенант тянулся и молчал.

— Чего ты его сюда таскаешь? — спросил капитан. — Ему же здесь одно удовольствие. Я тебя спрашиваю, ты ему дома можешь уши надрать?

Младший лейтенант густо покраснел, покашлял и пробормотал:

— Так, товарищ капитан... Некогда все. Дежурю...

— Я тебе специально выходной дам. Отлупишь?

— Так точно, товарищ капитан! Отлуплю.

— А сейчас гони, чтобы духу его здесь не было!

— Слушаюсь!

К сильному неудовольствию мальчишки, он тут же был выброшен на улицу могучей рукой Евлампиева, а капитан повернулся ко мне и сокрушенно проговорил:

— Братья... — И показал глазами на младшего лейтенанта и на дверь, куда только что выпихнули мальчишку. — Вот взгляните, — сказал капитан и подал мне акт. — Актик прямо на пятнадцать суток.

Я стал читать акт.

— Евлампиев! — сказал капитан. — Ну-ка приведи гражданина летчика. Пускай он посмотрит в глаза своему старшему товарищу!

— А он в камере? — спросил я.

— А как же? Со вчерашнего. Все честь по чести... — чуточку горделиво сказал капитан.

Привели Соломенцева. Китель на Димке был расстегнут.

— Полюбуйтесь! — сказал капитан.

— Здравствуйте, Дмитрий Иванович, — с почтительной серьезностью поздоровался я с Димкой.

Наверное, меньше всего Димка ожидал увидеть меня. Он приподнял свои рыжие брови, округлил глаза и почесал нос. А потом кашлянул и растерянно поклонился мне.

Краем глаза я заметил, что капитан и младший лейтенант переглянулись. Наверное, после того как я так серьезно приветствовал Димку, у них у обоих промелькнула мысль, что чего-то они недоглядели. А что, если это переодетый принц Уэльский?

Но я поднял акт вверх, потряс им и сказал:

— Я все понимаю, товарищ капитан. То, что произошло, возмутительно! И никакого оправдания Дмитоий Иванович не заслуживает...

— Еще бы, — обрадовался капитан. — Какое тут оправдание?!

Это не принц Уэльский! Кого надо, того и арестовали.

Младший лейтенант смотрел на, Димку и презрительно усмехался. После истории с братцем младшему лейтенанту было приятно, что, кроме него, кто-то оказался в еще более дурацком положении.

— Тем более, — продолжил я, — что Дмитрий Иванович — личность незаурядная...

Капитан и младший лейтещнт посмотрели на меня: неужели все-таки принц Уэльский?..

— И все, что случилось, попросту недостойно Дмитрия Ивановича Соломенцева — повернулся я к капитану, — лучшего летчика нашего подразделения.

Теперь я решил обращаться только к капитану. Младший лейтенант должен быть убит рикошетом. Он уже перестал улыбаться, а на лице капитана отразилось какое-то неясное беспокойство.

— Ведь положа руку на сердце, товарищ капитан, Дмитрий Иванович — наш маяк! Наша путеводная звезда. Верно ведь, Дмитрий Иванович?

И тут впервые в жизни я увидел, как человек вспотел прямо у меня на глазах! А я-то думал, что это явление из области литературных преувеличений.

Я вспомнил почти все, что вкручивал Димка сторожихе той ночью, когда я прилетал к ним в колхоз, и сказал:

— Ах, товарищ капитан! Я мог бы многое рассказать об этом человеке!.. Самый сложный рейс — Соломенцев! Самый опасный вылет — Соломенцев! Полеты на бреющем... Спасение умирающих — все Соломенцев и Соломенцев!..

Димка был близок к обмороку.

Младший лейтенант снял фуражку и стал ею томно обмахивать себя, словно старая дама веером из страусовых перьев.