Пилот первого класса - Кунин Владимир Владимирович. Страница 9

— Плохо...

Он тоже обрадовался, спрыгнул со стола, сел снова ко мне на тахту, взял мою руку и, потершись о нее щекой, легко и ласково произнес:

— Давай-ка, мать-командирша, перебирайся завтра со всем своим медицинским барахлишком в новый корпус... Я тебе пару человек в помощь дам. Ладно?..

Я обняла его, притянула к себе и с каким-то исступлением стала целовать его лицо, руки, шею. Меня душили слезы, я его уже совсем плохо видела и только судорожно всхлипывала:

— Васенька... Васенька... Васенька...

Он прижал меня к груди, и я слышала, как сильными толчками бьется его сердце. На какое-то мгновение мне вдруг показалось, что это не он, а тот, другой! Я сжалась в комок от ужаса, что в эту минуту мне могла прийти в голову такая мысль. Неужели я действительно такая дрянь и для меня нет ничего святого?..

Я попыталась отодвинуться от него, но он крепко держал меня, гладил по голове и умиротворенно говорил:

— Ну успокойся... Все будет хорошо... Все хорошо, прекрасная маркиза... Успокойся, малыш.

ЛЕША

У нас на складе ГСМ — горюче-смазочных материалов, — если ты в себе силу не чувствуешь, делать особенно нечего. Они тебя, эти ГСМ, замучают. Конечно, у нас все такое для облегчения тяжелого человеческого труда тоже есть — и автоматика разная, насосы там, даже один автопогрузчик есть. Но в нашей работе есть много моментов, когда приходится прикладывать собственную физическую силу. Есть такие моменты, где, извините, ни с какой техникой не подступишься. И тут уж, конечно, только на себя надежда. Я то привык, потому как я на ГСМ уже четвертый год вкалываю, и потом, я занимаюсь в секции штанги в первом тяже. Это значит — в первом тяжелом весе. И то бывает, так на складе наломаешься, что потом ни спину не разогнуть, ни ложку ко рту не поднести... Я, конечно, не жалуюсь, но просто хочу, чтобы никто не думал, что у нас на ГСМ медом намазано.

И я, значит, когда узнал, что ко мне в помощники комэска Димку Соломенцева направил, так, честно говоря, даже расстроился. Потому что может получиться нехорошо: мне его, хочешь не хочешь, придется заставлять вкалывать — нам стоять особенно некогда, а он может подумать, что я этим стараюсь его унизить. Дескать, вот, мол, дорогой товарищ летчик, ты все летал в рубашечке и галстучке и на нас сверху поплевывал, а теперь напяливай комбинезончик, сапожки кирзовые и приложи-ка свои белые ручки к нашим грязным тарам. И нос, уж будь любезен, от наших запахов не вороти... Ты, мол, при их содействии летал, так вот теперь нюхай!

Я, конечно, так совсем не думал и никогда бы такое Димке не заявил, потому что я летчикам, как некоторые, не завидую и завидовать не собираюсь. У меня есть своя мечта. Мне нужно сделать пятьсот килограммов в троеборье и закончить химико-фармацевтический техникум. И как только я пятьсот сделаю, дипломник получу, только меня эта авиация со своими ГСМ и видела!

А за Димку я вообще расстроился. Потому как он отличный пацан. И ему от этого жутко не везет. Он, понимаете, такой, как бы сказать, свободолюбивый... Я ему уже несколько раз говорил: «Давай, Димка, ходи со мной на штангу. Три раза в неделю по два часа...» А он все с этим Климовым... Туда, сюда. Вот и угодил теперь в заправщики. Конечно, я думаю, это временно, но все равно неприятно. Вот отберут у него пилотское свидетельство, будет тогда знать!

Ну пришел он, значит, ко мне, переоделся, кто-то из заправщиков ему «шворку» дал. Это такая веревка с крючком — заправочные шланги на плоскость самолета втягивать. Я ему отвертку подарил — лючок над заливной горловиной открывать. У нас на аэродроме весь техсостав с отвертками ходит. Обязательно у каждого из нагрудного кармана отвертка торчит. И кому нужно, и кому не нужно. Короче, снарядили мы его, и он стал у нас работать. Кое-кто, конечно, попытался слегка над ним посмеяться, но я так спокойненько поглядел на этих веселых, и, значит, веселья как не бывало.

А жарища стоит — ну не продохнуть! И тут как назло масла привезли. Бочки двухсотлитровые раскалились, собаки, не притронуться. И обязательно мне их нужно все на эстакаду закатить. Ну я подумал: чего ему, Димке, значит, по полю раскатывать? Только лишняя травма. Один спросит, другой пожалеет, третий посмеется. Пусть, думаю, со мной на складе, от глаз подальше, поработает. А после обеда рейсов будет меньше, тогда и на заправку его можно будет поставить.

