Лекции по зарубежной литературе - Набоков Владимир Владимирович. Страница 34
Здесь раскрывается одна из второстепенных тайн. Миссис Бегнет знает, кто мать Джорджа, и отправляется за ней в Чесни-Уолд. (Обе матери находятся в одном и том же месте — схожесть положения Эстер и Джорджа.)
Похороны Талкингхорна — великолепная глава, она словно волна вздымается над предыдущими, довольно плоскими. На похоронах Талкингхорна детектив Баккет из закрытой кареты наблюдает за своей женой и за своей жилицей (кто же его жилица? Ортанз!). Роль Баккета в сюжете возрастает. Он удерживает внимание до самого конца темы тайны. Сэр Лестер по-прежнему напыщенный дурень, хотя удар изменит его. Происходит забавная шерлокхолмсовская беседа Баккета с высоким лакеем, в ходе которой выясняется, что в ночь преступления леди Дедлок отсутствовала дома несколько часов, одетая так же, как, судя по описанию Джорджа, дама, которую он встретил на лестнице в доме Талкингхорна примерно в то время, когда преступление было совершено. (Поскольку Баккету известно, что Талкингхорна убила Ортанз, а не леди Дедлок, эта сцена — преднамеренный обман читателя.) Верит или не верит читатель в этот момент, что убийца — леди Дедлок, зависит от него самого. Вообще говоря, автору детективного романа не полагается называть подлинного убийцу в анонимных письмах (как выясняется, их посылает Ортанз с обвинением леди Дедлок). Наконец, Ортанз попадает в сети, расставленные Баккетом. Жена Баккета, которой он поручил следить за жилицей, находит в ее комнате описание дома Дедлоков в Чесни-Уолде, в статье отсутствует клочок, из которого был сделан пыж для пистолета, а сам пистолет выловят в пруду, куда Ортанз и миссис Баккет ездили на воскресную прогулку. Еще в одной сцене происходит преднамеренный обман читателя. Избавившись от шантажистов, семейки Смоллуидов, Баккет в разговоре с сэром Лестером мелодраматически заявляет: «Особа, которую придется арестовать, находится сейчас здесь, в доме… и я собираюсь взять ее под стражу в вашем присутствии». Единственная женщина в доме, как предполагает читатель, это леди Дедлок, но Баккет имеет в виду Ортанз, которая, о чем читатель не подозревает, пришла вместе с ним, рассчитывая получить награду. Леди Дедлок не знает, что преступление раскрыто, и бежит, преследуемая Эстер и Баккетом, а потом ее найдут, мертвую, в Лондоне, у ворот кладбища, на котором похоронен капитан Хоудон.
Любопытная особенность, неоднократно повторяющаяся на протяжении повествования и характерная для многих романов, содержащих тайну, — это «неожиданные связи». Итак:
1. Мисс Барбери, которая воспитывает Эстер, оказывается сестрой леди Дедлок, а впоследствии женщиной, которую любил Бойторн.
2. Эстер оказывается дочерью леди Дедлок.
3. Немо (капитан Хоудон) оказывается отцом Эстер.
4. Мистер Джордж оказывается сыном миссис Раунсуэлл, домоправительницы Дедлоков. Выясняется также, что Джордж был другом капитана Хоудона.
5. Миссис Чедбенд оказывается миссис Рейчел, бывшей служанкой Эстер в доме ее тетки.
6. Ортанз оказывается таинственной жилицей Баккета.
7. Крук оказывается братом миссис Смоллуид.
Один из поворотных пунктов романа — просьба Эстер, обращенная к Гаппи, перестать заботиться о ее интересах. Она говорит: «Мне известно мое происхождение, и могу вас уверить, что вам не удастся улучшить мою долю никакими расследованиями». Я думаю, автор намеревался исключить линию Гаппи (уже наполовину потерявшую смысл из-за исчезновения писем), чтобы она не смешивалась с темой Талкингхорна. «Лицо у него стало немного пристыженным» — это не соответствует характеру Гаппи. Диккенс здесь делает этого мошенника лучше, чем он есть. Забавно, что хотя его потрясение при виде обезображенного лица Эстер и его отступничество показывают, что он не любил ее по-настоящему (потеря одного очка), то нежелание жениться на некрасивой девушке, даже если она оказалась богатой аристократкой, — очко в его пользу. Тем не менее это слабый фрагмент.
Сэр Лестер узнает от Баккета ужасную правду. «Закрыв лицо руками, сэр Лестер со стоном просит мистера Баккета немного помолчать. Но вскоре он отнимает руки от лица, так хорошо сохраняя достойный вид и внешнее спокойствие, — хотя его лицо также бело, как волосы, — что мистеру Баккету становится даже немного страшно». Это поворотный пункт для сэра Лестера, когда он — лучше это или хуже в художественном смысле — перестает быть манекеном и становится страдающим человеческим существом. Это превращение стоило ему удара. Оправившись, сэр Лестер прощает леди Дедлок, являя себя любящим человеком, способным на благородные поступки, и его глубоко волнует сцена с Джорджем, как и ожидание возвращения жены. «Декларация» сэра Лестера, когда он говорит, что его отношение к жене не изменилось, теперь «производит глубокое, трогательное впечатление». Еще немного — и перед нами двойник Джона Джарндиса. Теперь аристократ так же хорош, как хороший простолюдин!
