Привал - Кунин Владимир Владимирович. Страница 18

Мимо прошел старик Дмоховский в стареньком белом халате и поздоровался. Станишевский кивнул ему, а Валера Зайцев демонстративно отвернулся и выпустил кольцо дыма в потолок коридора.

Примчались еще две заспанные сестрички. Увидели уйму незнакомых молодых мужчин, захлопали глазками, срочно попытались придать сонным физиономиям выражение лихости и лукавства.

Француз лежал на столе. Васильева быстро и бережно накладывала ему швы на ягодицу. Зинка ассистировала. Васильева только руку протягивала, а Зинка уже вкладывала в нее то, что нужно. Ни одного слова лишнего. С сорок второго года вместе за операционным столом — о чем говорить-то...

— Где он так умудрился?.. — удивленно покачала головой Васильева.

— Видать, порезался обо что-то, — подал голос Невинный. Он стоял перед очнувшимся итальянцем, одной рукой держал перед ним тазик, а другой заботливо придерживал ему голову. Итальянца тошнило, и он шумно страдал между спазмами.

— Накушался, — ласково, по-старушечьи сказал Невинный.

Васильева бросила быстрый взгляд на итальянца и заметила:

— У него еще и явное сотрясение. Кто-то ему крепенько приложил.

— Кто бы это его? — фальшиво поспешил удивиться Невинный.

Он с трудом удержался от того, чтобы не посмотреть в окно на Санчо Пансу, который, словно изваяние, неподвижно сидел в «виллисе» с автоматом в руках.

— Это тебе лучше знать — кто, — сказал Зайцев. — Ты там был.

— Господи... — плачущим голосом запричитал Невинный. — Уж и кружечку пива нельзя выпить! Да я спиной сидел ко всему этому шуму... Ничего я такого страшного не видел.

Васильева, Игорь и Зинка переглянулись как по команде. Если до сих пор у них были еще какие-то сомнения в причастности Невинного к ресторанному побоищу, то теперь, услышав знакомые жалостливо-лживые интонации в голосе своего любимого старшины, они убедились в том, что Невинный, если копнуть его поглубже и без свидетелей, просто перенасыщен информацией.

Станишевский стоял прислонившись к дверному косяку и понимал, что, если он сейчас же не возьмет себя в руки, произойдет непоправимое — еще чуть-чуть, и ему станет наплевать на присутствие союзников, кучу посторонних людей, на неподходящую обстановку, на все на свете! Он подойдет к Васильевой и громко, без малейшего стеснения, послав к чертовой матери все условности, скажет ей о том, что...

— Товарищ капитан, мы можем ехать? — спросил у него подошедший Светличный.

Станишевский судорожно проглотил подступивший к горлу комок. К счастью, за него ответил Зайцев:

— Сейчас вот этих красавцев обработают — и всех гамузом в одну холодную. Может, до утра протрезвятся.

— А эту бабу?

Светличный показал на неунывающую Лизу, которая болталась по перевязочной, прижимала к глазу марлевую салфетку с примочкой и даже пыталась всем помогать.

Васильева подошла к Лизе, внимательно осмотрела ее заплывший глаз и рассмеялась:

— Ну какая же это «баба», Светличный! Это очень веселая и симпатичная девчонка...

— Да, да! Я очень симпатичная! — по-русски подтвердила Лиза.

— Мы ее у себя оставим, — сказала Васильева. — Коменданты не возражают?

Она посмотрела на одного Станишевского так, словно спрашивала его о чем-то совершенно ином. Он это почувствовал, смешался, глупо пожал плечами и попытался улыбнуться. Зайцев с возмущением втянул ноздрями воздух и осуждающе покачал головой.

«Что же я делаю, дура старая?! — подумала Васильева, не в силах оторвать глаз от Станишевского. — Зачем?.. Чего раскокетничалась, корова?!»

Она с трудом перевела дыхание и показала Зинке на француза:

— Зинуля, заклей этому д'Артаньяну шов и посмотри, не кровит ли... Так, что у нас тут? Ну-ка, ну-ка...

Она перешла к англичанину, стала рассматривать выстриженный участок на его голове.

