Его искали, а он нашелся (СИ) - Kadavra Avada. Страница 335

То есть, все же не храмовый кулак?

Под последнюю мысль Джуниор перестает экономить силы, потому что твари вновь начали усиливать натиск и двое невольно вырвавшихся вперед идиотов оказались на острие своего участка, посреди очень широкого простора внутреннего храмового парка, перед толпою прущих прямо на них тварей и без поддержки строя. Гвардеец активировал Нерушимость, - сильнейший эффект его щита, - а дуэлянт перестал сдерживать Небо, начав давить им не сильно слабее, чем до этого впечатляя фехтованием, а ведь те самые бретерские техники он тоже использовать не перестал. Джуниору пришлось еще раз пересчитать силу союзника, осознавая, что очень уж сильно в прошлый раз недосчитался, и теперь ему все интереснее становилось. Продемонстрированное, выходит, уже уровень не просто гвардии, а капитанов оной гвардии минимум!

Это могло показаться невозможным и, чтоб ему вечность трезвым оставаться, он бы сам не поверил тому, кто попробовал бы рассказать ему об этом, но они стояли на гребне этой волны, держась против сразу слаженной четверки элитных тварей, десятка тварей чуток послабее и просто толпы обычных извергов и усиленных Пеклом клейменных. Нерушимость снижала силу любого вражеского удара в радиусе полусотни шагов ровно втрое, увеличивая прочность защиты союзников втрое же, а уж целые стены небесной Синевы эту защиту обеспечивали с запасом.

Рыжий ловкач в маске разделял этими стенами строй противника, позволяя Джуниору перетянуть на себя внимание части противника, чтобы самому атаковать быстро и внезапно, порою прямо сквозь одну из своих стен, вовсю пользуясь почти всепробивающей мощью своей шпаги. Лишь несколько раз и только элитные противники умудрялись заблокировать или отвести тоненькое лезвие, да только повторный удар любой бретер нанесет быстрее, чем успеешь удивиться - вторую попытку переживали не все из тех, кто отразил первую.

Еще несколько раз он прощался с жизнью, как и с жизнью странного союзника. Особенно запомнился тот момент, когда одна из тварей просто втянула в себя всю синеву небесной энергии, заморочила голову Джуниору, внушив невозможность сместить в пространстве кисти рук и ступни, пусть даже остальное тело двигалось нормально, а потом, атаковав рыжего сочащимся гноем и каким-то отвратительным проклятием щупальцем, которое заменяло твари ударную руку. Слишком поздно гвардеец осознал, что точно такое же внушение, что парализовало его, закрепило в пространстве кисть бретера, что сжимала клинок, и тому просто нечем было блокировать удар, как не мог он и уклониться тем же блинком. Да и если бы он понял все вовремя, ничего поменять бы не смог.

Бретер подбросил в воздух свой кинжал, сгибая единственную рабочую руку в локте и прикрывая ей голову, куда метило щупальце. Тонкий и почти прозрачный барьер, казалось, не мог бы остановить даже обыкновенную стрелу, не говоря уж о столь опасном ударе, но вся мощь изверга словно расплескалась, натолкнувшись на нерушимую стену. Краткое мгновение неуязвимости продлилось недолго, но мозги бретера тоже защищены были на славу, почти мгновенно восстановившись от контроля (при этом на нем не было видно амулетов, какие носил Джуниор!) и позволяя вскрыть извергово брюхо шпагой. В последний миг тварь попробовала использовать коронный трюк с передачей урона на души, но слишком вложилась в атаку, позабыв о защите.

Вопль последнего обещания едва не выжег гвардейцу мозги, а вот ловкач успел вновь позвать Небо, укрывшись тонким, но ужасающе плотным доспехом, заново призывая свои барьеры и продолжая резать рвущихся вперед клейменных, словно овощи нарезая. Вернувший контроль над телом (ценой пары осыпавшихся пылью разовых амулетов) Джуниор вовремя прикрыл быстро сдающего под таким натиском союзника, давая тому время на прием пары зелий из его личных запасов. Когда же тот поделился этими запасами с Джуниором, тому захотелось припереть союзника к стенке и долго-долго интересоваться на тему того, у какого алхимика он закупается и нельзя ли оформить боевому товарищу хоть какую-то скидку?

