Истинная поневоле. Авторская версия - Эльденберт Марина. Страница 10

Когда делаю шаг к его машине, и низ живота простреливает болью.

Боль такая, что я не могу сдвинуться с места, и у меня вырывается:

– Ай!

Громкий такой «Ай», хотя хватило бы и тихого: Доминик в секунду оказывается рядом и подхватывает меня, не позволяя осесть на тротуар.

– Что такое?

– Малышка, – цежу я и морщусь от новой мучительной волны, теперь отдающей в поясницу. – Ай!

Доминик резко бледнеет.

– Видимо, доктор Милтон был прав, – выдыхаю. – Мне противопоказан стресс.

– Шарлин, если ты решила меня напугать, сейчас самое время признаться, – рычит вервольф.

А мне хочется ему врезать. Если бы любое движение не приносило мне столько мучения, точно бы врезала!

– Ты не альфа, ты идиот! Я таким шутить не стану!

– Великие предки, – шепчет он, осторожно поднимая меня и с ноги открывая дверь магазина.

Представляю, как это выглядит для посетителей. Но новый спазм вычеркивает из сознания остальные мысли.

– Вызови доктора Милтона, – приказывает Доминик, видимо, одному из вервольфов. – Сюда. Как можно скорее. И закрой магазин.

Меня укладывают прямо поверх стеклянных столов с книгами, с которых я пытаюсь сползти. Безуспешно, потому что Доминик тут же возвращает меня на место.

– Они же треснут, – говорю я.

– Ничего не треснет. Тебе нужно лежать.

С последним я согласна, потому что любое даже самое незначительное движение заставляет выгибаться от боли и крепко сжимать зубы, сдерживая стоны. Я даже на бок не могу перевернуться, чтобы при этом не заорать.

– Что происходит? – надо мной склоняется Рэбел.

– Это из-за ребенка, – объясняет Доминик, подкладывая под мою голову свернутый плед. – Потому что он мой.

– Потому что ты вервольф?

– Да, еще и альфа.

Меня снова всю скручивает изнутри и накрывает страхом. Липким, жадным, затягивающим меня в беспросветную темноту. Несмотря на то, что моя малышка пришла ко мне неожиданно. Несмотря на то, что не все гладко в моей жизни и в отношениях с ее отцом. Несмотря ни на что, я всем сердцем хотела ее.

– Я не хочу ее потерять, – всхлипываю я, и чувствую, как по щекам струятся слезы.

Потому что сейчас мне страшно как никогда.

– Не потеряешь, Чарли. – Рэбел гладит меня по волосам. – Детка, дыши глубоко. Вот так. Ты справишься. Твоя малышка появится на свет, когда нужно.

– Шарлин, – говорит Доминик, и я вижу его лицо через пелену слез. – Ты сама сегодня заявила, что ты имани, значит, сможешь выносить моего сына.

– А если не смогу?

– Сможешь. Ты же альфа. Моя маленькая альфа.

Его голос звучит уверенно, и в то же время нежно, что я перестаю рыдать и прошу:

– Сделай так, как ты делал.

– Что? – хмурится он.

– Как ты делал, когда приходил Хантер.

– Но я ничего не делал.

– Тогда просто обними меня.

Больше объяснять не приходится, Доминик прижимает меня к себе, и я снова оказываюсь под его защитой. Мы с малышкой оказываемся. Это удивительное чувство, мне тепло и уютно. И даже следующий спазм не такой яркий.

Доминик укачивает меня, как ребенка, и боль постепенно сходит на нет. Низ живота по-прежнему тянет, но по сравнению с тем, что было, это ерунда. И все же Доминик не отпускает меня до самого приезда доктора Милтона. Только потом неохотно размыкает объятия и отступает в сторону.

Доктор снова меня осматривает, судя по привезенной им технике, которая сначала представилась мне двумя чемоданами, он захватил с собой маленькую лабораторию.

– Сейчас все хорошо, – обнадеживает Милтон. – Кризис миновал, но это именно то, о чем я вас предупреждал. Чрезмерная физическая или психическая нагрузка может спровоцировать выкидыш.

– Что значит чрезмерная? – интересуюсь я, стараясь сдержать рвущееся наружу раздражение. – Я сегодня вообще не напрягалась. Невозможно же вовсе не нервничать и не волноваться?

Он поворачивается к Доминику:

– А это уже вопрос к вам, альфа Экрот.

– Я позабочусь о том, чтобы она не нервничала.

Мне хочется закатить глаза, потому что я узнаю этот тон. Наверняка, готов немедленно посадить меня под колпак. Но я-то знаю, что дело не в идеальных условиях, а во мне самой. Это мне нужно взять под контроль собственные чувства и думать прежде всего о малышке. Иначе какая из меня мать? Поэтому я поглаживаю живот и мысленно прошу у нее прощения.