Оставив Светличного в дверях перевязочной, Станишевский незаметно вытащил Зайцева в коридор, притянул его к стене и зашептал:

— Старый, что делать?.. Я совсем чокнулся. Я люблю ее... Я, оказывается, всегда ее любил! Слушай, это же хрен знает что?! От одного звука ее голоса меня начинает бить колошмат!.. Знаешь, как перед атакой — когда страшно до сумасшествия, внутри все трясется и надо идти, назад пути нет... Что делать, Валерий, что делать?..

— Точно, чокнулся! — прошептал Зайцев и испуганно оглянулся по сторонам. — Ну, Андрюха? Нашел время... Что тебе, баб не хватает? Тут тебе так запросто не обломится...

— Да мне ничего не нужно! Я люблю ее, слышишь!.. Это ты можешь понять?!

— Что ж я, дурак совсем, что ли? — обиделся Зайцев.

В эту секунду из перевязочной вылетела Лиза и помчалась по коридору с радостным криком:

— Мальшик! Малыиик!..

Она увидела через окно Вовку Кошечкина, который под покровом темноты откуда-то спер для своей коняги тяжеленный брикет прошлогоднего прессованного сена и с величайшим напряжением волок его через двор. Он был замечен Лизой, когда, пыхтя и отдуваясь, пересекал полосу света, падающего из окна перевязочной.

Лиза выскочила во двор, схватила перепуганного Вовку за руки и втащила в дом. Она проволокла его через весь коридор, втолкнула в перевязочную и попыталась объяснить свою неожиданную радость всем окружающим:

— Я искал его!.. Это мальшик с водой для шпиталя... Если бы он забрал меня с водой... Нет! С собой!.. Там на плацу... Этого не было бы. Скандал нихт! — Она показала на передравшихся союзников. Обняла Вовку за шею и сказала, обращаясь теперь только к Васильевой: — Он хороший. Ему ничего не надо. Он — джентльмен!..

Вовка вырвался из Лизиных объятий и очумело огляделся.

— Быстро же ты спроворил себе приятельницу, джентльмен, — удивилась Васильева.

— Да, да! Я пшеятельник! Я буду его друг... — обрадовалась Лиза и погладила Вовку по рукаву шинели.

— Врет она все, товарищ майор!.. Я-то тут при чем?

Вовка отшатнулся от Лизы, всем своим видом показывая, что никакого отношения к ней не имеет и, как советский человек, наконец, как служащий Красной Армии, ничего общего с представителем иностранного государства иметь не может.

Но на Васильеву это произвело не очень приятное впечатление.

— Ладно тебе, Дон-Жуан из Конотопа, — презрительно сказала она Вовке. — Ты уж так от нее не шарахайся. Я потом с тобой сама разберусь. Марш отсюда!

Вовка как ошпаренный выскочил из перевязочной. Лиза ничего не поняла, обеспокоенно посмотрела на Васильеву и бросилась вслед за Вовкой.

Несчастного итальянца снова затошнило. Этого оказалось достаточно, чтобы общее нервное напряжение, державшее последние несколько часов самых разных людей в состоянии, близком к срыву, наконец получило выход.

— Да прекрати ты блевать, макаронник вонючий! — первым взорвался американец.

— Оставь его в покое! — угрожающе произнес англичанин. — Ему плохо...

— Когда этот ублюдок воевал против нас — ему было хорошо?! А теперь ему плохо?!

— Что он сказал? Что он сказал? — тревожно поднял голову от стола француз.

— Переводить? — деловито спросил старик Дмоховский у Васильевой.

— Переводите, — спокойно приказала Васильева. — Между союзниками не должно быть никакой недоговоренности.

Старик Дмоховекий перевел французу все, что прокричал американец. Француз рванулся со стола и закричал на весь дом:

— Ты много воевал против Гитлера?! Где ты был, сукин сын, еще год тому назад? Где ты был в сорок втором, в сорок третьем?!

С отставанием всего лишь в полслова Дмоховский перевел с французского на английский то, что проорал француз.

— Да если бы не мы — вы бы все с голоду сдохли! — закричал американец и бросился на француза.

Не вставая со стула, англичанин подставил американцу ногу, и тот, споткнувшись, растянулся на полу во весь свой гигантский рост, так и не дотянувшись до француза, которого заслонила своим телом хирургическая сестра Зинка и просто припечатала к операционному столу.

Станишевский, Светличный и Зайцев влетели в перевязочную и моментально растащили союзников по углам.