Путешествие на тот свет - Кунин Владимир Владимирович. Страница 16
— Ну, вот и все. — Ивлев слегка растерянно, может быть, в последний раз оглядел стены квартиры. — Разменивай. Бог в помощь...
— Что-то мы не так делаем! — нервно сказала жена. — По правилам мы должны были бы присесть перед дорогой и, прощая друг другу все на свете, пуститься в долгие интеллигентские выяснения — почему у нас с тобой не получилась жизнь...
— Черт с ними с правилами. Наверное, был виноват я, хотя и очень тебя любил.
Руки у него были заняты вещами. Он неловко потянулся и чмокнул бывшую жену в щеку. Она тоже поцеловала Тимура Петровича.
— И я тебя любила...
На какое-то мгновение Ивлеву причудилось, что все, все, все можно вернуть на круги своя...
Что-то ведь связывало их полтора десятка лет?! Ну не может же все это вот так просто испариться?.. Люська опять-таки... Расчетливая, хитренькая шалавка, но ведь дочь все-таки! Не хухры-мухры...
И тут же, начисто стирая внезапный приступ щемящей тоски по оставляемому дому, ушедшей любви, семье, прошлому, в мозг Ивлева тихо и очень больно постучались неясные, размытые картинки ухода его жены к его же приятелю, бывшему выпускнику Военно-медицинской академии.
Это произошло в самый первый рейс Тимура Петровича, в то время, когда бывшая жена была еще самой настоящей женой и разлука с которой, помнится, тогда, в море, истерзала душу Тимура чуть ли не до нервного срыва...
Ивлев судорожно вздохнул, уже в дверях повернулся и решительно сказал своей бывшей жене:
— Знаешь, я согласен на комнату в любом районе.
Это было ровно четыре года тому назад...
... Вот теперь Мартову пришлось воспользоваться совсем другой картой.
Вернее даже, несколькими листами настоящей штурманской мореходной — с проложенным маршрутом этого самого рейса четырехлетней давности.
Листы не умещались на письменном столе, и Мартов разложил их на полу, а сам на четвереньках стал ползать по ним, прикидывая — с какого местонахождения судна имеет смысл продолжить рассказ об этом рейсе.
Подробно ли описать отход «Федора Достоевского» от промерзших причалов Санкт-Петербурга или плюнуть на все их морские подробности, в которых Мартов, несмотря на массу консультаций с профессионалами, мог допустить кучу непростительных ляпов, и начать не с буднично-рабочей корабельной ситуации, а с какого-то такого... общечеловеческого, что ли, эпизода в жизни этого судна.
Ну, предположим, с какого-нибудь торжественного момента!
Взгляд Мартова, скользящий по листам штурманской карты, безжалостно миновал всю Балтику, после чего ему пришлось переползти к другому листу, пройти вместе с «Достоевским» Каттегат и Скагеррак и выйти в Северное море.
Оттуда Мартов на карачках проследовал по маршруту лайнера к третьему листу и оказался чуть ли не под журнальным столиком.
Не вставая с пола, он откатил столик в сторону, благо тот был на колесиках, и проливом Па де Кале прополз между Францией и Англией.
Указательным пальцем он проследовал через знаменитый Ла-Манш и уже из него аккуратненько выполз в Бискайский залив, где, наверное...
...меховая шапка и прекрасная модная, очень теплая стеганая куртка Тимура Петровича Ивлева на ближайшие три месяца были спрятаны на самое дно специального рундука в его каюте главного врача судна.
Мартов сел прямо на пол, на штурманские маршрутные листы, закурил сигарету и представил себе, что...
...на фоне темно-синей воды и голубого неба почти двухсотметровый «Федор Достоевский» со своими высоченными белоснежными палубами и надстройками должен был являть собою очень красивое зрелище...
... Два дня тому назад в Бремерхафене взяли на борт триста немцев, затем пару сот англичан в Тильбери и совсем немного французов в Гавре.