Сзади их уже поддерживали маги, бенефики вновь разгоняли комплекс благословений на рядовой пехоте из вставших в строй простолюдинов и храмовой стражи, а лучники тратили запасы стрел, устраивая целые просеки в рядах застопорившихся извергов редких культистов и беснующихся клейменных. В этот момент, когда они, едва ли не впервые с момента прорыва внешнего круга обороны, намертво остановили продвижение врага, Джуниор почти поверил в успех их начинания, поверил, будто они таки дотянут до прибытия подмоги или пока Стайр закончит со своими противниками наверху и спустится сюда, поближе к ним всем, показав тварям, за что его до сих пор в Алишане боятся.

А потом за них взялись действительно всерьез.

Понять природу Девы было просто, куда сложнее было ее не понять, ведь в этот миг, даже одного взгляда на клейменную извергом сущность хватало, чтобы в голову буквально вбило информацию о ее природе. Тоже своеобразная атака и при этом очень эффективная против слабых духом - даже сквозь защиту храма и волшебство бенефиков обычных горожан пачками выключало. В лучшем случае - обморок с повреждениями ментального состояния, в худшем - практически мгновенное безумие в агрессивной форме, стремительная накачка Похотью и только потом смерть, хорошо если в одиночестве.

Каждый экземпляр основной тройки клеймо несущих был клеймен по-своему. Гигант-Защитник испытывал боль и получал от нее свою страсть, забирая себе все раны, какие только мог забрать. Заключенный в водяную сферу водник пребывал в стране своих собственных грез, не приходя в себя ради необходимости сражаться, потому что его собственные выдуманные грезы сражались вместо него.

Дева же...

Старший над Клейменными превзошел, пожалуй, самого себя и, если бы здесь был кто-то с достаточными навыками ясновидения и аналитики, то он мог бы предположить, что в создании каждого из троицы принимал участие весь домен, а уж Деву перерабатывали не без помощи самого Господина, который щедро наградил одного из вернейших и сильнейших слуг за какое-то его деяние. Ну, или наказал за все то же деяние - в рядах дьяволов разница между первым и вторым минимальна, а зачастую ее и вовсе нет, ведь зависит она от состояния сущности изверга, а не от объективной реальности.

Главным трюком того, что сотворили с чрезвычайно сильной и древней Алдис'ай, познавшей все оттенки Синевы, какие только можно вообразить, являлось четкое воплощение единственно важного факта - их было двое, но она оставалась одна. Казалось, что вдоль ее идеально сложенного тела кто-то провел красную линию, разделив и тело и душу на две части. Первая половина оставалась той самой безымянной для всех Девой, чей разум был практически не затронут и оттого испытывал все то, что может испытывать наделенный в плену у извергов.

Вторая же часть была все той же Девой, но уже совращенной, полностью покоренной и испытывающей мстительное и непередаваемое никакими словами удовольствие от мучений своего же альтер эго. Стоит только узнице своей же души стать сильнее, соразмерно сильнее станет ее тюремщица, стоит ей придумать хитрый план или уловку и отточенный разум второй половины, - ее собственный разум, - найдет способ противодействия. Это нельзя было назвать даже раздвоением личности, потому что жертва была одновременно в обеих своих ипостасях. Если бы ее извращенная часть стала бы отдельной сущностью, действуя наподобие одержимости, ей было бы стократно легче, тысячекратно менее мучительно - потому что это был бы кто-то другой.

Дева была той, кто убивал.

Она была той, кто калечил.

Она нарушала все свои обещания.

Она убивала тех, кого раньше ценила.

Она творила то, что клялась предотвращать.

Воистину, настоящее персональное Пекло для одной и только одной узницы, где извергом и палачом выступает она сама, сама же расплачиваясь за свою слабость и неспособность противостоять контролю. Клеймившей ее твари даже не было нужды самому дарить Порок пленнице, он всего-то наслаждался уже готовым, никогда не прекращающимся и не имеющим возможности закончиться зрелищем. Смотреть, как половина лица радостно улыбается, наслаждаясь каждым моментом бытия, а вторая лишь молча рыдает над происходящим, как давно погасла в ее глазах надежда, уступив тупой жажде наконец-то сдохнуть.