Дал я ему рукавицы брезентовые, и давай мы с ним эти бочки катать... Он, конечно, бычок крепенький — я его недаром все на штангу тяну, но привычки у него нету. Хотите — смейтесь, хотите — нет, но двухсотлитровые бочки кантовать — это наука целая. Тут столько тонкостей, что и не перечислишь.

Но надо честно сказать, мы с Димкой сработались быстро. Он паренек понятливый.

А солнце печет!.. Так в воздухе и дрожит все от жары.

Сняли мы с ним комбинезоны с плеч, завязали их на поясе рукавами и тягаем бочки на эстакаду. И, что интересно, он — такой обычно общительный, разговорчивый, и вообще у нас с ним отношения хорошие — тут как воды в рот набрал. Иногда только захрипит от натуги, пот с лица стряхнет и за следующую бочку принимается. Ну, думаю, когда же это он перерыв запросит? Погляжу на него — он грязный, умученный, лица на нем нет, рожа злая, упрямая... Ну, думаю, молодчик!..

У меня у самого уже ноги дрожат, руки будто свинцом налились. Хватит, думаю, а то завтра не разогнешься.

— Порядок, Дим!.. — говорю. — Молодчик! Я без тебя знаешь сколько бы с ними чухался?..

И тут он сразу, будто из него стержень вынули, на землю опустился.

— Давай, Леха, — говорит, — покурим...

— Ты что, чокнулся? На воздух взлететь хочешь?

Он так посмотрел на меня, усмехнулся и говорит:

— А я и забыл, где мы и что мы...

И вижу, он так медленно и верно скисает. Я сел рядом с ним и говорю, чтобы поддержать его силы, чтобы характер у него не размягчался:

— Я и не думал, что ты такой двужильный. Я думал, что ты после пятой бочки с круга сойдешь...

А он только снова посмотрел на меня, растянул свою грязную физиономию в улыбку и отвечает:

— Характеристику зарабатываю... Подпишешь?

Я, конечно, понял, что он шутит, но на всякий случай спросил:

— Какая еще характеристика?

— Ну, мол, «работал не жалея сил... Незаметный герой... Скромный труженик...» Что там еще пишут?

— На кой тебе это? — рассмеялся я.

Димка лег на спину, одну руку под голову подложил, второй рукой глаза от солнца закрыл. Вздохнул глубоко и так негромко, но с сильной злостью ответил:

— Мне сейчас надо летать... Летать! Мне скорей нужно начать летать. Куда угодно, на чем угодно — только чтобы часы шли! Только чтобы налет увеличивался...

Я почувствовал, что он ужасно серьезно об этом говорит, но вот что ему ответить — я не знал. Что тут ответишь? Ну и, знаете, как бывает в таких случаях, решил я это все в шутку перевести.

— Жениться собрался? — спрашиваю. — Деньжишек хочешь подкопить?

Он руку с лица убрал, голову приподнял и прямо мне в глаза посмотрел. Наверное, подумал: «Дурак ты, Леха!» Но сказал другое:

— Нет, Леха... Я на тяжелые машины хочу уйти. А для этого знаешь какой налет часов нужен? Ого! А там... «Уважаемые товарищи пассажиры! Экипаж корабля „Ил-62“ приветствует вас на своем борту. Мы выполняем рейс Москва — Калькутта на высоте восемь тысяч метров со скоростью девятьсот километров в час. Командир корабля — пилот первого класса Дмитрий Иванович Соломенцев...» А, Леха?.. Звучит?..

Что тут-ему ответишь? Звучит, конечно. Хорошо было бы... Я лично не против. Но ведь это сколько всего еще нужно!..

Я встал, стер ветошью пот с лица и говорю ему:

— Ну, катанем еще одну? Поднимайся.

Вскочил он на ноги, сплюнул и давай один ворочать двухсотлитровую бочку. И глаза у него стали такие, что я даже удивился...

АЗАНЧЕЕВ

Я сел в тринадцать десять. Следующий вылет у меня был в четырнадцать тридцать. Последний вылет. С обязательным возвращением на базу, как у нас говорят, «по светлому времени». Никак малая авиация не может добиться разрешения летать после захода солнца. А уж о ночных полетах и говорить не приходится. Мне это не кажется верным. Даже в нашем микроскопическом подразделении есть летчики, которые могли бы прекрасно летать ночью. Это Сергей Николаевич Сахно, Селезнев — по-моему, первоклассный пилот — и я. Еще совсем недавно, в армии, я последнее время только и занимался ночными полетами.