Его искали, а он нашелся (СИ) - Kadavra Avada. Страница 365

Но это он - Господин игрушек своих, мастер мелодии своей и всех остальных, кто ее слышит. Обреченный на Одиночество не мог провернуть подобного просто потому, что голодная сущность его природы не дает таких подарков, не позволяет похожих подходов. Дает иные силы, могучие и опасные, но не такие, не такие же! Артефакт не был ответом, не мог быть им, ведь уже успел Господин просветить свою непокорную игрушку, перед тем, как та пала впервые, не найдя на нем подобных вещей. И пропустить столь необычную трель, какую издал бы подобный атрибут чародейства, он бы не сумел, не посмел и не стал бы!

Но тогда как?

Страсть кипит.

Кипит желание.

Он этого смертного жаждет еще сильнее.

Плоть на одной из рук материальной части тела обретает стальной блеск, с разочарованием отпуская ноту одной из слишком старых, слишком долго звучавших душ, овеществляя крайне необычное Чудо. Удар измененной рукой разбивает кристалл черноты, выпуская облако темноты, сокрытое внутри затвердевших чар. Ленты, крючья, иглы и даже несколько мелких тварей - всего этого хватило бы на снос небольшой крепости, но вся мощь иного плана всасывается стальным блеском жадного до иной силы Чуда. Перезвон сожаления о потерянной игрушке смешан с наслаждением от этого сожаления, того сорта, что понятно только тем, кто научился радоваться, отпуская навсегда.

Сложенная щепотью стальная рука бьет вперед, словно не замечая четвертьсотни шагов между ним и смертным, заставляя того снова обернуться плоской и пресной тенью, снова затихнуть мелодией, избавиться от ритма. Белый шум, лишенная всего изящества привычного изуверства насмешка над природой мироздания, за само существование которой приходит закономерная кара. С пальцев второй руки срываются сотни капелек черной, словно смола или алхимическая нефть, жидкости, оборачивая собою оставшийся силуэт, заставляя тот снова стать реальным либо кануть в Тень навсегда, когда чернота размоет двумерную тень и лишит призванного обратного пути. Десяток нитей, ведущих к Истоку, бьют плетьми, пробиваясь сквозь все защиты, существуя и не существуя одновременно, накрепко связывая их двоих, вынуждая смертного (хотя остался ли он смертным до сих пор, ведь он по-прежнему не вскрыл весть о его сути) принять навязываемую дуэль на поле изверга. Два разума сталкиваются друг с другом, и каким бы ни был чемпионом этот призванный, каким бы ни был он настоящим, но ему предопределено только поражение. Секунда, даже меньше нее - именно столько потребовалось архидьяволу, чтобы сломить оборону тишины и белого шума, заставить картину звука играть знакомую мелодию, вплетая ее в собственную. Память, чаяния, связи дружеские и товарищеские - все это стремительно осваивалось, просматривалось и, наконец-то, менялось под внутренний смех не сдерживающего экстаз Господина, сладостно допивающего последние аккорды чужой жиз...

слом

Плоть на одной из рук материальной части тела обретает стальной блеск, с разочарованием отпуская ноту одной из слишком старых, слишком долго звучавших душ, овеществляя крайне необычное Чудо. Удар измененной рукой разбивает кристалл черноты, который лопается с презрительной легкостью, открывая лишь пустоту подброшенной обманки, ложной цели, наспех слепленной и тщательно перекрашенной в нужные цвета уловки, силы которой не хватило бы даже на убийство простого зверя или рядового смертного воителя. От осознания впустую законченной, бесталанно растраченной мелодии клирика Стального Сердца звенит в глубине Хора лелеемая жажда, злость сладкая и совратительно клейкая, как щебетание певчей птицы.

Взмах покрытой сталью руки не сдерживается ничем, выпуская невидимую, неслышную и неостановимую смерть. Стальной указ, как его ни совращай, останется одним из сильнейших орудий никогда не бывавшей на Алурее религии, что просто обязано вынудить смертного обернуться тишиной... снова. Мечется в кисло-сладкой агонии Хор, пытаясь уловить остатки минувших воспоминаний, которых никогда не случалось. Будто видение, случившееся не раньше и не позже, но одновременно с произошедшим. Господин и все те гости его Хора, что смотрели на эту сцену, помнили, видели, знали иной ее исход. Словно два варианта одного события, образцово удачный и безобразно провальный.