Вместе с французами на судно села и семья двухметровых гигантов, потомственных канадских украинцев, — Пол Сердюк, его жена, очень смахивающая на усталую ломовую лошадь — Маргарет Сердюк, и их дочь — огромная, сорокапятилетняя, очень некрасивая, с прекрасными, постоянно испуганными серыми глазами Галю Сердюк...
Практически круиз только начинался.
В огромном музыкальном салоне капитан судна — Николай Иванович Потапов устраивал для шестисот гостей традиционный «капитанский коктейль».
А за спиной капитана выстроилась свободная от вахты шеренга командного состава лайнера. Все офицеры флота были затянуты в специальную (и чуточку нелепую) торжественную «галаформу», смахивающую на помесь опереточного курцфрака с костюмом испанского матадора.
Следуя тактичным, но настоятельным рекомендациям, превосходно и многокрасочно отпечатанным в великолепном буклете, прилагаемом к купленным билетам, а также перечню всех увеселительных мероприятий, на «капитанском коктейле» все пассажирские дамы блистали вечерними платьями и драгоценностями как подлинных, так и сомнительных достоинств.
Ну а мужчины-пассажиры, естественно, сверкали черными шелковыми лацканами как собственных смокингов, так и взятых напрокат, специально для этого путешествия...
Между гостей неслышно скользили официанты в вишневых фраках, разносили шампанское.
На небольшой авансцене, где обычно размещалась судовая джазовая группа, у микрофона, с бокалом шампанского в руке, Николай Иванович Потапов на очень хорошем английском языке торжественно представлял своих офицеров, по существу — основную группу судового командного состава.
— Дамы и господа! Леди и джентльмены! — говорил Николай Иванович, а Таня Ивлева и ее коллега — переводчица с французским языком...
Нет, нет!.. Тогда Таня Ивлева была еще не замужем и носила свою девичью фамилию — Закревская. Ивлевой Таня стала значительно позже.
— Дамы и господа! Леди и джентльмены! — говорил Николай Иванович в микрофон, укрепленный на специальной стойке...
...а Таня Закревская в другой микрофон, который она просто держала в руке, синхронно переводила речь капитана с английского языка на немецкий.
Ее коллега, элегантная и красивая Лялька Ахназарова, в свой микрофон повторяла речь капитана на французском...
— Прежде всего я хочу представить вам моих коллег, несущих всю меру ответственности за ваше путешествие. Мой старший помощник по делам судовождения — Петр Конюхов! — торжественно объявил капитан.
Тридцатисемилетний долговязый Петр Васильевич Конюхов, с умной простоватой физиономией и резко очерченными скулами, сделал шаг вперед и сдержанно поклонился.
Пассажиры бурно зааплодировали. Петр Васильевич еще раз коротко поклонился и шагнул назад в шеренгу.
— Главный механик нашего судна — Борис Сладков! — Как опытный конферансье, Николай Иванович Потапов отступил в сторону от микрофонной стойки и сделал Сладкову широкий приглашающий жест.
Пожилой полный Борис Владимирович Сладков, с хмурым, слегка отечным лицом и тяжелыми набрякшими веками, шагнул вперед, медленно раскланялся и обаятельно улыбнулся всем шестистам пассажирам. Улыбнулся открыто, по-детски и удивительно дружелюбно.
Музыкальный салон буквально взорвался аплодисментами!
Ах, как был опытен и артистичен капитан Николай Иванович Потапов в подобных представлениях!..
Это был Его спектакль, одна из многих его главных ролей на этом судне — в этом плывущем по горько-соленой воде особом мире, в котором, как в перевернутом бинокле, в уменьшенных размерах отразились все человеческие земные радости, все материковые беды, боли и обиды...
И то, что капитан делал сейчас, была тоже очень важная роль неожиданной грани его четкой и достаточно жесткой профессии судоводителя океанского пассажирского лайнера.
Николай Иванович выждал, пока не стихли аплодисменты, и, слегка понизив голос до «свойской», доверительной тональности, негромко сказал в микрофон:
— Могу сообщить всем по секрету, что благодаря тем службам на корабле, которые возглавляют именно вот эти два офицера, вы, поужинав в Гавре, сможете на следующий день позавтракать в Лиссабоне...