Что мы имеем в виду, когда говорим о форме повествования? Прежде всего это его структура, то есть развитие некой истории, ее перипетии; выбор героев и то, как автор их использует; их взаимосвязь, различные темы, тематические линии и их пересечения; разные сюжетные пертурбации с целью произвести то или иное прямое или косвенное действие; подготовка результатов и следствий. Короче говоря, мы имеем в виду рассчитанную схему произведения искусства. Это и есть структура.
Другая сторона формы — это стиль, иначе говоря, то, как действует эта структура: это авторская манера, даже его манерность, всяческие хитрости; и если это яркий стиль, то какого рода образность он использует — и насколько успешно; если автор прибегает к сравнениям, то как он употребляет и разнообразит метафоры и подобия — в отдельности или вместе. Действенность стиля — это ключ к литературе, магический ключ к Диккенсу, Гоголю, Флоберу, Толстому, ко всем великим мастерам.
Форма (структура и стиль) = содержание; почему и как = что. Первое, что мы отмечаем в стиле Диккенса, это чрезвычайно эмоциональная образность, его искусство возбуждать эмоциональный отклик.
Ослепительные вспышки образности случаются время от времени — они не могут быть протяженными, — и вот уже снова накапливаются прекрасные изобразительные подробности. Когда Диккенсу требуется сообщить читателю некие сведения посредством беседы или размышлений, образность, как правило, не бросается в глаза. Но есть великолепные фрагменты, например апофеоз темы тумана в описании Верховного Канцлерского суда: «День выдался под стать лорд-канцлеру, — в такой, и только в такой вот день подобает ему здесь восседать, — и лорд-канцлер восседает сегодня с туманным ореолом вокруг головы, в мягкой ограде из малиновых сукон и драпировок, слушая обратившегося к нему дородного адвоката с пышными бакенбардами и тоненьким голоском, читающего нескончаемое краткое изложение судебного дела, и созерцая окно верхнего света, за которым он видит туман и только туман».
«Маленький истец или ответчик, которому обещали подарить новую игрушечную лошадку, как только дело Джарндисов будет решено, успевал вырасти, обзавестись настоящей лошадью и ускакать на тот свет». Суд решает, что двое подопечных будут жить у своего дяди. Это налившийся плод, результат великолепного скопления природного и человеческого тумана в первой же главе. Таким образом, главные герои (двое подопечных и Джарндис) представлены читателю, пока еще не названные по именам, отвлеченно. Кажется, они возникают из тумана, автор вырывает их оттуда, пока они не растворились в нем вновь, и глава заканчивается.
Первое описание Чесни-Уолда и его хозяйки, леди Дедлок, поистине гениально: «В Линкольншире настоящий потоп. Мост в парке обрушился — одну его арку подмыло и унесло паводком. Низина вокруг превратилась в запруженную реку шириной в полмили, и унылые деревья островками торчат из воды, а вода вся в пузырьках — ведь дождь льет и льет день-деньской. В «усадьбе» миледи Дедлок скука была невыносимая. Погода стояла такая сырая, много дней и ночей напролет так лило, что деревья, должно быть, отсырели насквозь, и когда лесник подсекает и обрубает их, не слышно ни стука, ни треска — кажется, будто топор бьет по мягкому. Олени, наверное, промокли до костей, и там, где они проходят, в их следах стоят лужицы. Выстрел в этом влажном воздухе звучит глухо, а дымок из ружья ленивым облачком тянется к зеленому холму с рощицей на вершине, на фоне которого отчетливо выделяется сетка дождя. Вид из окон в покоях миледи Дедлок напоминает то картину, написанную свинцовой краской, то рисунок, сделанный китайской тушью. Вазы на каменной террасе перед домом весь день наполняются дождевой водой, и всю ночь слышно, как она переливается через край и падает тяжелыми каплями — кап-кап-кап — на широкий настил из плитняка, исстари прозванный "Дорожкой призрака". В воскресенье пойдешь в церковку, что стоит среди парка, видишь — вся она внутри заплесневела, на дубовой кафедре выступил холодный пот, и чувствуешь такой запах, такой привкус во рту, словно входишь в склеп дедлоковских предков. Как-то раз миледи Дедлок (женщина бездетная), глядя ранними сумерками из своего будуара на сторожку привратника, увидела отблеск каминного пламени на стеклах решетчатых окон, и дым, поднимающийся из трубы, и женщину, догоняющую ребенка, который выбежал под дождем к калитке навстречу мужчине в клеенчатом плаще, блестящем от влаги, — увидела и потеряла душевное спокойствие. И миледи Дедлок теперь говорит, что все это ей "до смерти надоело"». Дождь в Чесни-Уолде — это деревенский двойник лондонского тумана; а ребенок привратника — предвестие детской темы.