Сталь пронзает суть так и не применившего знаковый и знакомый прием смертного, который тут же вспухает облаком черноты, опадая оземь и втягиваясь сияющими знаками и тающей плотью. Обманка, сброшенная подобно змеиной шкуре в тот же миг, как была выплюнута столь же обманная атака. Хор поет, выводит нужную ноту, заставляя развернуться спиной к оседающим клочкам черноты, пряча обнаженный Исток Ключей, принимая на скрещенные руки, укрытые пятью барьерами на основе трех планов, новый удар.

Смертный снова бьет, как и в прошлые разы - отчаянно, без надежды на то, чтобы пережить удар, не пытаясь защититься, не намереваясь выжить. Но ведь он и не выживал - дважды изверг забирал его мелодию, заменял ее своей, но он словно поменял один исход на другой. Неправильно, неправильно, неправильно, неправильно! Тени не могут сделать это, сотни незримых глаз, переброшенные со всех мест, с которых только можно их перетянуть, сосредоточены на голодной пустоте овеществленного Одиночества. У него нет артефакта, нет какого-то благословения, а сам смертный обернулся Тенью весь, полностью и до конца, не имея шанса использовать что-либо, кроме проклятой Тени!

Но что-то он делал.

Что-то неясное.

Заставляя хотеть себя.

Еще и еще сильнее.

Вместо атаки в ответ, изверг разрывает дистанцию, мягким приставным шагом отступая, повелевая пространству растянуть этот шаг до сотни метров, чтобы остановившись, вознести к багровым небесам свои руки. Вспыхнули неземными цветами лепестки, снижая натиск на Дворец, замедляя процесс нисхождения, выпуская сотни и сотни огоньков, перетасовывая рабочую сборку Хора в менее пригодную для войны с твердыней Вечных. Анализ, понимание, приспособляемость - новый Хор, новая память и даже, в некоторых отношениях, новая личность, новый Господин занимает место старого, подходя к противнику с другого ракурса.

Противник шагает вперед, в один шаг обращаясь из силуэта черного человека в многоногую тварь с шестью пастями, чтобы шагнуть уже ползущим змеем, стелящимся по наполненным звоном его песнопения камнях площади, чтобы шагнуть исполинским скатом, морской мантой цвета черноты, чтобы опять шагнуть невозможно длинным палочным человечком, столь же тонким, сколь высоким, достающим острыми и сгорбленными плечами до вершин окружающих площадь домов.

Шаг, облик, шаг, облик, шаг, облик...

Смертный меняет себя с каждым новым образом, затрудняя анализ, заставляя Хор начинать вскрытие заново, заново подбирать мелодию для его тишины. Стоит лишь подобрать ее, как она возьмет свою возлюбленную жертву, возлюбит его и тот полюбит Господина в ответ, но каждая перемена откатывает этот срок, заново наполняет песочные часы чужого существования. С этим Хором, этот Господин способен просто выпить душу, вынуть ее в тот же миг, как сумеет понять природу, подобрав самую идеальную и манящую песнь под любой тип сознания, личности и мышления. Громадное число покорных его Похоти зрящих ускоряют процесс настолько, что и без того абсолютная техника, лучшая из совращающих форм его Хора, становится совершенно нечестной, неодолимой, неостановимой... бесполезной здесь и сейчас.

Он не атакует лепестки, не пытается вырывать в парении перестанавливаемые в тасовке Хора огоньки душ, не рвет узоры покрывающие камни мостовой и даже не пытается зацепить нити Истока. Просто шагает, наматывая круг вслед неспешно ступающему Господину, словно они два бретера в круге или два голодных пса над свежей добычей. Такая непривычная тишина и музыка, такая приятная песнь, вопяще растленная сцена. Карта выложена, карта бита и Время, бесстрастное Время, что играет против обоих из них.

Как же красиво!

Первым этот покой нарушает тот, кто его начал, проявляя такое по-смертному глупое нетерпение, нежелание оценить сложившееся положение, нарисованную желаниями и памятью увертюру. Очередной облик твари, под которым по-прежнему спрятана сладкая и непокорная душа наделенного, взрывается чернотой, атакуя, очевидно, саму структуру покрывающего площадь узора. Предсказуемо, наивно, глупо, восхитительно и еще сотни тысяч эпитетов, которым нет аналога ни в одном существующем языке, созданных и придуманных самим верховным извергом для одного только себя.