Доктор собирает свои чемоданчики и уезжает.

– На сегодня твой рабочий день закончился, Шарлин, – включает строгого альфу Доминик. Хорошо хоть не приказывает закрыть магазин.

– Да, тебе нужно отдыхать, Чарли, – вклинивается Рэбел. – Насчет магазина можешь не переживать – я справлюсь. У меня теперь есть мальчики, а скоро придет Лола.

– Что мне остается, если вы и так все за меня решили?

Я ворчу больше для вида, потому что после этого чудовищного приступа мне больше всего на свете хочется покушать и поспать. К счастью, мне разрешили стоять и ходить, поэтому я сажусь.

– Доминик, – прошу я, – дай мне пять минут. Я поговорю с Рэбел, а потом можешь везти меня, куда захочешь.

Я готова к спору, но он кивает:

– Я вернусь через пять минут. Не вздумай идти самостоятельно.

Как это на него похоже – раздавать приказы направо и налево. Но я напоминаю себе о спокойствии.

Стоит ему уйти, я поворачиваюсь к Рэбел.

– Кажется, я теперь редко буду появляться в магазине.

– Я уже поняла, и от своих слов не отказываюсь.

– От меня обязательная прибавка к зарплате.

– Ловлю на слове, – смеется подруга и обнимает меня.

– Спасибо тебе.

– На здоровье!

– Если возникнут какие-то вопросы…

Рэбел меня перебивает:

– Чарли, я надеюсь, он не увезет тебя в глухой лес, где не будет связи! Если возникнут вопросы, с которыми я не смогу справиться самостоятельно, я тебя наберу. Договорились?

Я киваю и с ужасом понимаю, что снова готова расплакаться.

– Это от избытка чувств, – пытаюсь объяснить сквозь слезы.

– Ты беременна, детка. У нас и не такое бывает. Уже рассказала родителям?

– Пока нет.

Не представляю, как и что им расскажу.

«Я беременна от вервольфа, так случается».

«Ваша внучка теперь сможет бегать по лесу на четырех лапах и спать на снегу».

«Скоро ее отец женится, так что нас ждет двойное пополнение семьи».

«Между нами связь, которую я не могу объяснить».

И с последним…

– Все сложно.

Видимо, пять минут закончились, потому что в магазин возвращается Доминик, и мне ничего не остается, как пожелать Рэбел удачи.

Вервольф снова подхватывает меня на руки, и я возражаю:

– Я могу идти сама.

– Уверен, что можешь. Но пусть лучше я надорву спину, чем ты опять перетрудишься.

От возмущения я даже забываю про свою просьбу.

– Ты надрываешь спину?!

– Нет, ты почти ничего не весишь. Тебе нужно больше есть.

– С этого дня ем столько, чтобы ты точно спину надорвал, когда в следующий раз решишь таскать меня на руках.

– Не настолько больше.

Доминик старается выглядеть серьезно, но уголки его губ все равно ползут вверх. Значит, издевается надо мной! Поэтому в машине я решаю отодвинуться от него и не разговаривать, и меня даже хватает минут на двадцать. Правда, ровно до того момента, когда я понимаю, что городской пейзаж сменился лесным.

Кажется, насчет «вези меня, куда хочешь» я сильно погорячилась. Мантон-Бэй явно в другой стороне.

– Куда мы едем?

– В безопасное место.

– В твой домик в лесу?

– Нет, его нельзя назвать безопасным. Случай на парковке показал, что Кампалу и Бичэма от твоего похищения не остановила даже небольшая армия вервольфов, которой я тебя окружил. Значит, они вполне способны проникнуть и на мою виллу на побережье. Я не знаю, что у них на уме, не хочу рисковать.

– Поэтому ты везешь меня в лес?

– В Морийский лес, точнее в родовое поселение. Оно принадлежит моей стае.

О поселениях вервольфов нам рассказывали еще в школе: у каждой стаи с самых древних времен были свои земли, своя территория. В современном мире границы стерлись, и теперь взрослые вервольфы могут оставаться со стаей, а могут жить отдельно, но земли стаи священны. В поселениях обычно отмечают все праздники, собирают советы. Ни один чужак не может ступить на земли стаи без разрешения альфы. Еще в самом начале нашего знакомства, Дэнвер обещал однажды показать мне свое поселение и познакомить с родителями, но дальше разговоров это не пошло. Подозреваю, что прошлый альфа отказался допускать меня на вверенную ему территорию, а Доминик – сам закон.